ударившись, я на секунду теряю сознание, а вместе с этим и концентрацию, снова становясь человеком. Стоит мне открыть глаза, как я вижу, что Игоря Македонова согнуло пополам, панику в его глазах. Не удержавшись на ногах, он падает, испуганно хватаясь руками за грудь.
Это может означать только одно.
Связь с эгрегором разорвана.
– Что это было? – слышу я раздраженное шипение Милонеги.
– Я… – шепчет Македонов, оглушено мотая головой. – Я не понимаю…
Все еще не до конца придя в себя, я пытаюсь встать, но не могу, словно что-то прижимает меня. Я смутно видел это нечто, как оно мечтся по кругу от колдуна к колдуну – прозрачный сгусток чистой энергии, концентрированной Силы, ищущей хранителя. Она касается меня, окутывает теплом с ног до головы, изучая, готовая в любой момент испепелить.
Но не трогает.
– Нет! – слышу я следом крик.
Милонега водит руками по телу, судорожно стараясь сбросить вязкую субстанцию, окутавшую ее с ног до головы, лишив возможности двигаться.
– Нет, нет, нет… – шепчет Темная. – Все не может закончиться так…
Когда Сила, высвобожденная с разрушением эгрегора, окутывает колдунью прозрачным коконом, делая похожей на граненый горный хрусталь, ее очертания начинают размываться. Македонов бросается к Милонеге, отчаянно стараясь удержать уже совсем прозрачный силуэт, но руки проходят сквозь него. А затем она исчезает.
Растворяется, расщепляется. Развоплощается, лишаясь права на существование.
Развоплощение представляло собой смерть физического и ментального тела на всех уровнях бытия. Оно просто стирало человека с лица земли, вычеркивая из мира живых и мира мертвых. Я слышал про это, но никогда не думал, что стану свидетелем процесса. Для меня смерть всегда значила смену мерности, переход, связанный с распадом эфирного тела и отделением души. Я верил, что душа поднимается вверх, описывает «восьмерку» вокруг Земли и Луны, пока астральная оболочка не распадется и не попадет в Навь. Что у каждого есть негласное право на вечное существование в пантеоне среди Богов. Но видеть смерть души… Это было страшно. Внутри все переворачивалось, заставляя невольно сочувствовать Милонеге. Своими действиями она лишила себя права даже на перерождение. На второй шанс.
Я бросаю взгляд на Македонова. В его глазах стояли слезы.
– Госпожа…
Я полагал, что здесь возможно не более чем фанатичное восхваление идола. Неужели он что-то испытывал к этой женщине? Нет, я знал, что так бывает. Я сам становился идолом, не желая этого, пример тому – девушки, плененные наследием Сирен, с которыми я подчас поступал жестоко. Я знал, что причинял им боль, доводил до слез, но почти никогда не сожалел о содеянном. Наблюдать со стороны отчаянье, порожденное крахом надежд, было неприятно.
Сила все так же рыщет по подвалу. Касается Полины, каждого из Тринадцати, всех свечей, заставляя пламя трепетать, а затем резко взмывает к самому потолку, где и затихает, словно наблюдая.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, я бросаюсь к бесчувственной Полине, застывшей на алтаре: ее веки едва заметно подрагивают, пульс почти остановился, но дыхание ровное.
– Сейчас, – торопливо говорю я, обводя пальцами лицо любимой, нежно касаясь белых щек, пересохших губ, убирая темные змейки влажных волос, – сейчас я заберу тебя отсюда. Полина, слышишь?
– Ты!
Полный ненависти крик, заполнивший пространство заставляет меня отвлечься, резко повернув голову.
– Как ты здесь оказался?!
Игорь Македонов подобно дикому зверю приближается ко мне. Мягко, не спеша, зло оскалившись. Вокруг его глаз, протянувшиеся от висков к скулам, кровоточат глубокие царапины от моих когтей. Бледный, с расцарапанным лицом, сощуренными глазами, он скорее походил на мертвяка, чем кого-то живого. Легким движением Македонов отбрасывает куколь, разминая пальцы.
– Отвечай мне, когда я с тобой говорю, – шипит он.
– Мне нечего сказать тебе, Темный.
Я понимаю, что через секунду он бросится на меня, будет пытаться задушить голыми руками, но все равно оказываюсь не готов. Удар приходится точно по правой скуле. Сильный, он заставляет согнуться пополам, царапает кольцом кожу. Рот тут же наполняется вкусом железа. Не думал, что в иллюзорном лабиринте все будет точь-в-точь, как в реальности. Сплюнув кровь, я разворачиваюсь.
– Ты проиграл, Темный, – ухмыляюсь я.
– Щенок! – еще один удар, но я уворачиваюсь.
– Ты знаешь, что должно случиться, не так ли? – вкрадчиво спрашиваю я. – Ты боишься. И правильно. Развоплощение неприятная штука.
Зарычав, Македонов снова бросается ко мне, хватая за рубашку. Я не сопротивляюсь. Дать отпор невозможно. В теле Темного колдуна все еще теплятся остатки Силы, делая его сильнее и выносливее, не говоря уже о разной весовой категории. Я ожидаю очередного удара, но он вдруг отпускает меня. Позади него уже завис прозрачный комок Силы, и Македонов знает это. Не может не чувствовать.
– Ты прав, мальчишка. Но жить в любом из миров без нее – еще большая пытка. Я любил… – тихо говорит он, срывающимся голосом. – Уходи. Забирай Водяную и уходи. Каким бы злом ты меня не считал, я умею признавать поражение.
Подхватив Полину на руки, я спешу покинуть подвал. Уже в самых дверях вижу, что Тринадцать сузили круг. Заимствование Силы и проведение такого мощного ритуала стали для Игоря Македонова билетом в один конец. Тринадцать не допустят его оправдания, кто бы ни был владельцем эгрегора. Доверие предано. У него просто нет шансов.
Едва я успеваю выбежать на улицу, крыша обваливается. Иллюзия рушится, словно кто-то разбирает пазл за пазлом картину греческого пейзажа,
