На найденных страницах были другие цитаты, рисунки, выполненные рукой умелого художника: птицы, лица, маски, деревья. И всюду были мелкие подписи, пляшущие буквы, будто убегавшие куда-то. От чего-то.
Окно за спиной Аннабелль шумно закрылось. Не оборачиваясь, девушка произнесла:
— Я знаю, что вы здесь!
— Это мне и самому известно, — ответил ей уже ставший знакомым до дрожи в зубах голос. Анна бросила быстрый взгляд на Клода и вернулась к изучению разлетевшихся по полу листов. Её столкнувшийся с опасностью и волшебством мозг так и жаждал новых тайн, и девушка готова была искать их даже там, где их нет.
— А. Это Вы, — произнесла она почти безразлично. Она понимала, что предстаёт перед хозяином замка не в лучшем виде: сидя на полу, спиной к нему и обращаясь в тоне, который можно счесть за неуважительный, но попытки изобразить уже привычные кротость и смирение вызывали лишь отвращение. Клод явно не требовал придворного жеманства и не обратил внимания на «неподобающее» поведение своей гостьи.
— Нравится здесь? — спросил он, выдержав долгую паузу, точно пытаясь подобрать те самые, простые, немного неуклюжие слова, с которых люди начинают разговор.
— Не знаю, — пожала плечами Аннабелль, неторопливо оборачиваясь к нему с насмешливой улыбкой. — Сначала на меня напали подростки-колдуны, потом я оказалась «гостьей» в замке с призраками и безликим хозяином. Не то, чтобы мне не нравится… Просто это странно, не находите? — деловым тоном спросила она.
— Я привык, — ответил хозяин замка, скрещивая руки на груди. — Если что-то из сказанного тобой является претензией на вопрос, то я, боюсь, не смогу на него ответить. Пока что.
— Пока? — спросила она. — Не боитесь, что я могу узнать всё сама?
— Если тебя это развлечёт, — пожал плечами он, его голос звучал почти безразлично. Почти, но в нём была неизменная доля насмешки и ещё чуть-чуть любопытства. Аннабелль отвернулась и продолжила перебирать рисунки, искренне восхищаясь красотой линий. Не будь поблизости хозяина замка, она бы тут же сложила все эти листы и перенесла бы их в свою комнату, чтобы рассмотреть там, но Клод всё оставался в кабинете. Он всё хотел что-то сказать и мучительно подбирал слова.
— Удивительно, как они разошлись, — усмехнулся он, глядя на начавшие преображаться стены. Со светильников исчезали коконы паутин, разлетевшиеся по полу листы поднялись в воздух и ровными стопками легли на стол.
— Вы видите их? — спросила Аннабелль. Интерес к собеседнику загорелся с новой силой. Клод задумчиво скрестил руки, а девушка смерила его пытливым взглядом. Она всё не могла понять, боится ли она этого странного безликого человека. Нет, скорее, это было опасение, нежели страх. Она всего лишь считала его странным. Странный человек под стать своему жилищу.
— Кого? — спросил Клод.
— Не знаю, — пробормотала девушка, немного сбитая с толку. — Я думала, Вы знаете. Мне показалось, что здесь кто-то есть.
— Слуги, — подтвердил её слова хозяин, — в замке их полно. Они невидимые и почти что бесплотные. Видимо, твоё присутствие вдохновило их.
— Так и должно быть? — спросила она, поражённая невозмутимостью его тона.
— Что именно?
— Невидимые люди, комнаты с призраками, всё.
Повисла долгая пауза. Клод сцепил руки в замок так сильно, что заскрипели перчатки, Аннабелль услышала его шумное размеренное дыхание. Он хмурился, напряжённо думая о чём-то. Он судорожно подбирал слова, точно собирал мозаику, такую, что отражала бы всё, что происходило в этом месте, но при этом была бы проста, понятна и не вызывала бы отвращения пополам с ужасом. Но как он ни старался — ничего не удавалось. Он тяжело вздохнул, точно сбрасывая с плеч тяжёлую ношу, и отрывисто произнёс:
— Ужин будет подан в шесть часов в столовой на первом этаже.
Он вышел. Аннабелль озадаченно посмотрела ему вслед.
С его уходом комната сделалась нестерпимо скучной. Девушка ушла к себе и оставалась в комнате до самого вечера. В качестве развлечения у неё были несколько книг, прихваченных из кабинета. Томик Руссо, из которого были сделаны выдержки, она нашла на седьмой полке пятого стеллажа, после этого загадочная записка утратила своё очарование. На пустых листах девушка записывала появлявшиеся у неё вопросы, которые она надеялась задать своему новому знакомому при первой же возможности. Иначе она готова была искать ответ самостоятельно. А ещё у неё были рисунки. Красивые, иногда обычные, а иногда и вовсе странные. Рассматривая их, она не заметила, как настал вечер.
Распустившиеся бутоны роз с порхающими вокруг них бабочками были прекрасны, словно гимн красоте и жизни. Лепестки нежно обнимали друг друга, любопытно поглядывая на солнце, но в то же время прячась от него, предпочитая приятную прохладу тени. Казалось, вот-вот они задрожат под очередным порывом ветра и разлетятся, словно сотни мотыльков…
Было дерево с большим и толстым стволом, с корой, вздувшейся и сморщившейся от времени. Ствол его казался сплошь покрытым множеством старых лиц: улыбавшихся, хмурившихся, смеявшихся, что-то бормотавших. Из-под корней этого дерева, стоявшего на поросшем густой травой берегу, вытекал ручей, мощный поток, бурливший и пенившийся в расширявшемся каменистом русле со множеством порогов. Он натыкался на большие камни, возвышавшиеся над водой, словно острова, недовольно рычал, набрасываясь на них белоснежной пастью пены, и дальше продолжал свой бег. Поток успокаивался, только достигнув маленького, неглубокого озера с водой настолько чистой, что было видно дно.
Были птицы с пёстрым оперением, к некоторым были сделаны подписи на латыни — художник не поленился и посидел над справочниками. Были олени с блестящими, как стеклянные бусины, глазами; листья различных форм, прорисованные с точностью, казавшейся недоступной человеческой руке, виднелась каждая отдельная жилка, будто нарисованный лист был поднесён к лучам солнца, и оно само выявило контур.
…А ещё было лицо. Красивое юное лицо с правильными чертами, высокими скулами, глубоко посаженными глазами с добрым, приятным выражением и едва заметной усмешкой на самом дне их; отблеск той же усмешки можно было уловить в уголках губ. Это была не ехидная и не злобная гримаса, скрытая под внешней красотой лица, скорее, это был отблеск триумфа диковатой натуры её обладателя. Той черты характера, от которой не избавиться, если уж она есть. Она будет смотреть на мир сквозь плотную завесу правил, делая вид, что не может преодолеть стены своей темницы, и радоваться тому, насколько успешен её обман. Портретов было несколько. На всех разные выражения одного и того же лица. Художник отчаянно пытался запечатлеть несколько настроений одного и того же юноши, улавливал всё до малейших деталей: наклон головы, полуоборот, едва заметно отведённый в сторону взгляд,
