всё стихло. Девушка не пошевелилась, только сильнее сжала ладонь Клода. Рядом послышались шаги и довольный тихий смех, что-то с глухим ударом упало на землю. Анна подняла голову, но рядом с ними никого не было, только почти пустой флакон серебрился в свете появившейся на небе луны. Без каких-либо сомнений девушка схватила последний подарок ведьмы и вылила содержимое прямиком в рану Клода, бледневшего и боровшегося за каждый вздох.
Виктор потратил на поиски Илария не один день. Он до последнего не мог признать, что потерял его след почти сразу в резко опустившейся на лес темноте. Тем не менее, юноша всю ночь и весь следующий день ездил кругами и звал Илария, но это ни к чему не привело, только лошадь едва не умирала от усталости. Он сделал привал на маленькой поляне, где попытался сориентироваться, чтобы хотя бы понимать, в какую сторону ехать потом. Предложение Гаспара залечь на дно было крайне практичным, но Виктор, прошедший революцию и жизнь возле сильных мира сего, вдруг осознал, что ещё не желает спокойной жизни. Он вполне может скрыться в столице; в таком большом городе на то, чтобы найти его, уйдёт куда больше времени, чем понадобится для обыска всяких отдалённых деревень. Юноша решил отправить Гаспару письмо из ближайшего городка и там написать, где и когда его можно будет найти в городе. Конечно, это всё нужно будет сделать осторожно, чтобы в случае, если его объявят изменником и цареубийцей (чего ещё можно ожидать от консулата?), он ещё какое-то время мог не так сильно беспокоиться о своей шкуре. В крайнем случае — он займётся тем, что, как выяснилось, ему удаётся лучше всего, — предавать и убивать. Думая об этом, юноша хмуро улыбнулся: мысль его не радовала, но хотя бы утешала. В жизни преступника тоже были свои плюсы. Должны были быть, просто Виктор слишком устал, чтобы их найти. Юноша устало прикрыл глаза и заснул. Солнце мягко светило сквозь прерывистую пелену облаков. Всё замерло в ожидании очередного ливня, но с неба не упало ни капли, будто дождь решил пожалеть сон Виктора.
Юноша проснулся от громкого ржания лошади. Он по привычке сел, одним движением вырывая себя из дурмана сна, и осмотрелся. Лошадь нервно перетаптывалась и мотала головой, то ли зовя на помощь, то ли пытаясь отпугнуть незваного гостя. Юноша поднялся и вынул из-за пояса пистолет. Медленными шагами, целясь впереди себя, он подошёл к лошади и провёл свободной рукой по шее животного, успокаивая. Какая-то тень мелькнула в кустах и исчезла. Виктор решил не рисковать лишний раз и покинуть поляну. «Возможно, у этих мест свой хозяин», — подумал он и, демонстративно убрав оружие, начал собираться в путь. Именно в этот момент на глаза ему попался грязный, бывший когда-то белым, свёрток, из ниоткуда появившийся в седельной сумке. То и дело оглядываясь по сторонам, Виктор развернул ткань, оказавшуюся заляпанной бурыми пятнами рубашкой, из которой к ногам Виктора выпал пистолет. Щёлкнул крючок, раздался последний выстрел, пуля прошелестела где-то в листве и чудом не задела юношу, которому просто повезло подскочить от неожиданности и уйти с пути пули. Где-то рядом послышался заливистый женский смех. Виктор поднял с земли пистолет, присмотревшись, он узнал оружие Илария.
— Значит, всё? — громко спросил он.
— …всё… — ответило эхо.
Виктор завернул оружие в рубашку и спрятал в сумку. Он решил лично вручить трофей консулату, а дальше — будь что будет. Немного подумав, он размотал свёрток, зарядил пистолет и, снова завернув его, осторожно убрал на дно сумки. От мысли, что Иларий больше не вернётся, ему стало немного веселее.
Правителя считали погибшим. Даже он сам считал себя таковым, иначе и быть не могло, никто не мог пережить ту боль, которую причиняли вгрызавшиеся в тело шипы. Он ослеп на один глаз, нога была вывернута из сустава, а когда травма немного зажила, ходить нормально он уже не мог, приходилось переваливаться и волочить ногу за собой, немного двигая голеностопом для опоры. Иногда ему виделось что-то со стороны слепого глаза — ужасные образы, появлявшиеся в отблесках лунного света: покрытые пылью и сажей призраки, не печальные и мстительные, а уродливо весёлые, требовавшие развлекать их. У них не было слуг и они сделали Илария своим рабом и шутом, а он прятал от них свой единственный глаз, чтобы не видеть их уродливых лиц: на них почти не было кожи и плоти, из дыр на локтях торчали кости, некоторые придерживали отваливавшиеся носы и уши, у многих не было глаз, а у некоторых глазные яблоки падали в глубину черепа и отвратительно болтались на верёвочках нервов. Они почти все были лысы и носили огромные пыльные парики, а мертвенную бледность кожи подчёркивали яркими нарядами, начавшими протираться, рваться и выцветать. В замке было совершенно нечего есть и днём, когда не спалось, Иларий бродил по лесу и ловил всякую съедобную мелочь и то и дело воровато оглядывался в поисках единственного существа, чей образ не вызывал в нём отвращения — красивая женщина с тёмными волнами волос. Она появлялась недалеко от него, но стоило ему приблизиться — исчезала снова и в воздухе оставался звенеть её злорадный смех: «больше Вы никого не тронете, Ваша Светлость». И она смеялась, смеялась до тех пор, пока живот не начинал болеть, тогда она оставляла свою забаву, которую ласково называла «зверем в клетке», и уходила заниматься другими делами.
***
Последний человек, который мог хоть что-нибудь рассказать об Аннабелль, видел девушку в порту. Она была одета в иноземное светло-голубое платье, купленное там же у только сошедшего на землю купца, особо не интересуясь, откуда взялся этот наряд. В компании высокого светловолосого мужчины, носившего куртку с капюшоном, она поднялась на борт маленького торгового судна, отправлявшегося в путь на следующее утро. Когда настала пора отдавать швартовы, они оба поднялись на палубу, чтобы в последний раз взглянуть на родную землю. Они стояли и махали незнакомым прохожим, те кивали в ответ и желали им доброго пути. Пара, судя по всему, влюблённые, благодарили и улыбались. Озарённые лучами рассветного солнца, они были прекрасны.
