В первый и, возможно, в последний раз в жизни она оказалась в центре внимания и, как всякая молодая девушка, мечтала этим вниманием насладиться. Сверр, мужлан эдакий, часто не видел дальше своего носа. Вот и сейчас не заметил желания служанки. А принц заметил!
— С удовольствием потанцую с прекрасной Хтунам, — услышал он собственный голос.
«О Великие! Что я творю!»
Стараясь не смотреть на друга и не слушать шепотки за спиной, Арквэн пересекал зал. Толпа расступалась, давая ему дорогу. Ондина наблюдала за приближением принца из-под опущенных ресниц.
Несколько шагов — и он взял ее за руку, за тонкую, нежную, изящную кисть, усыпанную веснушками.
И тотчас с яростью зверя, не готового отдать свое, Сверр вцепился в другую руку Ондины. Сомкнул пальцы на ее запястье и сразу же отдернул их, будто прикоснувшись к раскаленной кочерге.
Арквэн потянулся к воротнику: кожа в районе горла начала нестерпимо зудеть. Он с недоумением смотрел на друга. А тот в свою очередь таращил синие глаза на Ондину, сглатывал, открывал и закрывал рот и выглядел так, будто его шарахнули по голове чем-то очень тяжелым.
Глава 14
— Хватит уже скрести свою шею. Да сколько уже можно! У тебя что, блохи?
— Извини, очень чешется.
— Я заметил.
Кожа над воротником туники и правда нестерпимо зудела. Арквэн уже устал тянуться пальцами к горлу. Он чувствовал себя каким-то немытым человеческим оборванцем, чье тело и одежда кишат паразитами.
Пока наследный принц Энведа расчесывал до крови свою шею, его генерал голодным хищником метался по комнате.
— Что с тобой? Там, на балу, ты так странно себя повел.
Странно — не то слово. Сначала Сверр глазел на Ондину с выражением ошеломленного деревенского дурачка, едва слюну не пустил, затем схватил служанку за руку и поволок прочь из зала.
— Я. — Дерганый и нервный Сверр взъерошил свои волосы. — Просто. Я.
— Ну?
— Я же рассказывал тебе про истинных. — Он на секунду остановился напротив кресла, в котором сидел принц, а потом снова принялся носиться туда-сюда, будто под ногами у него был не энведский дуб, а раскаленные угли. — Когда волк ее касается… ну, своей истинной… когда впервые до нее дотрагивается, то чувствует: вот она, та самая, он ее встретил. Появляются признаки, которые ни с чем не спутаешь. Но я ее уже касался. И не раз. На балу. И до него. Часто. И ничего. Вообще ноль. А сейчас…
Его буквально разрывало от переполняющих чувств — казалось, он сейчас полезет на стены.
Арквэн ничего не понимал. По его мнению, генерал извергал из своего рта какой-то бессмысленный набор звуков.
— Ты вообще о чем? Кого ты касался — и ноль, а потом бац — и не ноль?
— Ондины! — Сверр навис над ним, раздраженный его недогадливостью. — Я же тебе нормально объяснил. Все сложно с этой истинностью. Сразу можно и не понять, что это она. Чувства возникают постепенно. С каждым годом они усиливаются, крепнут и достигают максимума, когда избранница рожает тебе первого ребенка. Всё, друг. Процесс запущен. Я больше ни в кого не влюблюсь, не пожелаю ни одну женщину. Моя крыша уже потекла, а через год совсем отъедет. Что будет через десять лет, страшно представить. Наверное, буду идти за Ондиной и поскальзываться на собственной слюне. Я, конечно, рад и счастлив, ты не подумай. Но и напуган до усрачки. Это, знаешь ли, на всю жизнь. А Ондина может и не ответить взаимностью.
— Подожди, — голос принца сел, неприятный холодок пополз между ребрами. — Ондина… твоя истинная пара? Ты понял это на балу?
Под ногами словно разверзлась черная пропасть. Судорожно вздохнув, Арквэн до боли в пальцах стиснул подлокотники кресла.
«Истинная. Истинная Сверра», — забилось в висках.
Между ним и его запретным пышногрудым наваждением выросла неприступная стена из моральных принципов. Если до этого он мог надеяться, что когда-нибудь Сверр охладеет к своей служанке, то теперь…
— Слушай, мне нужна твоя помощь, — говорил волк, не замечая его потемневшего лица. — Вы же эльфы умеете красиво чесать языком. Как романтично сказать женщине, что она теперь твоя и никуда ей от тебя не деться, и что любому мужчине, на которого она обратит внимание, грозит долгая, мучительная, кровавая смерть? Что возможным соперникам я могу нечаянно в порыве ревности перегрызть горло, а за ней буду таскаться до конца ее жизни, пока она не согласится лечь ко мне в постель и остаться там навсегда. Вот все это, только поэтично, украсив розовыми соплями, которые так нравятся синам.
— Просто скажи ей, что любишь, — выдавил из себя Арквэн, опустив взгляд. — Что жить без нее не можешь.
Он отнял пальцы от своего горла и заметил на подушечках кровь, а затем почувствовал и саднящие царапины на шее.
— Но я еще не люблю ее, — возразил Сверр.
— Как это не любишь? Он же твоя истинная.
— Сказал же: чувства развиваются постепенно. Сначала симпатия и желание. Когда проступают знаки на коже — страсть, от которой выворачивает нутро. А после рождения первенца — любовная кукуха. Ну, так в книгах пишут. Я же рос вдали от своего народа и всех тонкостей не знаю.
— Что-то ты путаешь. Как можно желать того, кого не любишь? Может, просто любовь со временем становится другой? Более нежной. — Арквэн потянулся за платком: во впадинку под кадыком стекла капля крови. Да что с ним? Почему после бала так сильно чешется шея? Хворь он что ли кожную подцепил?
Сверр опять ходил по комнате: от окна к камину, от камина к резному шкафу, от шкафа к закрытой двери.
— Может, и так. Я-то откуда знаю. Лучше скажи, как мне подступиться к этой рыжей недотроге?
Арквэн прикрыл глаза.
— Поухаживай за ней, — с каждым разом он говорил все тише, словно едва находил силы отвечать. — Подари что-нибудь.
С губ его друга сорвался нервный смешок.
— Спасибо, уже дарил. За это меня одели в чулки и дали по носу кексом. Боюсь представить, что будет, принеси я ей букет цветов.
— Просто не бери розы, — голос принца опустился до шепота.
— Смотрю, весело тебе. Шутишь. А мне вот не до смеха.
Арквэну тоже было не до смеха, но он промолчал. За окном начался дождь. Осень.
— Я успел ляпнуть, что никогда на ней не женюсь.
— Так пойди и возьми свои слова назад. Просто скажи Ондине правду. — Чувствуя себя больным и разбитым, принц поднялся на ноги. — Извини, Сверр, голова после бала раскалывается. Давай завтра поговорим. Что-то я устал, нехорошо мне. Ты уж прости, что оставляю тебя одного в такой ситуации.
Сгорбленный, он исчез за дверями спальни. Глядя ему вслед, волк задумчиво потрогал проступивший на шее под высоким воротником знак истинности.
Этим утром, готовясь к разговору с Ондиной, Сверр чувствовал себя влюбленным юнцом, который собирается на первое в своей жизни свидание с женщиной. Брившись, он порезался трижды. Трижды! А все потому, что проклятые руки тряслись от волнения, а внимание то и дело рассеивалось: стоя перед зеркалом и соскребая с лица щетину специальным коротким ножом, генерал Канаган постоянно проваливался в собственные мысли.
«Вот и всё, — думал он. — Это случилось. Я ее встретил, и теперь моя судьба целиком и полностью в руках женщины. Я весь твой, Ондина. Весь! С потрохами. Со всеми своими недостатками и болезненной страстью. Уже ничего не будет как прежде. Примешь ли ты меня?»
Очередной укол боли заставил волка зашипеть и поморщиться. Почувствовав бегущую по щеке струйку крови, Сверр раздраженно швырнул лезвие в таз с водой. Вода порозовела.
— Ну вот, — оскалился генерал своему отражению в зеркале. — Красавец. Герой-любовник. Вся рожа в крови.
Со вздохом он склонился над тазом для умываний и, опустив голову, судорожно вцепился в его железные края.
Сверр был весь на нервах, чувствовал себя дерганным и напуганным. Ему не нравилось это ощущение зависимости от женщины, это тревожное подвешенное состояние, когда не знаешь, чего ждать от будущего. Если Ондина его отвергнет, останется только лечь в могилу и присыпать себя землей.
