не напомнил о себе. Димон, по непонятной причине отключившийся почти одновременно с Андреем, тоже понемногу приходил в себя и подавал всё более явные признаки жизни – двигал конечностями, напрягал мышцы, подёргивал плечами и издавал глухие, невнятные звуки. В конце концов, вытолкнув из себя более отчётливый отрывистый возглас, он резко вскинул голову и немного ошалело, выпучив глаза, уставился в пространство. Губы его беззвучно шевелились, словно пережёвывая что-то, а руки беспорядочно шарили по скамейке, будто выискивая точку опоры для могучего с виду, но бессильного в данный момент тела. Это длилось около минуты, после чего, придав туловищу некоторую устойчивость и обретя способность изъясняться более-менее связно, Димон, недоумённо осмотревшись кругом, сиплым, надтреснутым голосом вопросил:
– А де это мы?
Андрей мельком глянул туда-сюда и пожал плечами.
– Кто его знает? Места как будто всё те же… а вроде уже и не совсем те. Очевидно, пока мы были в отрубе, нас унесло течением. Неясно только, как далеко.
Димон, по-прежнему с непонимающим, растерянным и чуть ли не испуганным выражением, воззрился на товарища.
– Унесло?.. К-куда? На Белый берег?
Андрей, которого невольно позабавила расстроенная, наивно-изумлённая физиономия друга, кивнул и с лёгкой усмешкой проговорил:
– Возможно. Пусть будет Белый берег, если тебе от этого легче.
Но Димон, понемногу избавлявшийся от последствий обморока и начинавший видеть всё более трезво и явственно, не оценил сомнительную, по его мнению, шутку приятеля и, продолжая озираться вокруг и вглядываться в незнакомые пустынные окрестности, позлащённые притушенными косыми лучами, пробурчал сквозь зубы:
– Что значит «пусть будет»? Хотелось бы всё-таки знать, где мы щас обретаемся. Что это за глухомань?.. Вечереет вон уже… Как мы домой-то добираться будем, алё?
Андрей, осведомлённый о месте их пребывания так же плохо, как и его спутник, ничего не сказал и лишь вновь передёрнул плечами.
Димон же ещё некоторое время с насторожённым и озабоченным видом, хмуря брови и тихо бормоча что-то, обозревал то один, то другой берег и сокрушённо покачивал головой. А затем вдруг поморщился и охватил её обеими руками, стиснув пальцами виски.
– Блин, башка трещит! Раскалывается просто.
На этот раз Андрей откликнулся:
– У меня тоже. И шум такой, будто ветер свищет.
Димон чуть помотал головой, но от этого, видимо, стало ещё хуже, так как он скривился сильнее и простонал:
– Во, ещё больше накатило! Шо за дерьмо? С чего это вдруг? Что вообще это было?
– Скорее всего, солнечный удар, – вполголоса произнёс Андрей, задумчиво глядя куда-то в сторону. – Мы тупо перегрелись… В общем, сами виноваты.
Димон с сомнением поглядел на товарища.
– Солнечный удар? Да прям-таки. Что, у обоих сразу?
Андрей слегка покивал.
– Почему бы и нет? Вместе на площади сидели, вместе на речку шли, вместе в лодке плыли – ну и удар схлопотали тоже вместе и одновременно. Жара достала-таки.
Димон кисло усмехнулся, или, точнее, просто поморщился.
– Да уж, железная логика.
– Что есть, то есть, – рассеянно промолвил Андрей, уже некоторое время вглядывавшийся в видневшийся неподалёку небольшой округлый мысок, густо заросший травой и кустами, так что невозможно было различить, что находилось следом за ним.
А между тем там что-то, или, вернее, кто-то находился. Из-за покрывавшей мысок плотной зелени доносились время от времени приглушённые голоса, звонкий переливчатый смех, плеск воды. Видимо, даже в эту отдалённую, безлюдную местность проникли какие-то отдыхающие, по-видимому недовольные шумом и толкотнёй, царившими на городских пляжах, и решившие искать спасения и от жары, и от людей за пределами города, среди бескрайних полей, на диком, пустом берегу.
Приятели не услыхали долетавших из-за мыса звуков только потому, что сразу после пробуждения от обморока в головах у них стоял такой гам, что они вообще мало что слышали. И лишь после того как он стал понемногу стихать, они – сначала Андрей, потом и Димон – уловили доносившиеся с прикрытого зарослями берега возню и говор, то ненадолго смолкавший, то вновь усиливавшийся, вплоть до того, что можно было разобрать отдельные слова и обрывки фраз.
– Оба-на, – проговорил Димон, качнув в сторону опушённого зеленью мыса головой и вновь, скорее уже по привычке, скривившись. – И тут, оказывается, кто-то есть. Всюду жизнь!
Андрей, не отрывая от того места, откуда доносились звуки, внимательного, сосредоточенного взгляда, кивнул и, чуть пошевеливая бровями, пробормотал:
– Ну да, занесла кого-то нелёгкая…
– Кстати, – заметил Димон со значительным и одновременно интригующе-дурашливым видом, – судя по голосам, там тёлки. И не исключено, что красивые!
Андрей промолчал. Лишь опять утвердительно качнул головой и, по-прежнему глядя в одну точку, насупил лоб, как будто усиленно обдумывая что-то.
Димон же, сохраняя на лице заговорщически-озорное выражение и расширяя глаза, продолжил свою мысль:
– Может, подплывём поближе и глянем на этих русалок? Что-то мне подсказывает, что мы можем увидеть кое-что интересное.
И снова Андрей отмолчался, ограничившись очередным кивком и словно в нерешимости пожав плечами.
Димон взялся за вёсла, вода возле бортов забурлила и вспенилась, и лодка, уже длительное время неспешно скользившая вниз по течению, рванула вперёд и через несколько мгновений обогнула кустистый мыс, мешавший друзьям увидеть неведомых купальщиц, возбудивших их любопытство. И тут их глазам представилось такое зрелище, что поначалу они просто не поверили своим глазам, решив, что им почудилось, померещилось, что их обморок продолжается и они видят волшебный, чарующий сон, от которого захватывает дух и замирает сердце. Но это был не сон, не иллюзия, не обман зрения. Это было на самом деле, они действительно видели то, что видели. И от этого глаза у них полезли на лоб, дыхание пресеклось, они невольно приподнялись со своих мест и обалдело уставились на низкий песчаный берег, на котором в разных позах расположились три девушки.
Все трое были совершенно голые! На них не было абсолютно ничего – ни трусиков, ни бюстгальтеров, ни украшений. Ни один, даже самый ничтожный лоскуток одежды не скрывал их наготы. Их юные, статные, грациозные тела были открыты посторонним взорам во всей полноте и откровенности, как если бы у них не было никаких тайн от окружающих. Впрочем, подобная, на грани бесстыдства, смелость, вероятнее всего, объяснялась очень просто: видимо, девушки даже не предполагали, что в этой глухой, необитаемой местности, вдали от города и людей, им может встретиться кто-то, кого следует стыдиться, чьих нескромных взглядов нужно избегать, кто может потревожить их и нарушить их отдых. А раз так, раз тут никого нет и некому смущать их покой и испытывать на прочность их скромность, то можно было смело сбросить с себя все одежды без исключения, до последней нитки,
