Гу Юнь выпил лекарственный отвар, и сразу после, пока тлела одна палочка благовоний, его глаза могли видеть необычайно четко, а слух тотчас делался чрезвычайно острым. Когда благовония догорали, начиналась страшная мигрень. Весь мир кружился перед глазами, стоило Гу Юню их открыть. Каждый окружающий его звук эхом отражался в голове.
Где-то через полчаса этот эффект постепенно шел на убыль. Немногим после его глаза и уши становились, как у нормальных людей.
Но как долго он мог оставаться нормальным? На этот вопрос было сложно ответить.
Когда Гу Юнь принял это лекарство в первый раз, ему было так больно, что он был готов биться головой о колонну кровати. Зато потом он мог видеть и слышать более трех месяцев – за то время он почти забыл, что он калека.
С недавних пор Гу Юнь начал принимать свое лекарство все чаще и чаще. С одной стороны, он научился засыпать с головной болью, насколько бы мучительной она ни была. С другой стороны, действие лекарства становилось все менее и менее эффективным.
На данный момент разовой дозы могло хватить лишь на три-пять дней.
"Через несколько лет оно может стать совершенно бесполезным", - подумал Шэнь И.
Двое: один – сидящий, второй – лежащий; оба не сказали ни слова. Длилась эта тишина до наступления глубокой ночи, пока до них не донеслись голоса ночного патруля. Шэнь И, наконец, опустил кисть. Он обернулся, взял одеяло и укрыл им Гу Юня.
Гу Юнь до сих пор ни разу не пошевельнулся – он так и заснул. Его брови казались слегка нахмуренными, а губы и щеки дышали лунным отсветом, словно в них не было ни капли крови. И только две киноварные отметки продолжали алеть своей красотой.
Шэнь И посмотрел на него и тихонько вышел.
На следующий день, когда маршал Гу проснулся, он вновь стал бодрым Аньдинхоу, полным сил и энергии.
Утреннее солнце едва выглянуло из-за горизонта, а Гу Юнь уже разбудил Шэнь И. Тот успел разве что открыть дверь, как перед его заспанными глазами возник восторженный Гу Юнь:
— То, что я заказал, наконец-то пришло! Ты только посмотри! Будь уверен – я лично гарантирую – когда преподнесу этот подарок принцу в знак извинения, это полностью усмирит гнев моего маленького братишки!
Шэнь И позабыл про сон. Внезапно его сердцем овладело дурное предчувствие.
Маршал отдал приказ четырем солдатам Черного Железного Лагеря перетащить огромную – размером с арку дома – коробку, а затем энергично зашагал к дому губернатора. Пройдя мимо цветочного сада и мятных кустов – тех, что он прошлой ночью благополучно общипал – он сорвал один листочек мяты и положил его в рот, даже не обратив внимания, что острый листный край изрядно порезал ему губу. Гу Юнь напевал мелодию, которую сам же и придумал, решив таким способом издалека известить о своем визите в качестве гостя.
Но, стоило Аньдинхоу ступить во внутренний двор губернатора Го, как его тут же попытался встретить смертоносный длинный меч, направленный прямо в его сторону.
Проходящий мимо слуга, несший чайный поднос, закричал от испуга и упал на землю вместе с чайным сервизом, который тут же разлетелся на мелкие кусочки.
В одно мгновенье из браслета на запястье Гу Юня вылетело острое, размером с ладонь, лезвие, оказывая сопротивление мечу Чан Гэна. Два острых края соприкоснулись, издав пронзительный звук. Однако, стоило Гу Юню согнуть пальцы в кулак и чуть сильнее нажать на меч, как запястье Чан Гэна болезненно заныло и начало быстро неметь. Мальчику пришлось опустить свой меч и отступить, иначе он рисковал бы остаться со сломанным запястьем.
Лезвие с щелчком скрылось в браслете Гу Юня. Сложив обе руки за спиной, молодой человек улыбнулся, спросив:
— Что могло так сильно разозлить Ваше Высочество этим ранним утром? Хотя это уже неважно. Вы можете выплеснуть весь свой гнев на вашего подчиненного.
Чан Гэн ничего не ответил.
Можно было подумать, что человек по фамилии Гу явился будто невзначай, дабы принести извинения. Однако... К несчастью, с какой стороны не посмотри, он явился будто специально, дабы развязать войну
Глава 14 «Оттепель»
***
Одним словом, маршал Гу, весьма преуспевший в искусстве "говорить о вещах, о коих говорить не следовало", в очередной раз превосходно справился с поставленной задачей.
***
Солнце еще не успело взойти, а старший брат уже вовсю тренировался с мечом. На этот раз Гэ Пансяо как следует подготовился, вспомнив известные ему хвалебные фразы для старшего брата. Однако до того, как мальчишка сумел улучить подходящий момент, на подходе к дому он неожиданно остолбенел, дрожа в подлинном ужасе. От потрясения он не решался даже выдохнуть.
Чан Гэн, похоже, плохо спал. Его лицо казалось бледным, а глаз нервно подергивался. Тяжело глядя на Гу Юня, он медленно опустил меч и невозмутимо произнес:
— Прошу прощения, похоже, я сильно оскорбил маршала своим промахом.
Гу Юнь потер подбородок, пытаясь сдержать смех. Он протянул руку, стремясь положить ее на плечо Чан Гэна, как всегда делал раньше, но мальчик, как и ожидалось, тут же отстранился и холодно произнес:
— Аньдинхоу, прошу, проходите в дом.
Гу Юнь смущенно убрал руку и прикрыл рот, кашлянув.
— Чан Гэн, подожди.
Услышав, как Гу Юнь обратился к нему по имени, юноша бессознательно остановился. Гу Юнь обернулся и кому-то замахал рукой. Во двор сейчас же вошли несколько солдат, неся с собой огромный ящик. Поставив его на землю, они сделали один шаг назад, выстроились в ряд и синхронно опустились на одно колено.
— Маршал!
Гу Юнь поднял руку и дал знак солдатам, чтобы те встали. Затем он вышел вперед лично открыть замок на ящике. Задержав руку на механизме, точно желал подразнить маленьких детей, он оглянулся и с загадочной улыбкой обратился к Чан Гэну:
— Подойди. Я хотел бы показать тебе кое-что любопытное.
Крышка ящика со скрипом открылась. Гэ Пансяо взглянул на Чан Гэна. Тот продолжал молчать, но сдержать свое любопытство он не мог, а потому шагнул вперед, чтобы все-таки взглянуть на таинственное содержимое ящика. Но стоило ему подойти ближе, как он тут же вскрикнул от изумления.
Внутри коробки оказалась серебристо-серая тяжелая броня. Вдоль всего корпуса брони не было никаких лишних следов пестрящей раскраски. Каждая выемка и изгиб казались одновременно пугающе и чарующе красивыми. В сравнении с этой броней доспехи варваров выглядели не более чем грудой тяжелого металла.
С ноткой гордости в голосе Гу Юнь пояснил:
— Ее изготовил на заказ мастер института "Лин Шу". Огневая мощь Цзылюцзиня в ней в два раза выше по сравнению с другими моделями тяжелой брони. Швы имеют армирующий слой, и, к тому же, ни один Сю Чжун Сы не застрянет в поручах, в отличие от рухляди варваров. Этот шедевр значительно эффективнее того, что использовал я, будучи еще молодым и неопытным. Однако у этой брони до сих пор нет имени... Ты уже в том возрасте, когда у тебя вот-вот должно появиться взрослое имя, а ее ты сможешь называть своим детским.
Кроме бликов света, отражавшихся от брони в глазах Чан Гэна, ни одна тень эмоций не взыграла на его лице. Особенно после того, как Гу Юнь предложил ему дать тяжелой броне имя "Чан Гэн". Он не понимал, с каких это пор имя "Чан Гэн" стало настолько расхожим. Сю Нян – Ху Гээр и Гу Юнь – похоже, что они оба отдают предпочтение именно этому имени.
Обезумевшая женщина, называвшая себя его матерью, ни раз травившая его, дала мальчику это имя: "Чан Гэн". Его собственный ифу, о котором он хотел заботиться всю оставшуюся жизнь – пока все эти планы не превратились в лопнувший пузырь – подаривший ему эту превосходную тяжелую броню, предложил дать ей имя "Чан Гэн".
Разве может быть что-то более ироничным, чем это?
Одним словом, маршал Гу, весьма преуспевший в искусстве "говорить о вещах, о коих говорить не следовало", в очередной раз превосходно справился с поставленной задачей.
