У фарфоровой Ники, видимо, именно такой оттенок в косметичке и имелся, учитывая ее любовь к розовому. Миллениалки весело, с азартом, устроили грызню на тысячи комментариев. Бой идет и поныне. Победившую, походу, выберет сама жизнь.
Ника и Никита. Ох, наплачется парень. Впрочем, вольному воля. Сам захотел, теперь кушайте зубки, хоть повыпадайте. С другой стороны…
Сосредоточимся на клиенте, нужно просчитать его сильные стороны. Внешность, конечно. Я вспомнила глаза Жуковского. Понимаю, почему меня они так тронули — у Стаса такие же глаза. Вздохнула, продолжила размышлять. Руки. Это важно. Руки у Никиты чистые и вроде как ухоженные, без грязи под ногтями и обкусанности, несмотря на профессию. Однако сразу было видно, что человек привык много копаться в земле.
Канал «Дача», на котором Никита ведет авторскую передачу, страстно любим моей мамой. В один из своих нечастых визитов в родительский дом я от скуки воткнулась в телевизор и целый час наблюдала, как Жуковский превращает заросший сорняками участок в сад мечты. В какой-то момент он снял перчатки, чтобы пересадить какой-то там редкий кустик, и выразился в камеру в том плане, что природу нужно чувствовать руками. У мамы эта фраза вызвала экстаз.
— О-о-о! Как жаль, что он не из наших! — причитала она. — Он ведь не из наших? Нет, мы бы знали. Увы-увы! Этот мальчик мог бы стать идеальным зятем, правда, Лорик!
Папа послушно кивал. Я благоразумно помалкивала. Стоит мне слово вставить — и полетят клочки по закоулочкам. Мама все еще надеется, что внутри меня крепко (очень крепко) спит идеальная дочь, кроткая, скромная, ответственная, преданная семейному делу, и стоит ее разбудить…
Мама расстроится, когда узнает, кому достался идеальный зять. Но, надеюсь, она никогда, НИКОГДА не узнает, кто этому поспособствовал. Если, конечно, я соглашусь.
Мы с Никитой договорились созвониться. Точнее, я напишу ему в мессенджер, если все-таки решусь взять заказ. Решусь ли? Это бабка надвое вилами по воде написала.
Нет, в своем таланте я как раз не сомневаюсь, несмотря на то, что Ника Фрейз — тяжелый случай. Однако внутри растет некое… сопротивление. Самодостаточный же парень, сам пробился, трудом и упорством. И лезет в пещеру к этому … Минотавру в поросячьего оттенка мини-юбке. Неужели денег не хватает? Или действительно… влюбился? Так сильно, что верит в чудо?
Глава 2
А я на все забил,
Пусть скажут, что дебил.
Отвечу «Не вопрос,
Целуй меня взасос…»
В туалете торгового центра звучал рэп. Я вымыла руки, думая о том, как удачно сочетаются сортирная атмосфера и песни Коли. Вспомнила этот хит. В конце последней строки Коля обычно добавляет, куда именно его целовать. И это не верхняя часть тела. Без рифмы, зато эпатаж. Но супермаркет, видимо, решил, что реклама рекламой, однако не переборщить бы.
Вышла из туалета в узкий коридор, ведущий в атриум. Почти дошла до зала. Стало трудно дышать и двигаться сквозь вязкий воздух. Все вокруг потеряло яркость, словно на мир накинули тонкую шелковую вуаль. Меня поволокло по коридору и ударило о стену, да так, что дыхание выбило.
Задохнулась. Вскрикнула, мысленно проклиная собственную глупость, поняла, что происходит и что я… дура. Как я могла подумать, что Алик не удостоит меня вниманием?
Человек его приближения не заметил бы, даже на фоне замедлившегося времени. А я видела, как он скользит через зал между столиками с застывшими людьми. Стояла у стены и не рыпалась — все равно дергаться бесполезно.
Он шел не спеша, покачивая бедрами, но его походка не казалась хоть сколько-нибудь женственной. Так ходят по узкой тропе хищники из семейства кошачьих. Длинные пряди волос вились вокруг лица, будто живые.
… Стремительное смазанное движение — и мою шею обжигают ледяные губы. Иглы зубов лишь слегка касаются кожи. Язык дразняще нащупывает дрожащую жилку. Я дергаю плечом, Алик тихо смеется.
— Феечка. Давно не виделись. Как дела? Как родня?
От вкрадчивого шепота начинает звенеть в ушах. А от смешка Алика маршируют строем мурашки по спине. Или это действует временной провал. Мы в нем одни. Я и Алый. Я все еще могу видеть лишь его полупрозрачные очертания, и те рябят и смазываются. Из моего рта вырывается облачко пара. Зябко.
— Все хорошо, — говорю я, стараясь сохранять независимый вид. — Родня в порядке. Пока оставили меня в покое.
— Дрожишь? Не бойся.
— Я не боюсь. Мне холодно.
И вроде знаю, что упырь не причинит мне вреда, и принудить он меня ни к чему не сможет, и что мы с ним почти приятели, однако от иррационального ужаса перед древним монстром стынет кровь в жилах.
— Значит, ты еще свободна. Свободная феечка.
— Я ценю независимость. Как и раньше. Ты же знаешь.
— И это так мило. Лапонька Маша. Такая свежая, такая… аппетитная, такая гордая. И как пахнет, м-м-м, — Алый с шумом втягивает воздух ноздрями. — И пока ничья.
— Алик, чего ты хочешь? — решаюсь я, сдерживая невольную дрожь. — Я не против задушевной беседы, но мне как бы пора. Цветы не политы, деревья не обняты, бабочки не выгуляны.
Вампир снова смеется, снимает, наконец, контроль над временем и обретает видимость. Мир вокруг оживает. По коридору ходят люди. Они не обращают внимания на парочку, обжимающуюся у стены, Алый прекрасно владеет хищной магией кровососов — отводом глаз. А мы действительно… обжимаемся. Как кошка с мышкой. Тяжелая холодная лапа кошака — у мышки на шее.
— Я здесь по делам, феечка.
У Алого карие глаза, радужку пронизывают тонкие нити красного. Если бы не это… и не алые губы… и не острые (впрочем, почти нормальные) клыки… Нет, Алик вполне похож на обычного парня. Хорошо одетого, элегантного, необычного, красивого. У девушек при виде него расширяются зрачки, замедляются движения, а язык непроизвольно облизывает губы.
— Охотишься? — я выдерживаю взгляд упыря. С трудом.
— Ни в коем случае. Я тоже выгуливаю бабочек. У меня свои бабочки. Я законопослушный член магического общества, глава клана, а это большая ответственность. Так и передай Стасу и остальным дозорным.
Алик быстрым движением приманивает с ближайшего столика соломинку для напитков в бумажной обертке. Срывает пальцами обертку и резким жестом «всаживает» трубочку во что-то невидимое. По соломинке поднимается нечто искрящееся, с пузырьками. Вампир втягивает это в себя и блаженно прикрывает глаза.
— Вожделение. Одна из самых вкусных человеческих эмоций, — с невинным видом сообщает мне упырь. — Поделиться с тобой, феечка? А вдруг тебе понравится, и ты оттаешь.
Я провожу взглядом по залу. Нахожу «сосуд», в которого всадил соломинку вампир. Это холеный мужчина с масляным взглядом. Он поигрывает золоченой зажигалкой и раздевает взглядом хорошенькую школьницу за соседним столиком. По мере того, как Алик выпивает свою жертву, взгляд мужчины тускнеет. Вот он откидывается назад, зажигалка выпадает из руки, голова опускается на грудь.
Его не найдут, пока не спадут чары Алика. При благоприятном раскладе «донор» очнется сам, возможно, уже ночью в пустом торговом центре. И хорошо, если отделается парой часов без сознания, а не микро-инсультом.
Эмоции — не кровь, но через них выпивается жизненная сила.
Ежегодно сотни людей в нашем городе вот так тихо лишаются эмоций и сил, а затем медленно, месяцами восстанавливаются, виня вирусы и резкую смену погоды. Дозор не может отследить все случаи эмоционального вампиризма.
Эмоции — не кровь. Они ее никогда не заменят.
— Вернемся к твоему вопросу, — шепчет Алик. — Чего я хочу? Я хочу… тебя. Нет-нет, не пугайся, это деловое предложение, почти. Поработай со мной, Машенька. Мне сейчас очень нужна удача.
— Дорецкий, — выдавливаю я. — Опять двадцать пять? Тебе каким языком объяснять? И сколько раз? Нет, нет и нет.
— Ну почему? — обиженно тянет упырь. — Из нас бы вышла такая прекрасная пара. И не только в плане работы.
