Что, мне и пить нельзя? Злой у меня муж. Деспот он, вот!
Во дворе давно начались танцы, каждая новая музыкальная композиция искусно переплеталась со следующей, веселые быстрые мелодии сменялись медленными и торжественными. В зале расставили дополнительные канделябры, зажгли свечи в люстрах, а Тео увели спать. Я же наконец решила посмотреть на сидящего рядом супруга, за время праздника не сказавшего мне ни слова.
— Милорд, вы любите огонь?
Голова опять кружилась, но теперь головокружение приятное, сладкое, хмельное, словно выпитое мной вино, и я медленно тонула в этих волнующих ощущениях, позволяя обволакивать, затуманивать разум… как завораживало, погружало в странную полудрему трепещущее пламя свечей на столе.
— Нет.
— А танцы?
Где бы умыкнуть четвертую порцию вина, дабы в первую брачную ночь предстать пред мужем глупо хихикающей пьяной дурочкой, а пуще того ни на что не реагирующим бревном? Ничего не чувствовать, не вспоминать прикосновений и поцелуев Франческо, не думать, как все могло бы сложиться, не позарься император на Этерию или достань у нашего короля храбрости ответить жестким отказом.
— Нет, — Клем удосужился искоса на меня посмотреть, и, кажется, увиденное мало мужчину вдохновило. — Час уже поздний и у меня нет ни времени, ни желания наблюдать, как ваши сограждане надираются до свинского состояния. Вставайте, миледи, покончим с этим балаганом.
Куда? Зачем? Эй, не надо меня трогать, мне и тут все нравится!
— Милорд? — следом из-за стола поднялась мама.
— Леди Аделли, не будете ли вы так любезны проводить нас на брачное ложе?
Ку-уда?!
— Что? — растерялась мама.
Сидящая рядом с мамой Матильда поспешно уткнулась взглядом в свою тарелку, делая вид, будто не догадывается, о чем речь, и что ее вообще тут нет. А кто мне накануне фальшиво сочувствовал, какая я, дескать, вся бедная и несчастная, придется делить постель со стариком, в отцы нам обеим годящимся?
— Понятно.
И что ему понятно, спрашивается?
Клещом вцепившись в мой локоть, Лавель потащил меня к выходу из зала.
— При всем уважении, милорд, но существуют традиции… — мама нагнала нас уже в холле. — Правила приличия, в конце концов. Нельзя, уподобившись неотесанному, грубому кочевнику, взять и увести новобрачную в спальню. Мы должны подготовить Дезире… Божий служитель должен освятить и благословить ложе и новобрачных… И необходимо засвидетельствовать, что…
— К сожалению, леди Аделли, святость ложа на наличие либо отсутствие наследников никак не влияет.
А я, между прочим, еще не достаточно пьяна! И вообще, от этой гонки по лестнице и коридорам меня подташнивает…
— Она? — мужчина замер на пороге спальни с оставленной нараспашку дверью. Мама промолчала. — Все равно. Сойдет и эта. Леди Аделли, вашего свидетельства, что консумация состоялась, вполне хватит, поэтому не уходите слишком далеко.
Клем втолкнул меня в комнату, вошел следом и захлопнул створку перед маминым носом.
Моя спальня. Видимо, уходя, Франческо не закрыл дверь… Примятое мной покрывало на кровати, одинокая горящая свеча на столике. За распахнутым окном сумерки и ветерок приносил отзвуки музыки, голосов. Фату я сняла еще днем в зале… Надо было и платье сразу скинуть, чего уж стесняться, благо там хоть было кому помочь… Я нащупала шнуровку на корсаже, дернула.
Не поддается!
— Не трудитесь, — оборвал мои попытки Лавель.
Да-а? Он что, сам меня разденет?
— Ложитесь.
Даже так? Ну как прикажете, мой господин.
Я шагнула к кровати, села на край. Мужчина снял цепь и перчатки, расстегнул и небрежно повесил на спинку стула у туалетного столика свой камзол. Пламя свечи дрогнуло и будто стало ярче, сильнее.
— Ложитесь, миледи, — Клем приблизился ко мне, посмотрел равнодушно. — И настоятельно рекомендую воздержаться от сопротивления и лишних криков. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше для нас обоих.
А сейчас ты подавишься, милый. Потому что невинность я неделю назад подарила любимому. И не жалею об этом ни минуты.
Я послушно легла. Жалко только, свечу теперь не видно. Люблю огонь. Он успокаивает и согревает… поэтому придется закрыть глаза и представить на месте супруга Франческо. Лавель зашуршал моими юбками, к коленкам прикоснулись неожиданно холодные, вызвавшие зябкие мурашки пальцы, развели мои ноги. Я должна… но не хочу. Не хочу! И будет больно. В тот раз было больно несмотря, что любимый был нежен и осторожен, а уж сейчас будет и подавно…
Не хочу…
Жар нахлынул неожиданно. Странно, поздний вечер уже и солнечный удар точно не грозил. Тяжесть резко навалившегося на меня чужого тела заставила открыть глаза, и обнаружившееся в неприятной близости лицо мужа порадовало мало. И чего он на меня уставился? Аж замер, прекратив ерзать и возиться. Может, прыщ на лбу вскочить успел, я-то в зеркало давно не смотрелась… И душно, а тут еще супруг остатков свежего воздуха лишает… Ой!
Внезапно Клем отодвинулся от меня и на удивление резво и даже чересчур отскочил от брачного ложа. И куда муженька понесло? Только не говорите, что уже на сторону собрался. Я рывком села. Посветлело в комнате… и еще что-то трещало прямо над моей головой. Ой, мамочки!
Балдахин горел, весело и ярко, озаряя спальню и перекошенную физиономию Лавеля. И смотрел мужчина не на тяжелую дорогую ткань, пожираемую невесть откуда взявшимся огнем, а на меня и в полном ярости взгляде желания спасти молодую жену почему-то не читалось. Ярости столь ледяной, вымораживающей, что она отражалась в глазах Лавеля цветом искрящегося на солнце снега горных вершин. Или это вовсе не отражение?
— Ведьма, — с ненавистью прошипел Клем и алые отблески полыхнули на узком длинном клинке кинжала, выхваченного откуда-то из складок одежды.
Где ведьма? Кто тут ведьма? Или… это он меня имеет в виду?!
Пламя змейками стремительно скользнуло вниз по резным столбикам. Надо бы спасаться бегством или хотя бы начать вопить «Пожар!», но я отползла к подушкам, наблюдая за взметнувшейся стеной огня, отрезавшей меня от Лавеля. Я ведь люблю огонь? Рука словно сама собой потянулась к пламени, один из рыжих язычков, точно живой, изогнулся навстречу. Вообще-то играть с огнем не рекомендуется, особенно совать в него конечности, и на мгновение сознание окатил страх перед ожидаемой болью от ожога… Язычок коснулся кончиков пальцев легко, бережно, вызвав тепло и странное спокойствие. И я улыбнулась пламени будто старому другу.
Нечто пролетело возле уха и вонзилось в изголовье кровати. Я покосилась на торчащий из деревянной спинки кинжал и поняла страшное — я умру. Прямо здесь и сейчас, потому что мой супруг, чтоб его, охотник на ведьм, а я, кажется…
— А-а-а!!
Возня по ту сторону огненной стены, хлопок открывшейся двери, шорох юбок.
— Дезире!
Мама! Мамочка, пожалуйста, спаси меня!
Пламя опало, открыв Франческо, набросившегося на Клема сзади, и метнувшуюся к постели маму.
— Мама! — я слезла с кровати, привычно укрылась от жизненных невзгод в родных объятиях.
И Франческо… значит, он не ушел, караулил где-то рядом и примчался, едва услышав мой крик.
— Беги! — крикнул Франческо, пытаясь удержать вырывающегося Лавеля в захвате.
— Нет, я…
Никуда не пойду без тебя.
Мама окинула быстрым взглядом обгоревший балдахин, висящий унылыми клочьями, почерневшее покрывало и вывела меня из комнаты.
— Франческо! — нельзя оставлять его там одного с этим страшным человеком!
— Не беспокойся о нем, — негромко заговорила мама. — Он прав: ты должна бежать.
— Что? Куда? Зачем?
Нет, ну зачем понятно. Молодая жена черного лорда — и ведьма. Свои же в ордене засмеют. Но куда бежать? И что будет с Франческо?
— Дезире, у тебя дар. Еще когда ты была совсем крохой, я знала, что рано или поздно он проявится.
Возможно, не стоило в детстве проводить столько времени у очага, играя с золой, беседуя с огнем и воображая, словно пламя живое и отвечает мне. Матильда всегда смеялась и обзывала замарашкой, потому что я вечно была с ног до головы перепачкана в золе…
