— Идем?
— Конечно. Вы замечательно выглядите, Элоиза. Выходить с вами в свет — всегда большое удовольствие.
— Вы тоже отлично выглядите. Ваш информатор не упадет в обморок?
— От вас? Возможно. Потеряет дар речи. Вы уж помогите ему в таком случае, хорошо? — он предложил ей руку, и они отправились в оперу.
* 5 *
Да, она правильно сделала, что согласилась сюда поехать. Прекрасное здание, наряженная толпа, ложа в очень удобном месте, и Себастьен рядом. И гори оно все синим пламенем, сегодня ей хорошо. Очень хорошо. Когда начался спектакль, она в принципе забыла обо всем на свете… и вспомнила только тогда, когда в антракте дверь ложи приотворилась, и в нее проник неизвестный ей человек. Он коротко кивнул им обоим и заговорил по-немецки.
Элоиза отодвинулась в угол ложи, пропуская его ближе к Марни и оказавшись у него за спиной. Немецкого она не знала и все, что он говорил, было для нее белым шумом. А Марни, как она уже успела заметить, говорил по-немецки с той же легкостью, что и по-французски. Поэтому мужчины разговаривали, а она сосредоточилась на невербальном понимании происходящего.
Так, во-первых, он искренен. Во-вторых, откровенно беден и хочет заработать. В-третьих, на самом деле что-то знает и готов на определенных условиях этими знаниями делиться. Подробности от Элоизы, понятное дело, ускользали, но в целом картина соответствовала тому, что рассказывал Марни. И да, он видел полотно, которое разыскивают, своими глазами. Один раз. Но она не смогла понять, знает ли он, где это полотно на самом деле находится. Говорил он сбивчиво, возможно просто чувствовал себя неуместно — одет был как-то заметно бедненько, и носить с достоинством то, что на нем надето, не умел. Элоизе случалось видеть мужчин, которые не могли похвастаться достатком, одевались абы как, но при этом излучали такую уверенность, что смотреть на них и то уже было приятно. Этот был не таков… ну да и ладно. Он достал из кармана флешку, отдал ее Марни, Марни в ответ дал ему небольшой узкий конверт, который тот быстро спрятал.
— Наш гость уже уходит, — вдруг сказал Марни по-французски.
— До свидания, сударь, — произнесла Элоиза также по-французски.
— Мадам, — пришелец неуклюже поклонился ей и вышел.
Марни дождался, пока за ним закроется дверь, потом спросил:
— Ну и как вам?
— С учетом того, что я ничего не понимаю по-немецки…
— Правда? — он был очень, очень удивлен.
Всю дорогу и в отеле она говорила с персоналом по-французски. С Марни, впрочем, тоже — как и всегда.
— Абсолютная правда. Поэтому я не смогу рассказать вам много подробностей. Он был правдив, это точно, он очень рассчитывал на эти деньги, и был готов делиться информацией за деньги. И… он видел картину своими глазами, но не факт, что он знает, где эта картина находится.
— Ну ничего себе! И это без знания языка! — Марни откровенно восхитился.
— А вам-то он что рассказал?
— Что служил в доме человека, который некоторое время владел картиной. Но потом картина исчезла из дома, и он не знает, куда — продали ее, подарили, похитили или что-нибудь еще. Он дал нам информацию, будем проверять. А вам — огромное спасибо. По крайней мере, понятно, что он на самом деле в курсе вопроса и к его сведениям можно относиться серьезно.
И тут занавес открылся и начался второй акт.
Когда спектакль закончился, Элоиза была благостна и довольна. Все отлично. Опера, работа, вот опять же прекрасный кавалер… А в больницу еще только в понедельник. И ура.
— Что вы думаете об ужине? — спросил Марни.
— Думаю, что это будет правильно, — ответила она, не глядя на него, но улыбаясь.
— Вот и отлично. Поехали.
И они поехали ужинать.
03. Коньяк и сорочка
* 6 *
За ужином обсуждали оперу. Элоиза слышала «Тоску» несколько раз, на нескольких сценах и с разными исполнителями, а Марни уже доводилось бывать в венской опере, так что о чем поговорить, нашлось. И так бы оно все и осталось, но в тот момент, когда мясо было доедено, а десерт еще не принесли, Себастьен вдруг позвал ее танцевать.
— А пойдемте? — подошел к её стулу, взял за руку, коснулся пальцев губами.
— А пойдемте, — сказала она, снова не глядя на него.
Положила руку ему на плечо, продолжала очень тщательно «не глядеть». И не обращать внимания на его руки где-то на лопатках и его губы возле самого уха.
— В понедельник я в Риме встречаюсь еще с одним источником по нашей пропавшей картине, пойдете со мной?
— С удовольствием бы пошла, но не смогу. Я буду сильно занята, я ухожу в отпуск надолго, — ну вот, опять понедельник. А как хорошо было не помнить об этом!
— Точно, как я мог забыть, мне же говорили! Вы поедете к родственникам в Париж? Или в Шатийон?
— Нет, — тихо проговорила она.
— Но если вы с ними встретитесь, передадите от меня привет вашему дяде?
И тут плотину прорвало. Она взглянула на него, хотела вежливо сказать, что ничего не может обещать и вообще, но вместо этого расплакалась. Слезы как будто сами хлынули из глаз, и она ничего не могла сделать, чтобы их остановить. Она только тяжело дышала, хлопала ресницами, потом и вовсе зажмурилась, а слезы все текли и текли.
— Так. Понятно. То есть ничего не понятно, но пошли обратно за стол, — не отпуская Элоизу, Марни повел ее обратно к их столу в укромном уголке. Усадил, дал в руку бокал вина. — Пейте, — она молчала и всхлипывала. — Пейте, я сказал! — добавил он жестче и строже.
Она глотнула раз, другой.
— Простите…
— Да причем тут «простите»! Что случилось? — он спрашивал так, что не отвечать было невозможно.
— В понедельник утром я ложусь в больницу. На операцию. Сложную. Что дальше, я просто не знаю, — выдавила из себя она, и снова градом полились слезы.
— Вот так сюрприз, — он нахмурился. — И вы мне тут недавно пытались доказать, что все в порядке и вас свалило с ног легкое недомогание? Ладно, тогда сейчас возвращаемся в отель. Похоже, вы еще недостаточно выпили, чтобы говорить всё, как есть, а пить и рыдать лучше на своей территории.
— Не нужно ничего говорить, — прошептала она.
— Да ну? Если бы так, вы были бы спокойнее, нет? Вот скажите, с кем вы обсуждали вашу операцию? Именно что обсуждали, а не просто поставили в известность о вашем отсутствии?
— С Доменикой, — с готовностью ответила она.
— Кто это — Доменика?
— Моя родственница. Врач. Хирург.
— Она разбирается в вопросе?
— Да. Она будет ассистировать на операции.
— А с кем еще? С Анной?
— Нет.
— С вашими французскими родственниками?
— Нет.
— Оно и видно. Всё, поехали.
* 7 *
Они приехали в отель, поднялись в номер. Себастьен был решителен и мрачен и всю дорогу не отпускал ее руки. Он усадил ее на диван, налил воды и вложил стакан в руку. Она молча выпила.
— Сидите и никуда не выходите, ясно? — сказал ей строгим голосом и вышел.
Тем не менее, Элоиза встала, сходила умылась, взяла платок, приложила к носу. Вот еще не хватало, разревелась, как дура. Кому нужны рыдающие дуры?
Марни вернулся с парой бутылок коньяка, следом за ним шла горничная с подносом, на подносе были бокалы, на тарелках рядом — фрукты и какие-то сладости. Горничная с интересом посмотрела на роскошно одетую даму с красными глазами и хлюпающим носом, и исчезла. Марни сел на стул с другой стороны стола.
— Так вот, сердце моё, садитесь поудобнее, и будем пить. Вам же не завтра в стационар, а в понедельник? Завтра выспитесь и будете, как новенькая.
Он разлил коньяк, один бокал дал ей, второй взял сам, пододвинул к ней блюдце с ломтиками лимона. Элоиза глотнула и зажмурилась. Коньяк разлился по внутренностям, стало горячо. Лимон, апельсин, ломтик яблока. Затем допила все, что еще оставалось в бокале. Молчала, прятала глаза.
— Я правильно понимаю, что на самом деле ситуация серьезнее, чем вы сказали мне тогда, так?
