— Так.
— Скажите уже, что за операция.
— Удаление множественных новообразований.
Марни беззвучно выругался.
— Это я не про вас, это я про ситуацию. Но вы давайте, рассказывайте дальше, — налил еще и ей, и себе.
— Вы уверены, что вам стоит это знать?
— Абсолютно.
Элоиза выпила коньяк и снова начала лихорадочно вытирать слезы.
— Да просто ничего хорошего, понимаете?
— Ну, это я уже понял, а как на самом деле? — он поставил бокал на стол и пересел на диван. Сбросил смокинг, обнял ее и стал гладить по голове, чем вызвал новый поток слез. — Ладно, плачьте, потом поговорим.
— Сейчас намокнет ваша красивая сорочка, — она попыталась отстраниться, но он ей не дал.
— Тихо! Я вас не отпускал никуда. С сорочкой разберемся, если возникнет необходимость. Вы вообще когда в последний раз плакали в чью-нибудь сорочку? — строго спросил он.
Она подняла на него недоуменный взгляд.
— А это обязательно делать?
— Мне кажется, иногда нужно. А как это выглядит — плакать в сорочку, пить ночь напролет или еще что-нибудь — уже не важно, главное, чтобы было, с кем.
— Вы пытаетесь совместить известные вам приемы?
— Ну да. Давайте разложим по полочкам вашу ситуацию. Операция на самом деле нужна? Нет возможности вылечиться как-нибудь без нее?
— Нет, я слишком затянула. Доменика сказала, если хотя бы месяц назад…
Он улыбнулся.
— Я не буду спрашивать вас, что вы делали месяц назад. Мне тоже случалось, гм, не обращать внимания на разные сбои в организме. Дальше. Вы знаете хирурга, который будет вас оперировать?
— Да, Доменика нас познакомила.
— Вы доверяете ему?
— А что остается? Доменика его знает, она плохого не посоветует.
— Значит, и впрямь ничего не остается, кроме как сдаться на милость этого самого врача. И пусть он все сделает в лучшем виде.
— Но я боюсь! Я очень, очень боюсь, — проговорила она и снова расплакалась.
— Это нормально, сердце моё, — подушечки его пальцев скользили по ее щеке, потом по шее. — Вы живой человек, а человеку свойственно испытывать страх. Не поверите, мне тоже случается бояться.
— Вам? — она удивилась.
— Я тоже живой, представьте себе. Знаете, чем хорошо лечить такой вот иррациональный страх за свою жизнь?
— Чем? — она вправду заинтересовалась.
— Совсем немного ласки, и вы сможете взглянуть на ситуацию под другим углом, — его лицо было совсем, совсем рядом с ее лицом. — Вместе мы прогоним любые страхи, и все станет проще, вот увидите!
— Я верю вам, но…
— Какие могут быть «но»? Что изменилось, Элоиза?
— Ничего. Только… — она запнулась.
— Что «только»?
— Вы действительно хотите это услышать?
— Конечно!
Она мрачно взглянула на него и выложила:
— У меня кровотечение. Уже третью неделю. Очень сильное. Мои внутренности болят, не переставая. Ну какая тут ласка, скажите? Я ничего не могу и ничего не хочу.
Он на мгновение зажмурился, потом прижал ее к себе.
— Бедная моя Рафаэлита, — он продолжал гладить ее по голове. — Как можно вам помочь, скажите?
— Да чем тут поможешь? Только хирургия, а о том и речь. Сейчас разве что правда еще выпить, — она потянулась, хотела плеснуть себе в бокал, но он перехватил ее руку.
— Сами будете себе наливать, если вздумаете пить в одиночестве, понятно? — налил и дал бокал.
У нее снова потекли слезы. Она сняла с плеч его руку, встала.
— Знаете, мне, наверное, пора спать.
Элоиза ушла к себе, бродила по спальне, переодевалась, ходила в ванную, потом попыталась лечь спать. Но спать не получалось. Она встала, отворила дверь и вернулась в гостиную. В шелковой пижаме и с заплетенными в косу волосами.
Он никуда не ушёл, крутил бокал в руках. Посмотрел на неё с интересом.
— Я подумала, что спать сейчас все равно не получится, надо выпить еще, а после уже и уснуть будет проще, — сказала она и села на диван рядом с ним.
— То есть, налить еще? — спросил он.
— Да. Наливайте.
Они выпили, после чего она сообщила ему, что он очень любезен, и вечер, несмотря не на что, удался. Потом, кажется, выпила еще. Алкоголь и усталость брали верх, спать хотелось. Но не хотелось уходить. Кажется, он всё-таки снял свою белую сорочку и сказал, что жарко. А потом она все-таки уснула. Прямо на диване. Или у него на плече?
04. О вредных привычках
* 8 *
Элоиза открыла глаза. В комнате было светло и очень солнечно, только комната была какая-то не такая. Да и не только комната… Она открыла глаза полностью и встретилась глазами с ответным взглядом. Себастьен? Она с Себастьеном? И что в итоге было вчера?
Видимо, на ее лице отразились все эти вопросы и еще некоторые другие, поэтому Себастьен поспешил сказать:
— С добрым утром, Элоиза. Я надеюсь, вам хорошо спалось?
— Монсеньор, простите меня за вчерашнее, — начала было она, но он закрыл ей рот поцелуем, а через некоторое время вежливо, но очень твердо произнес:
— Ни слова больше, Элоиза, — увидев, что она послушно замолчала, продолжил уже намного мягче: — Когда в моей постели просыпается прелестная женщина и первое, что она говорит — называет меня монсеньором и просит прощения, мне остается только пойти и застрелиться. А если эту женщину зовут Элоизой де Шатийон, я вообще теряю всякие опоры в жизни.
— Хорошо, я поняла. С добрым утром, Себастьен.
— Вот, так значительно лучше. Я вижу, у вас есть вопросы? — он озорно улыбнулся.
— Да, два.
— Озвучите?
— Гм… Сколько я вчера выпила и как здесь оказалась.
— На самом деле, выпили мы с вами немного, до второй бутылки так и не дошли. Процесс прервался, когда вы уснули, я оценил ситуацию и забрал вас к себе. Вы не внушали доверия, я не мог оставить вас в одиночестве после всего увиденного и услышанного. Видимо, вы в последнее время нечасто пьете, зато много работаете и очень, очень много думаете. Я представил, что вы проснетесь там, в своей спальне, и снова станете плакать да хоть по какому поводу, и эта мысль мне очень не понравилась. Поэтому вы здесь.
— Тогда позвольте полюбопытствовать, что именно вы увидели и услышали.
— А что вы помните?
— В том-то и дело, что ничего особенного я не помню. Помню, что ревела, помню, что рассказывала вам про операцию. Было что-то еще?
— А как же! Вы сказали мне очень много разных прекрасных слов.
— В любви вам объяснялась, что ли? — недоверчиво спросила она, сверкая глазами, и против ее воли на лицо ползла улыбка.
— К сожалению, нет, — и усмехнулся, увидев ее вздох, который не смог истолковать. — Вы очень поэтично сожалели, что ваша болезнь не позволяет вам заняться со мной любовью здесь и сейчас. Я буду хранить эти воспоминания в самой глубине своего сердца и обращаться к ним только в самые тяжелые минуты жизни. Вы весьма подробно рассказали, насколько я хорош и что именно вас во мне привлекает. Это было необыкновенно приятно, хотя я и осознаю, что в здравом уме с вас не станется мне такое повторить.
— Я обычно не рассказываю, какой вы хороший? Я глупа, безнадёжно глупа, — вздохнула она.
В самом деле, идиотка. Которой нужно напиться, не меньше, для того, чтобы рассказать мужчине её мечты, что она о нём думает на самом деле!
— Не переживайте. Все отлично. Ну, кроме ваших насущных проблем, конечно. Я терпелив и с легкостью подожду. Когда вас вылечат (а я не сомневаюсь, что вас вылечат), я приглашаю вас к себе, и мы с легкостью наверстаем все, что было упущено вчера. Хоть с коньяком, хоть без. Согласны?
— Согласна. Но это еще не скоро, увы.
— Будем ждать столько, сколько нужно. Ладно, я тоже понимаю, что сегодня не самый лучший день для такой беседы и поэтому хочу вам кое-что сказать совсем о другом, пока мы не встали.
— Скажите.
— Что бы с вами не случилось, вы всегда можете на меня рассчитывать. Ясно вам?
— Да. Спасибо. Правда, вчерашний день без вашего предложения, без театра, без ночи этой сумасшедшей дался бы мне значительно тяжелее. Я и не представляла, насколько я была не в себе. Хорошо, значит, на операционном столе рыдать не буду.
