При слове «чудовище» Влада поежилась. Марк считал, что теперь это определение относится и к нему – но большей нелепицы нельзя было и придумать. Тот Марк, который только что положил голову ей на колени, не мог быть монстром.
После стремительного возвращения домой и короткого горячего душа (унять озноб так и не удалось), Влада спустилась в библиотеку. Огонь в камине разбавлял темноту, отражался от витражных окон и зрачков чучела орла, парящего под потолком, словно живая птица. У камина стояло кресло, но Влада предпочла медвежью шкуру, лежащую рядом.
Марк ходил по комнате, то останавливаясь – когда память преподносила новую жуткую подробность, то ускоряя шаг – когда говорил о вещах, уже много раз передуманных и прожитых. И только после того, как долгая (и мучительная для них обоих) история о Невестиной ночи подошла к концу, он сел рядом с Владой и положил голову ей на колени. И вот Влада пропускает сквозь пальцы его волосы, гладкие и послушные, огонь бросает блики на их лица, и ей на ум приходит мысль, которую не стоит произносить вслух: такой Марк – несоизмеримо лучше, чем мертвый. И вдруг это слово – чудовище. Нет, даже после того, что она узнала, Марк не стал для нее чудовищем – и никогда не станет.
– Перевоплощение… это больно? – Влада снова запустила пальцы в его волосы, и Марк закрыл глаза от наслаждения.
– Насколько может быть больно, когда в тебя вливается раскаленный свинец, а твоим единственным наркозом является шок, – после длинной паузы ответил он и протянул руку к камину. Стало казаться, что огонь просачивается сквозь его пальцы.
– А что было после? – спросила Влада.
– После был ад. – Марк опустил руку. Он молчал так долго, что, казалось, забыл о вопросе.
Мягко освещенный интерьер библиотеки, уютное потрескивание дров, близость Марка – такая невероятная и пленительная – все это ушло на второй план, когда он продолжил:
– Я не помню, как Сима затащила меня в подвал, но, думаю, это спасло ей жизнь. После пытки огнем я вдруг почувствовал жуткий холод. Словно все внутри постепенно становилось льдом. При каждом движение лед ломался, вызывая невыносимую боль. И растопить его могло только человеческое тепло. Все мои органы чувств, все мысли и инстинкты были направлены только на то, чтобы унять этот холод. В первые дни твоя тетя не была для меня человеком – только сосудом, наполненным теплом. Каждый раз, когда Сима спускалась в подвал, я хотел насытиться ею так сильно, что не видел ее саму – только чувствовал пульсацию горячего воздуха.
– Но со временем тебе стало лучше. – Влада замерла в ожидании ответа, и Марк движением головы попросил и дальше гладить его волосы.
– Недели через две что-то внутри меня изменилось. Однажды я почувствовал себя как человек – а это значительно лучше, чем до безумия замерзший монстр. Я снова получил способность мыслить – и вместе с тем четкое представление, во что превратился. Это уже само по себе было пыткой, но худшее произошло значительно позже, когда Сима принесла мне очередной «ужин»: приблизила оголенную руку к прутьям дверного окошка. Часть руки была перемотана, часть – в ожогах, более-менее заживающих. Ожоги были и на шее, и на лице… Жуткое зрелище. Настолько, что при всей очевидности, до меня не сразу дошло: эти ожоги – моих рук дело. Даже не рук, а всего тела. Я растапливал свой лед ее теплом. Ее жизнью. И теперь мне нужно было сделать это снова – уже сознательно.
Влада плотнее закуталась в плед. Она даже представить не могла, что чувствовал Марк в тот момент, когда получил возможность выбора. Перед ним не стоял вопрос: убить, чтобы выжить. Перед ним стоял вопрос: убивать – чтобы выживать. Каждый день.
– Я думал, что мне подойдет тепло животных, но ничего не вышло. Голуби, кролики, коты – они просто превращались в обугленные куски. Тогда я решил, что лучший выход из всего этого – умереть самому, – угадал ее мысли Марк.
Только все оказалось не так просто. После нескольких недель сознательной голодовки Марк почувствовал, что к нему возвращается прежнее состояние: когда выбора уже нет. И когда Сима спустится в подвал очередной раз, он может испепелить ее – и даже не заметить этого. А Сима продолжала спускаться – по несколько раз на день. Она и не думала останавливаться. Тогда Марк сдался – и стал выцеживать тепло из ее и без того слабого, пораженного раком тела.
– То, что мы сейчас разговариваем с тобой, – это ее заслуга, – сказал Марк, глядя на огонь. – Не знаю, способна ли какая-либо мать сделать для своего родного ребенка то, что Сима сделала для меня, приемного.
Несмотря на явные достижения в самоконтроле, за три месяца он ни разу не попросил Симу выпустить его – но однажды она сделала это сама. Марк улыбнулся, вспоминая первый день своей второй, почти человеческой, жизни: он захлебывался от радости, просто сходил с ума. Снова лежать на своей кровати, сидеть за одним столом с Симой, смотреть любимые фильмы – каждое, когда-то заурядное, действие теперь казалось чудом.
Сначала Марк выходил из подвала лишь на несколько часов, но через полгода окончательно перебрался в свою спальню. Так началась его новая «нормальная» жизнь, в которой между разговорами и фильмами он безуспешно экспериментировал с теплом животных и все чаще помогал отойти на тот свет умирающим старикам, чтобы насколько возможно продлить жизнь Симе.
Через несколько месяцев Марк уже полностью обходился без ее тепла, но замедлить развитие рака это не могло. Когда Симе стало совсем плохо, она закрыла дверь, отдала ключ юристу и приняла таблетки. Убила себя, чтобы никто из посторонних не мог войти в дом. После этого Марку оставалось только ждать приезда Влады. И она приехала – всего через два дня. Еще некоторое время понадобилось, чтобы решиться и объявить о себе. К этому времени запасы тепла истощились, но несколько порций чужого тепла вернули его к жизни. К жизни рядом с Владой.
* * *
Это было потрясающее время: они словно убедили себя в том, что последних четырех лет не существовало – не было ни смертей, ни перевоплощения, ни отчаяния. Только иногда, по ночам, когда Марк исчезал, Влада внезапно просыпалась и потом еще долго смотрела в окно, дожидаясь рассвета. В эти часы она понимала, что ее ощущение спокойствия не имеет ничего общего с действительностью: ты меньше всего контролируешь ситуацию именно тогда, когда уверен, что делаешь это на все сто. Моя вымышленная жизнь, думала Влада, не надежнее карточного домика; чтобы ее разрушить, достаточного легкого колыхания воздуха. Но возвращался Марк, садился рядом с ней, она сворачивалась калачиком – так, чтобы касаться макушкой его руки, и сомнения исчезали, как поутру – кошмары.
