— Плавающие снаружи своего тела? Теперь я понимаю, почему Чарльз сказал, что ты были призраками.
Винсент улыбнулся.
— Когда наш разум покидает тело, мы называем это — парящий.
— Парящий в смысле "летающий"?
— Именно.
И пока мы парим, у нас возникает как бы совершенное шестое чувство.
Это не совсем предсказание, но мы можем почувствовать, когда что-то должно произойти, и это поможет остальным спасти кого-нибудь.
Это как заглянуть в будущее, но только то, которое происходит близко к нашему непосредственному местоположению, и лишь минуту или две в прошлое, где мы.
В яблочко.
.
.
это еще страннее.
Винсент должно быть почувствовал сомнение с моей стороны и правильно потому, что я была потрясена.
Он потянул меня к каменной скамье рядом с набережной и сел рядом со мной, давая мне время, чтобы переварить всю эту невероятную историю.
Перед нами вдоль реки на поверхности воды отражались здания.
— Кейт, я знаю это звучит странно.
Но это один из тех даров, которым мы обладаем как ревененты.
Одна из наших единственных супер сил, как ты выразилась.
Как тогда, когда ты увидела меня и Жюля в метро: нас вообще-то там было трое.
Амброуз был парящим, и дал нам знать, прежде, чем человек спрыгнул.
Жюль сказал, что возьмет всё на себя, пока я заслонял тебя от наблюдения за ним.
Винсент улыбнулся немного смущенной улыбкой.
Также это Амброуз был причиной, по которой мы столкнулись с тобой в музее Пикассо.
Он увидел тебя снаружи и предложил Жюлю войти нам внутрь и преподать урок Кубизма.
— Но как Амброуз узнал, кто я такая? — спросила я недоверчиво.
Это была идея Амброуза, заставить меня столкнуться с тобой, в шутку.
Я рассказывал другим о тебе, еще даже когда мы не спасли тебя в кафе.
Он поднял сухой листок и начал крошить его между пальцами.
— Ты рассказывал? — я открыла рот от удивления.
— О чем ты говоришь?
— Эх.
.
.
Ты же не думаешь, что я тебе расскажу? — он лукаво улыбнулся.
— Я не могу выдать все свои секреты за один раз.
— Позволь мне сохранить хотя бы толику достоинства!
Я закатила глаза и ждала, что будет дальше.
Но я была в тайне в восторге от подобного откровения.
В любом случае, в тот день тебя чуть не раздавила падающая кладка. Я был парящим и мы с Шарлоттой, и Чарльз, и увидели, что здание рушится за минуту, прежде чем это произошло.
Я сказал Шарлотте, что тебе нужно передвинуться и она жестом попросила тебя подойти.
Вот почему мы ода претендовали на твою фотографию для нашей "стены славы".
Он улыбнулся и перевел свой пристальный взгляд от уже изодранного листа к моим глазам, оценивая мою реакцию.
— Но зачем фотографии? Они — я вздрогнула — "трофеи"?
— Нет.
Это не то, чтобы мы злорадствуем.
или соревнуемся.
— Это гораздо глубже, — сказал Винсент и его улыбку сменила неловкость.
Трудно не заработать своего рода
.
.
одержимость.
.
.
нашими спасенными, особенно теми за которых мы умираем.
Неоднократно умирать не легко.
И поэтому очень хочется знать, что произошло с человеком за которого ты в последствии умер.
Изменил ли предсмертный опыт их жизнь.
Или принесенная тобой жертва для них, их семей, людей, которые их знали была эффектом бабочки и так далее.
Он неловко рассмеялся.
— Если мы не действуем осторожно, то получается будто мы преследуем их.
Это случается.
Это лёгкая ловушка для тех, кто не знает.
К счастью, Жан-Батист уже пару сотен лет держит нежить у себя на коротком поводке.
Он заставляет нас придерживаться плана тройной разведки.
Винсент усмехнулся.
Мы можем вернуться и сфотографировать наших спасенных, после того как спасем их.
Тогда мы можем дважды в виде парящих проверить их, но другого способа контакта не рекомендуется.
После этого, мы можем удовлетворить наше любопытство, погуглив их, чтобы сердцу было спокойнее.
— Так значит Амброуз наплевал на правила, когда столкнул нас в одной комнате музея.
Он улыбнулся.
С правилами и так уже была лажа.
Как я уже говорил, моё увлечение тобой началось задолго до того инцидента с обрушением здания.
Винсент избегал смотреть мне в глаза.
Бросив остатки изуродованного листа в воду, он протянул руку и накрыл её своей.
Я услышала предпринимающий звоночек у себя в голове, пока я фильтровала информацию, которую мне дал Винсент.
И вдруг что-то щелкнуло.
— Винсент, то есть, ты говоришь, что несмотря на то, что не погиб из-за меня, ты становишься "одержимым", после того, как спас мне жизнь?
— Более одержимым, — кивнул Винсент, продолжая отводить взгляд.
— Так, если одержимость неизбежна, то, что делает меня отличающимся от любого другого тобой спасенного? Возможно причина, что я нравлюсь тебе, состоит в том, что я только, оказывается, живу с тобой через улицу и пересекаюсь с тобой чаще, чем остальные.
Ты спас меня, но вместо того, чтобы исчезнуть из твоей жизни как все остальные, я продолая появляться и разжигаю твою одержимость.
Откуда ты можешь знать, что это всё не из-за твоей одержимости?
Он молчал.
— Не можешь, не правда ли? — я в замешательстве покачала головой.
Мой живот от отчаяния скрутило.
— Мне было интересно как такой как ты мог влюбится в такую как я.
Когда ты пришел к мысли, что я не просто глупая обожательница, как в первые пару раз, когда я тебя увидела и как ты смотрел на меня, будто я девушка твоей мечты.
И это был ответ.
Это не имеет ко мне никакого отношения.
Это просто своего рода неестественная склонность к спасенным, которая прилагается к тому, чтобы быть ревентами.
