Перед началом оформления всех документов я хотела принять душ и переодеться. Разделась и залезла в душевую кабинку. Включила воду, сделала погорячее и уперлась руками в пластик.
Воспоминания нахлынули сами собой. Ванная и я сижу в ней. Мила, так звали женщину, приютившую меня, мыла мои волосы.
– И что мне с тобой делать? – спросила она.
– Я не знаю, – ответила я.
– Куда ты шла? Ты ведь куда-то шла?
– Я не знаю, – снова заплакала.
– Тише. Здесь тебя никто не тронет. Пусть все утрясется, тогда решим, что с тобой делать.
– Вы знаете Григория Носова?
Пальцы Милы замерли в моих волосах.
– Его все знают. Он входил в совет директоров корпорации «Развитие».
– Почему «входил»? – я повернула голову к Миле. – Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
– Это к его дому ты пробиралась?
– Нет, – я отвернулась. – Нет, просто он… …он знает меня.
– Держись подальше от Григория Носова, – Мила присела на борт ванной. – Я знаю, о чем говорю.
– Но?
– Если хочешь жить – держишь от этого человека как можно дальше.
Мила действительно знала, о чем говорит. Спустя четыре дня в выпуске новостей показали Григория Носова. Он давал интервью, где с гордостью заявлял о том, что полностью поддерживает действия послушников и хранителей. Он призывал всех райотов и палачей сдаться и обещал, что новое правительство сохранит им жизнь. Как будто имел право обещать такое. В тот же день к Миле заявились визитеры. Они принесли ей похоронку на имя супруга. Я знала, что ребенок Милы стал жертвой Жатвы, когда ему было восемь лет. Ребенок-аутист не был нужен этому обществу, и общество принесло его в жертву. Теперь Мила осталась без мужа. Со мной, прятавшейся в подвале ее дома. До сих пор не понимаю, почему она спасла меня. Почему помогла. Возможно, мне было столько же лет, сколько было бы ее дочери, урна с прахом которой стояла в гостиной на камине? Как бы там ни было, я была благодарна. Всегда была благодарна ей за то, что она сделала для меня.
Спустя четыре месяца, когда Восстание официально было признано окоченным, а новое правительство стало утвержденным, на улицах моего родного города начались поиски и зачистка тех, кто мог укрываться в домах хранителей и послушников. Следовало понимать, что не все люди желали смерти тем, кто терроризировал мир годами. Многие хранители чтили клятву Возмездия, некоторые послушники воспитывали низших палачей.
В дом Милы пришли ночью. Стали стучать в двери. Я спряталась в месте, где должна была прятаться каждый раз, когда в дом заявлялись визитеры, – за декоративной решеткой перед батареями в гостиной.
– Мила Шерстнева? – услышала я голос в коридоре.
– Да, это я. По какому праву! – кричала Мила. – Куда вы идете?
– Служба контроля за людьми с высшим метафизическим уровнем, – в гостиную вошел послушник в военной форме. – Ваши соседи сообщили, что в подвале вашего дома по вечерам постоянно горит свет.
– Я часто провожу там время, – оправдывалась Мила.
– Мы бы хотели осмотреть ваш дом.
– По какому праву?!
– Согласно новому Уставу послушников и хранителей, служба контроля имеет право досмотра любых жилых помещений, принадлежащих гражданским.
В гостиной появилось еще несколько человек в масках и униформе. При себе у них было оружие. Я перестала дышать, наблюдая за ними сквозь мелкие отверстия в решетке.
– Так же соседи сообщили, что в ближайшем магазине вы появляетесь довольно часто и покупаете много продуктов.
– Это запрещено законом? – Мила присела на диван.
– Нет. Не запрещено. Но вы живете одна. Зачем вам столько продуктов?
– На кухне чисто, – доложил по рации кто-то.
– В спальне чисто.
– Спуститесь в подвал, пожалуйста.
Мужчина вышел, а Мила осталась сидеть на диване. Ее сторожили двое человек в масках. Я знала, что они нашли в подвале. Старый диван с разобранной постелью и новенький голопорт, который мне купила Мила. На постельном белье они обнаружат мою ДНК. На голопорте – мои отпечатки. Если бы хоть кто-то из них был хранителем, меня бы уже вычислили во втором измерении. Но мне повезло: в группе зачистки хранителей не было.
Спустя несколько минут послушник вернулся в гостиную.
– Вам придется проехать с нами, – сообщил мужчина.
– Да, конечно, – кивнула Мила.
– Посту охраны оставаться на месте. Тот, кого она укрывала, может сюда вернуться.
Я – ребенок райотов. У них не было образцов моего ДНК и отпечатков пальцев для сверки. Все, что они могли понять по собранным материалам, это мой пол и приблизительный возраст. Еще могли восстановить по ДНК внешность и вычислить меня при сверке фотографий всех учащихся школ для райотов. Вот это они могли сделать, но на все про все уйдет несколько дней. Если только Мила меня не сдаст. Если только Мила сможет пройти допрос, а я смогу выбраться из ее дома.
За декоративной решеткой я просидела несколько часов. За это время люди в масках, что остались в доме, расслабились. Они явно устали, как устала и я. Ноги затекли и практически не слушались. Меня спасло чудо. На улице послышались крики.
– Держи его! Держи его!!!
Человек в маске, который все время сидел на диване в гостиной, подошел к окну и аккуратно одернул штору.
– Первый, я Второй, – сообщил он по рации. – Вижу мужчину с оружием. Внешне похож на райота. Он бежит по улице на север, в сторону лесополосы. За ним бегут двое гражданских.
– Второй, я Первый. Выходи на захват. Я останусь на объекте.
– Вас понял. Выхожу.
Мужчина побежал в коридор. Ругань за окном усиливалась. Я вылезла из своего укрытия и поползла по полу в сторону коридора. Ноги не слушались, они волочились за мной. Я осторожно выглянула в коридор. Дверь на улицу была закрыта. Второго человека в маске нигде не было видно. И я поползла в сторону спальни Милы. Оказавшись внутри, добралась до окна на задний двор, еле встала на ноги и открыла его. Выбралась наружу и тихо закрыла окно за собой. Груша не лаяла. Она металась по заднему двору, приветствуя меня и мой запах. Я накладывала Груше еду. Я передавала миску Миле, которая выносила эту еду на улицу. Поэтому Груша не стала лаять на меня. Куда мне было идти? Босой, в спортивном костюме Милы, в котором я спала? Некуда. Я взглянула на будку Груши. Там теплее, чем на улице. Там можно продержаться несколько дней, пока Мила не вернется. Если только Груша позволит мне спрятаться в ее доме…
Груша позволила. Не только позволила, но и залезла ко мне. Я обняла собаку – двортерьера – и тут же согрелась. И даже смогла уснуть. Меня разбудила Мила. Она подсунула миску с едой для груши, а я тихо окликнула ее.
В собачьей будке я прожила пять дней. В туалет вылезала только по ночам. Ела кашу с тушенкой, пила воду из собачьих мисок. От меня воняло хуже, чем от Груши. И все равно собака ни разу не залаяла на меня. Все равно, собака спала рядом со мной. Когда охрану с дома сняли, Мила забрала меня назад. Я стояла в ванной точно так же, как стояла в душевой кабине сейчас. Я упиралась руками в стену, радуясь тому, что могу помыться. Что смогу сходить по-человечески в туалет. Что смогу спать на диване в подвале, и есть из тарелок. Что снова стану человеком, а не собакой, живущей в чужой будке.
Я встрепенулась, стряхивая с себя наваждение. И обернулась. Дверь в душевую кабину была распахнута, а напротив стоял Одьен в своем хирургическом костюме.
– Я тебя звал, – произнес он. – Но ты не отвечала…
Я повернулась к нему лицом. Вода лилась на голову, пряди длинных волос наползли на лицо.
– Алексис! – Одьен встревоженно смотрел на меня.
Я приблизилась к нему, и он не отступил. Протянула руки, обняла за плечи и впилась в его губы. И он ответил. Ладони коснулись моих бедер, он втащил меня назад в кабину и прижал к пластиковой перегородке.
Я пропала. Принципы, правила… Я отказалась от них. Я хотела его. Хотела здесь и сейчас.
Его язык проникал в мой рот, и я заплетала его в узел. Я сама раздевала его. Стянула мокрую рубашку. Стянула штаны и белье. Его бедра коснулись моих бедер, и я сильнее прижалась к нему. Его грудь сдавила мою грудь, и я потерлась о него. Его руки заскользили по моей спине, и я сжала его плечи в своих пальцах. Он возбуждал меня, он пожирал меня, и я хотела, чтобы он взял все, что я собиралась ему дать.
