Цзян Чун сделал глубокий вдох, внимательно посмотрел на Чан Гэн и спросил у него:
— Ваше Высочество, вы не боитесь, что наша настойчивость вынудит их пойти на крайние меры?
Повернувшись к нему, Чан Гэн многозначительно произнес:
— Меня гораздо больше встревожит, если они на них не пойдут. Знает ли брат Ханьши, какой самый полезный совет мне когда-либо давали? — Цзян Чун вдруг сковала волна жуткого ужаса. — Тот, кто не хочет умирать на поле боя, умрёт первым.
По дороге из Военного совета повозка Чан Гэна преградила путь повозке Фан Циня. Он приказал Хо Даню:
— Пусть господин Фан проедет первым.
Чуть погодя Хо Дань вернулся, чтобы доложить:
— Ваше Высочество, господин Фан боится проявить неуважение. Он уступает нам дорогу.
Чан Гэн поднял шторку, сложил руки перед собой и поклонился. Они с Фан Цинем мирно разъехались в разные стороны, словно не желали на самом деле уничтожить друг друга.
Откинувшись в повозке, Чан Гэн задумался: на месте Фан Циня он и в неспокойные времена сумел бы найти выход. Когда новые придворные чиновники мгновенно захватили транспортную систему и взяли под контроль финансы, он бы надавил на слабые места, особенно на стремительно расширяющуюся инфраструктуру. Ли Фэн точно не потерпел бы подобного. Знатные придворные напоминали пауков — повсюду имели влиятельные связи. Если бы они не торопились, проявили терпение и дождались окончания войны, то легко могли выбрать удачный момент, чтобы устроить переворот и вернуть старые порядки.
Чан Гэн понимал, что они с Фан Цинем мыслят похоже.
Именно поэтому, несмотря на то что они шагали по одному канату, Чан Гэну ни в коем случае нельзя было медлить и давать Фан Циню шанс.
Фан Цинь проводил повозку Янь-вана взглядом и, дождавшись, пока она скроется вдалеке, он приказал кучеру трогаться. Сумерки сгустились, и на столицу упала темная ночь. Фан Цинь догадывался, откуда ждать угрозы, но поскольку она надвигалась подобно огромной волне, он не в силах был её остановить. Длинная плотина, призванная её сдержать, на проверку оказалась из грязи и песка. Со стороны создавалось впечатление, что Фан Цинь — могущественный и влиятельный чиновник, но когда ты один против мира, всё без толку.
В родовом поместье, как всегда, Фан Циня дожидались гости. Великий советник Фан разочаровался в достижении бессмертия путём самосовершенствования и познании дао. Он лично принимал гостей в главном зале. Стоило Фан Циню войти, гости поднялись со своих мест, и все взгляды устремились на него.
В душе Фан Циня поднялось дурное предчувствие:
— Отец, что стряслось?
Великий советник Фан побледнел и произнес:
— Сегодня твою названную сестру обвинили в том, что она осмелилась дерзить императрице. Ее взяли под стражу и запретили ей видеться с родственниками.
Госпожу Чжао, кормилицу Императора, и госпожу Фан связывали теплые отношения. Она в шутку попросила третьего сына господина Фана звать ее матушкой. Хотя Фан Циня это никак не касалось, из вежливости он при посторонних привык называть дочь госпожи Чжао, служившую во дворце, сестрицей.
Фан Циня удивило это известие.
— Почему?
— Почему? Да разве им нужна особая причина, — протянул великий советник Фан. — Вспомни, как Его Величество с самого детства был искренне привязан к Гу Юню, даже звал его «дядюшкой», но стоило им слегка повздорить, как Гу Юня бросили в тюрьму. Что говорить про нас... Нынешний Император безжалостный и бесчувственный, сплошное разочарование.
Фан Цинь быстро смекнул, что к чему, развернулся к домочадцам и приказал:
— Немедленно пошлите письмо Чжао-гогуну. Передайте ему, пусть прекратит использовать столь ребяческие уловки и ведет себя осмотрительнее.
И как только он это сказал, в зале поднялся недовольный гул. Один из гостей возмутился:
— Господин Фан, почему вы опять поддерживаете нашего врага?
Фан Цинь проигнорировал его слова и обратился сразу к великому советнику Фану:
— Отец, неужели вы не понимаете? В отличие от своего отца император Лунань не терпит, когда перечат его воле. Если он заподозрит, что кто-то пытается его обхитрить, то взбрыкнет. Мы ведь хотим уничтожить Янь-вана и его сторонников. К чему нам ссориться с императором?
Не давая великому советнику Фану и слова вставить, Фан Цинь резко произнес:
— Мне не меньше вашего хочется защитить младшего брата, но если вы продолжите в таком духе, то пострадает не только он. Раз здесь все свои, позвольте открыть вам глаза на горькую правду. Неужели вы действительно верите, что Чжао-гогун непогрешим? Если Янь-ван найдет его слабое место и воспользуется этим, то наши дела станут еще хуже! Это всего навсего железная дорога. Какой нам прок от того, что ее не построят, кроме как досадить принцу Ли Миню? Гу Юнь успешно мобилизовал войска и давно воюет на южной границе, а ваши дипломаты до сих пор не сумели добраться до передовой! Что вы планируете делать? Собираетесь разрушить нашу линию снабжения и предать родину?
Раздражение так долго копилось внутри, что когда оно выплеснулось, то Фан Цинь не позволил даже родному отцу сохранить лицо. В комнате повисла тишина. Затем один из гостей спросил:
— Господин Фан, вы предлагаете молча с этим мириться?
Фан Цинь осекся.
Он вдруг понял, что совершенно не знает, как общаться с этими людьми, особенно после того, как великий советник Фан снова стал заниматься политикой.
Если на то будет воля судьбы, то трудностей стоит ждать не из внешнего мира. В любой великой стране всегда существовали влиятельные семьи. Пусть знатных родов было не так много, но в каждом поколении находился человек, который становился для родных опорой. Не обязательно было обладать для этого исключительными талантами или иметь особые достижения по военной или государственной службе. Достаточно быть неглупым, самокритичным и понимать, как должно поступать, а что делать точно не стоит... Тогда будет сменяться поколение за поколением и никакие выскочки, вроде сторонников Янь-вана, даже самые талантливые, не сумеют их обойти.
Фан Цинь огляделся вокруг и холодно усмехнулся. Поскольку сказать ему было больше нечего, он ушел.
Великий советник Фан присел, опустив глаза, поднял руку и почесал бороду.
— Мой щенок совершенно некомпетентен. Какое посмешище, милостивые господа.
Рядом с ним почтенный старец, с трудом поднимающий веки, тихо произнес:
— Второй сын господина Фана крайне одарен, но слишком молод и горяч.
В возрасте Фан Циня его едва ли можно было назвать «молодым и горячим». Однако великий советник Фан многозначительно покачал головой:
— И то верно. Когда правил император У-ди, мой сын был еще ребенком. Поскольку он не застал лично те времена, ему не хватает опыта. Думаю, некоторые вещи лучше скрыть от молодежи, чтобы они не изводили себя переживаниями. Мои старые братья, усадившие на трон покойного императора, еще живы. Возвращайтесь домой и соберите своих детей и внуков. Возможно, нам все же удастся что-нибудь придумать... Но в одном мой непочтительный сын прав. Передайте Чжао-гогуну, чтобы он воздержался в дальнейшем от детских выходок. Если не можешь прикончить кого-то одним ударом, к чему впустую растрачивать силы? Он только выставит себя на посмешище.
Впрочем, Янь-ван не предоставил Чжао-гогуну благоприятной возможности.
На следующий день институт Линшу объявил, что железная дорога успешно прошла испытания и первая паровая повозка готова тронуться в путь. Они с уважением пригласили императора Лунаня увидеть всё своими глазами. Обрадованный Ли Фэн взял с собой наследного принца и немного прокатился на паровой повозке. Однако, когда он вернулся во дворец и восторг от поездки схлынул: пришло письмо от Яо Чжэня — он молил срочно достроить железную дорогу до Цзянбэя. Это поселило тревогу в душе императора.
Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стало разбирательство, устроенное цензоратом.
Цензорат обвинил Чжао-гогуна в непорядочности: тот позволял членам своей семьи отбирать земли у простых крестьян, вынуждая продавать их за бесценок.
