Сиенна не могла смотреть на него. Она нуждалась в темноте, чтобы расслабиться. А Парис поочерёдно огрызался на неё, ненавидя Сиенну, ненавидя себя, и помогал ей, двигая бёдрами, увеличивая её удовольствие.
Теперь же она пробралась в его сознание. Одна часть Париса надеялась отомстить ей; другая – самая глубокая и сокровенная – хотела заключить Сиенну в объятия и никогда не отпускать. В отличие от остальных, она была для него бальзамом.
В желудке поднялась тошнота, вот-вот грозя извергнуться. Парис думал о ней такие прекрасные вещи, а она всё ещё осуждала его.
Демон Гнева ударил в её лобную долю, подталкивая Сиенну вперёд, желая увидеть больше, увидеть всё. Она споткнулась, словно ноги превратились в тяжёлые валуны.
В её видение с Парисом вторглись другие сцены, и кто-то, должно быть, повернул регулятор звука, потому что внезапно Сиенна услышала ворчания, тяжёлые вздохи, стоны и крики. Крики наслаждения, боли и даже ярости. За обвинениями последовали мольбы.
За мольбами последовали проклятия.
Порой, когда Парис не мог найти партнёра для секса, его сила ослабевала, желание жить увядало, и демон брал над ним вверх.
Тёмный, насыщенный аромат сочился из пор Париса, опьяняя всех поблизости, заманивая их.
В таких случаях люди стекались к нему, не обращая внимание на его репутацию или своё отвращение к случайному сексу. Они брали его или позволяли Парису брать себя.
Когда это случалось, Парису всегда приходилось бороться с чувством вины, потому что он знал, что совершает подлые вещи... но независимо от этого, всегда брал то, что предлагали.
Эти секс-партнёры не плакали, когда Парис покидал их. Они провожали его прищуренными взглядами, питая к нему отвращение, стыдясь того, что сделали с ним и для него, находясь в ужасе от скорой потери. Потери уважения любимых.
Парис разрушал браки, становился причиной супружеской неверности, занимался сексом, который оставлял его холодным и потрясенным. Затем он позволял те же сексуальные действия совершать с собой.
"Разновидность добровольного наказания", – подумала Сиенна. Обо всём этом она могла лишь догадываться.
Но что поразило её? Он ненавидел себя гораздо сильнее, чем любой из людей когда-либо мог.
"О, Парис", – подумала Сиенна. Как сказал Гнев, он был раем и адом, завёрнутым в привлекательную обёртку.
Сиенна хотела закрыть глаза и отгородиться от этих видений. Она хотела кричать, кричать и кричать, чтобы заглушить звуки. Сейчас вся толпа плакала. Даже Парис.
С потолка хлынули слёзы, обрушившись на Сиенну дождём, но её руки продолжали безжизненно висеть вдоль тела, рот оставался закрытым, а ноги двигались автоматически. Тело Сиенны больше не подчинялось разуму.
Демон Гнева хотел, чтобы она всё это знала, значит, она узнает.
Громкость возросла. Слева от Сиенны раздался пронзительный крик, ужасающий, тошнотворный. Потоки слёз прекратились. Прозвучал ещё один пронзительный крик, а затем одна за одной начали оживать сцены сражений, на которых всё, как алый холст, покрывала кровь.
Угрожающе сверкали клинки. Один за одним звучали выстрелы. Взрывались бомбы. От тел отделялись конечности, повсюду разлетались внутренности. Смерть, так много смерти. И каждая исходит от рук Париса.
Парис – служба экспресс доставки наслаждения и гибели.
Однако, во всём этом не было вины. Никакого стыда. Лишь холодная, жёсткая логика. Убей или будь убитым. Никакого места для эмоций или сожалений. И нет надежды на лучшее. Вот и всё; это карты, которыми Парис должен постоянно играть. Сражаться за желаемое или пасть духом или умереть.
Он не хотел падать духом и умирать.
Хотя собственный демон Сиенны, казалось, каким-то образом симпатизировал Парису, Гнев, все же оставаясь Гневом, хранил надежду наказать его за всё совершённое им зло. Демон заставлял её переспать с ним, и затем бросить. Разбить его сердце. Заставить рыдать, страдать и умолять о ещё одном шансе. Потом, разумеется, нанести ему сокрушительные удары, ранить так больно, как и он ранил многих других.
Нет! Нет, нет, нет. Сиенна из-за всех сил пыталась освободиться от цепи, которую демон использовал, чтобы подчинять её своей воли, а руки накрыли живот, словно это ничтожное действие могло унять боль, всё ещё бушующую там.
– Я не стану его наказывать, – крикнула Сиенна, испытывая гордость за свою силу и уверенность. Да, Парис всё это сделал, и нет, не было ему оправдания. Хотя он находился под влиянием злого существа внутри него, он нёс ответственность за свои решения. Парис мог найти другой способ.
Но кто она такая, чтобы кого-то осуждать? Она нашла другой способ? Нет.
Демон Гнева не стал спорить, и Сиенна нахмурилась. Это было так на него не похоже. Обычно он бесновался, пока она не сдавалась. А может Аэрон – бывший хранитель демона Гнева – уже боролся и выиграл это специфическое личное противоборство. В конце концов, Аэрон и Парис жили вместе на протяжении нескольких столетий – достаточно времени, чтобы демон пресытился вкусом того, что так жаждал, или же был подчинён.
Если Сиенне когда-нибудь посчастливится повстречать Аэрона – и если он действительно сможет её увидеть и не попытается убить – она спросит об этом. А также сделает всё возможное, чтобы вернуть Гнев ему, независимо от того, что подобное действие может её уничтожить.
– Сиенна. – Тепло коснулось её щеки, скользя вдоль линии подбородка.
Её нервные окончания ожили, разжигая в ответ огонь к жизни, заставляя её кожу покалывать.
– Очнись же. Ну, давай, да, правильно, вот так.
Да. Этот голос... сексуальный и первобытный, кричащий о мужественности... словно манящий палец, за которым она должна следовать. Там, откуда исходил голос, её ожидало наслаждение. Много наслаждения.
Сиенна распахнула глаза. Сначала зрение было затуманенным, но чем больше она моргала, тем больше оно прояснялось. Она находилась в одной из спален второго этажа замка. Воздух был затхлым, но пах шоколадом... и над Сиенной, глядя на неё, нависал Парис
Дыхание застряло в её горле. Парис был таким прекрасным, его лицо – безупречным. Он мог соблазнить кого угодно и где угодно.
Его волосы были насыщенного оттенка чёрного и чистейшего тона каштанового, со светлыми прядями, словно вплетёнными золотыми лентами.
Его глаза – кристаллы чувственности, а ресницы такие густые и чёрные, и как будто тянут веки вниз, оставляя их полуприкрытыми, манящими навечно остаться в постели.
Его губы были пухлыми и алыми; возможно, это самая соблазнительная часть столь соблазнительного мужчины. Кожа сверкала, словно россыпь бриллиантов, смешанных с мёдом и сливками. Бледная, ещё не поцелованная лучами солнца.
