— Кроме того, что хорош, ещё и благороден, — страстно рассмеялась черноволосая, — Ты мне всё больше нравишься, Питер. Только, что скажет на это твоя невеста? — потом она понимающе покачала головой, — Ах, прошу прощения, она уже не захочет быть твоей невестой, да и тебе самому не нужна будет ни какая другая женщина, кроме меня.
Тут уже не выдержала Евангелина:
— Ветра нашептывают мне, что я не должна сдаваться. Я могу за себя постоять и не позволю помыкать чувствами любимого мною человека. Я ни на секунду не усомнилась в его любви — и то, что ты используешь свою магию, чтобы очаровать его — лишнее тому доказательство. Предки моей семьи продолжали любить друг друга и в ужасах войны, не страшась смерти — и я не буду бояться отстаивать свою любовь, — она скрестила руки над головой и подкатила глаза, от чего за окном серые облака начали сбиваться в тяжелые грозовые тучи.
Порывы ветра, врываясь и выбивая со звоном огромные витринные стекла, доносили громовые раскаты, а небо периодически взрывалось слепящими яркими вспышками молний:
— Да грянет гром! Да взметнутся молнии! — она развела руки в стороны, и между пальцами заплясали разряды накапливаемого из воздуха электричества, — Эту сказочку придется переписать — принцесса не станет дожидаться защитника, а сама спасет своего принца.
— Ой, ли! — злорадная ухмылка исказила красивое лицо Джины, — Со мной соперничать вздумала? — она звонко рассмеялась, — Ну, же, мои хорошие, проучите этих нахальных смертных! — одного умелого паса руками оказалось достаточно, чтобы наводнить выставочный зал свадебного бутика пауками — жутковатый контраст, не находите?
— Бог мой! Пауки! — девушки прижались друг к другу как можно ближе, в поисках защиты прячась за широкой спиной Питера, — Да сколько же их здесь?!
— Пережив тяжелый период, Питер осознанно принял решение связать свою жизнь и судьбу с жизнью и судьбой этой девушки. И они — не просто: мой брат и моя подруга, и даже будь они просто нашими знакомыми, мы не оставили бы их в беде и не позволили бы насмехаться над чистыми чувствами влюбленных и разрушить их счастье, — вышла вперед златовласая.
— Ну, всё! Мы начинаем терять терпение, — между пальцами Евангелины заходили электрические разряды, а с ладоней Маргариты посыпались искры, поджигая паутину и пауков вокруг.
— Так вы не страдаете арахнофобией? — девица щелкнула пальцами, и на её зов из всех щелей появились полчища скорпионов и змей, — Пауками вас не испугать, да? А как насчет скорпионов и кобр? Их боятся все. Укусы их бывают весьма болезненны, а их яд убивает настолько мучительно, что каждая секунда покажется вам вечными страданиями преисподней.
— Ах, вот вы где, — двери свадебного салона распахнулись, и на пороге появился Джон, нахмуренно осматриваясь по сторонам, — Что?… Я точно предчувствовал, что вы попадете в историю, — маленькая брюнетка сразу же устремилась в его спасительные объятия.
— Да, чтоб мне воскреснуть! О, мой Ра! Нет! — Джина стремительно начала отступать, энергично замотав головой, пока не споткнулась, продолжая отползать, пока не уперлась в стену, — Только не снова! Только не во тьму! Я столько тысячелетий провела во тьме, я больше не вернусь туда! Осирис, пощади, повелитель! — в её глазах горел подлинный страх, она даже позабыла о своих змеях и скорпионах, замерших в ожидании её дальнейших приказаний.
— Ты?… — выражение изумления так и застыло на смуглом лице мужчины, — Как ты меня назвала?
— Внешность может измениться с течением тысячелетий, но сущность остается неизменной, — девушка заметила его растерянность, и немного осмелев, поднялась, отряхивая одежду, — Сущность — это то, что остается незыблемым. Как пески могут поглотить города и поселения, скрыв их от посторонних глаз до той поры, пока не настанет час разгадать сокрытое.
— Как гласит песнь арфиста — оставь свою печаль и думай о радости, не позволяя грусти завладеть твоим сердцем, проводя на земле отмерянный богами час. Как реки впадают в моря, так человек плывет по водам жизни, и как долго бы он не плавал — рано или поздно ему суждено причалить. И когда дни его будут подсчитаны, предстанет он пред очи на суд Осириса, и взвесят сердце его на весах правосудия. Тому, чье сердце не отягощено грехами, бояться нечего, — Джон прикрыл рот руками, неуверенно глядя вокруг, — Но, как? Чьи это слова? Почему они мне знакомы?
— Эти слова принадлежат тебе, повелитель, — девица гордо выпрямила спину, изучая взглядом этого мужчину, желая убедиться, что это действительно тот, о ком она говорила, но ошибки быть не могло, слишком сильна была его аура, и его глаза, в которых читались судьбы мира, — Неужели не помнишь?
— Как твоё имя? — наконец спросил мужчина, начиная мучиться от нарастающей головной боли.
— Джендэйи, что с египетского означает «благодарная» — такое имя получила я при рождении. Много воды утекло с тех пор, и берега Нила стали уже совсем другими, — с достоинством произнесла она, — и теперь меня зовут Джина. Моё имя стерли со всех царских картушей, чтобы даже памяти обо мне не осталось, и чтобы моя душа вечно скиталась, не находя успокоения, — и она начала повествование о своей жизни, — Я родилась в счастливом царстве, где властвовали добро и справедливость в дни благоденствия под управлением законного владыки — моего отца, принесшего годы процветания в долину Нила. Я была единственной его дочерью — отрадой и любимицей, не знавшей отказа ни в чем. Меня и мать он почитал наравне с богинями. Вместе с тем, над этой благодатью сгущалась тьма, и даже в самый ясный день может грянуть нежданная буря. Жрецы не желали терять даже толику своей власти, но им следовало торопиться, пока фараон не объявил имя своего приемника и моего супруга. До моего совершеннолетия оставалось несколько лун, и тогда они решились действовать. Мои родители были отравлены. Умирали они медленно — по прошествии почти двух лун. Со стороны казалось, что царь с царицей слегли от неведомого недуга. Я поначалу так и думала, пока случайно не подглядела, как жрецы переиначивали распоряжения отца, трактуя их в свою пользу, а он был так слаб и так им доверял. Моя мать умерла первой — отец об этом так не узнал, скончавшись следующим днем. В тот день для меня навсегда погас божественный свет Ра, и я больше не видела солнечного света. Ещё утром, несмотря на боль от потери, во мне оставались надежда и вера в людей, но вечером того же дня Верховный жрец явился в мои покои, объявив мне волю богов, как он утверждал — стать его супругой, открыв ему путь к власти. Такого просто не могло быть! — на этой фразе голос её дрогнул до высоких нот, — Боги не могли быть столь жестоки. Так я и ответила ему, и тут-то он и раскрыл свои истинные намерения. Он пригрозил мне в случае отказа, отправить меня вслед за родителями, что меня в живых оставили лишь потому, что это вызвало бы подозрения и народные волнения, а так всё выглядело бы законно: безутешная принцесса, растерянная маленькая девочка ищет защиты у мудрых и могущественных жрецов, с предводителем которых основывает новую династию… Позору я предпочла смерть, убив себя на глазах у этого мерзавца, — она с вызовом осмотрела присутствующих, — Ну, же, начинайте осуждать меня за то, что смалодушничала! А что я могла? Я осталась одна против власти и коварства. Я подумала, что пусть уж лучше взбунтуется народ и увидит их неприглядный облик. Тогда, возможно, они выберут нового правителя, достойного. Пусть всё решит воля народа и благосклонность богов, — дальше она перешла на шепот и опустила глаза, — Я не была удостоена чести царских похорон. Меня объявили предательницей и отравительницей собственной семьи, а моё имя стерли из истории — такова была плата за моё слабодушие.
