– что было еще менее ожидаемо и еще менее приятно – связаны за спиной.
Справа со спины приблизились шаги – странно, мужские, а легкие, словно девичьи, – шеи коснулись колебания воздуха от чужого тяжелого и пышного одеяния, и чья-то рука сдернула с его головы холщовый мешок. Взгляд Брендона с размаху натолкнулся на белое как мел лицо погибшего – а во сне живого – Финнавара Дойла с полными застывшего ужаса глазами. Он так же стоял на коленях на другой стороне круга из каменных блоков, выложенного на полу темного зала. А рядом взгляд поневоле цеплял какие-то мешки, валявшиеся в беспорядке на полу.
И только когда Брендон с усилием отвел глаза от лица друга, живого и мертвого, и всмотрелся, то увидел рядом с одним из мешков руку, краешек сандалии. И понял. Эти бесформенные мешки были человеческими телами, мертвыми людьми в простых серых рясах, похожих на монашеские.
За спиной звенел голос, кто-то произносил нараспев слова, так сильно их растягивая, что смысл улавливался с трудом. Голос казался знакомым и незнакомым одновременно. Что-то про огонь, путь из ольхи, тропу среди камней и сердце миров. Финнавар смотрел перед собой, как завороженный, а потом что-то вспыхнуло, и он с резким коротким криком упал на камни. Из груди его вырвалась маленькая белая сфера и поплыла по воздуху к стене, где в нише светился сам по себе серебряный ключ размером в пол-ладони. Ключ будто впитал эту сферу и засиял еще ярче.
Голос за спиной Брендона продолжил в той же напевной манере, чуть более довольный, чем раньше. Только теперь каждое слово отзывалось внутри дрожью и болью, будто это были не слова, а иглы, что медленно входят в тело. Не пошевелиться. Не повернуть голову.
И вдруг ключ в стене начал раскачиваться, как маятник.
Голос за спиной замолчал, перекрытый другим голосом, уже точно знакомым – Эшлин нельзя было не узнать. Торопливые, быстрые шаги. Брендон хотел крикнуть, предупредить девушку, что сюда нельзя, опасно, – но не получилось даже шептать.
Девушка пела. Звонко, открыто, легко. Песня звенела со всех сторон, будто бы каждый камень пел вместе с ней. Пещера наполнилась сине-фиолетовым, как ежевичное вино, сиянием. Оно нарастало и будто подчинялось девичьему голосу. По скале за ключом пролегла трещина, из глубины которой вырывался все тот же мерцающий сине-фиолетовый свет.
Мужской голос, гулкий, хрипловатый, попытался подхватить – или перехватить песню. Это звучало завораживающе. Это вызывало страх. Тело Брендона напрягалось, напоминало струну, чья дрожь тоже вплеталась в музыку. Если бы у земли был голос, он бы звучал так же, как музыка этих двоих, сражавшаяся сейчас друг с другом. Земля – это ведь тоже вечное сражение. Вода пробивает себе русло в скале, подземный огонь рвется из сердца горы, ветер валит деревья.
Ключ превратился в зеленый росток, который тянулся выше и выше, превращаясь в ольховое дерево. Дерево прорастало в скалу, так что половина его выходила из камня, а вторая была скрыта за стеной, уходя в яркую клубящуюся, уже как небо, а не как ежевика, синеву. На стволе дерева осталась круглая дверь с медным кольцом вместо ручки.
Мужской голос становился все глуше, зато девичья песня звенела вокруг, отдаваясь почти болью в ушах.
Веревка с рук упала. Брендон, пошатываясь, поднялся с колен и увидел, как дверь в дерево открывается. За ней тянулась тропа в подернутую туманом даль неизвестного леса. По ту сторону дерева темнели мрачные сумерки другого мира.
Он почувствовал, как его плеча коснулась легкая девичья ладонь. Эшлин смотрела на него молча, и все равно ее песня продолжала звучать вокруг, а темная фигура за спиной, которую так и не удалось рассмотреть, и мертвые на полу один за другим таяли в ярком синем свечении. Брендону не хотелось, чтобы непонятное сияние коснулось его сапог, сердце кольнул страх так же исчезнуть. Но девушка молча кивнула головой на дверь, предлагая войти, и он решился.
Чтобы войти в дверь, ему пришлось склониться едва не вдвое. Деревянная гать уходила вперед. Воздух повлажнел, по бокам тропы то выступали из тумана, то снова скрывались за ним очертания деревьев и скал. Будто мир дышал.
А потом память словно уколола в сердце.
Перед ними открылся овраг. Овраг глубокий и поросший высокими густыми соснами. По ту сторону оврага поднимались скалы, а под скалой виднелся домик с соломенной крышей и деревянным крыльцом. Пахло соснами и озерным ветром – где-то близко была вода.
Вода… озеро и река с водой ледяной и чистой. А еще дальше – павильон, увитый цветами летом, рябиной и сухоцветами зимой, и множество мраморных ступеней к воде.
Домик называли «гнездом». На краю оврага с соснами так хорошо было сидеть, чувствуя себя птицей.
Откуда он это знал? Почему он это знал?
Все вокруг напоминало сад Университета, но в нем будто не чувствовалась рука садовника, не было стриженых кустарников, скошенной травы или пышных клумб. Но в том, как изящно сочетались вокруг растения, чувствовалась рука мастера, который не изменял природу, а доводил ее до совершенства. Гать через междумирье здесь превратилась в песчаную дорожку среди сосен, камней, вереска и цветочных полянок всех оттенков синего – от нежно-голубого до густо-лилового, оттененного брызгами белых, пахнущих медом кисточек.
Все еще ошарашенный тем, что увидел и почувствовал, Брендон шел по тропе к домику вслед за Эшлин. Ее рыжие пряди, выбившиеся из косы уже давно, плясали по спине в такт шагам, песня истаяла до еле слышного напева, сбивчивого, как мелкие ручейки на обочине после грозы. Песня словно жила сама шлейфом, как хорошие духи. Брендону просто необходимо было увидеть глаза Эшлин, убедиться, что это действительно она, но он не посмел ее остановить. Эшлин остановилась сама, развернувшись так стремительно, что оказалась в его растерянных объятиях.
– Я сильнее. Я сильнее его, ты видел?! Видел?! Я…
Брендон видел только ее сверкающие торжеством глаза и высоко задранный нос. А еще он чувствовал живое мягкое тепло ее плеч и спины под тканью платья, ее руки, уверенно лежащие на его груди, ее веселое упоение победой… над кем? И не хотел, совсем не хотел магистр Бирн думать ни о чем, кроме скачущей в сердце бешеной саламандры, рождающей тягучий жар внутри.
Так и не решив для себя, радоваться или горевать от того, что это просто видение, сон во время испытания, Брендон притянул девушку к себе и поцеловал, оборвав фразу на полуслове.
Эшлин чувствовала, как бьется сердце, как ощущение силы наполняет ее радостью.
