Но время, конечно, так не работало. И воспоминания представляли собой ТВ-шоу на собственную жизнь, где ты являлся зрителем, а не участником, способным менять историю.
Отчаяние из-за Трэза, самого сильного мотиватора в его жизни, привело его во чрево к их общему врагу.
И велики шансы, что это будет стоить ему жизни.
Он со стоном перекатился на бок, моргая. Его оружие исчезло вместе с его одеждой. И больше в камере ничего не было…
Дверь открылась, панель беззвучно отделилась от стены. И вошедший был закутан с головы до пят в черную мантию, лицо укрыто, ноги тоже, даже на руках перчатки.
Это Мрачный Жнец? — задумался он. Он снова вырубился и сейчас видел сон…
Он уловил слабый запах.
Но не носом. А почувствовал всем телом.
Словно заряд электричества.
Дверь закрылась за высокой фигурой в мантии. И потом, когда мужчина подошел, айЭм изо всех сил попытался принять оборонительную позу.
Но не сильно преуспел в этом.
К нему потянулась рука в перчатке, его снова перевернули на живот, и потом он почувствовал прикосновение к пояснице.
— Я… убью тебя… — пробормотал айЭм. — Заставлю страдать…
Как — без понятия. Но он будет биться в агонии, будьте уверены.
Фигура отступила назад. Склонила голову, словно обдумывая способ смерти, который можно будет использовать.
В с’Хисбе большую часть пленников сначала пытали. Мариновали, так это называл айЭм.
Потом их убивали и закапывали, либо их съедал с’Экс со своими стражами, в зависимости от степени оскорбления.
Последнее считалось достойной гордости традицией. И также решало проблему «куда-девать-тело».
айЭм сжал кулаки, приготовившись к тому, что ждало его.
Но фигура просто долго изучала его. А потом вернулась к двери и скрылась за нею.
Оу. Ладно. Они подтвердили его личность, и не было причин убивать его до того, как они вернут сюда Трэза. Пустая трата средства для достижения цели.
Дерьмо.
Расслабляя мускулы, он попытался отпустить себя, уповая на то, что естественные способности тела к исцелению быстро разобрались с его сотрясением.
Он должен вернуть способность управлять чем-то большим, чем вялой тушей и свинцовыми конечностями.
Черт подери, ему не стоило полагаться на с’Экса.
***
В это время в Колдвелле, Пэрадайз сидела на своей кровати, поджав под себя ноги, и не сводила глаз с ночного неба по ту сторону закрытых, запертых окон.
— Значит, ты собираешься сделать это? — сказала она в свой телефон.
Пейтон рассмеялся.
— Черт, да, ты что, шутишь? Я до смерти хочу выбраться отсюда. С самых набегов я сижу в четырех стенах, это чудо, что родители отпускают меня в тренировочную программу.
Она перевела взгляд на замки на двери в ее спальню, которые были, что примечательно, заперты.
— Интересно, отпустит ли меня отец… — пробормотала она.
Повисла пауза. Потом раздался смех:
— Пэрадайз, Боже. Ну, нет. Ха-ха. Да ни за что.
— Да, наверное, ты прав. Он слишком оберегает меня…
— В этой программе нет места женщинам.
Она нахмурилась.
— Прощу прощения? В письме от Братства было сказано, что мы можем попробовать.
— Ладно, во-первых, «попробовать» не значит «будете приняты». Ты пробовала отжаться хоть раз?
— Ну, я уверена, что смогу, если…
— И, во-вторых, ты не среднестатистическая женщина. В смысле, алло, ты из Семьи Основателей. Твой отец — Первый Советник Короля. Тебя будут охранять для выведения потомства.
У Пэрадайз отвисла челюсть.
— Не верю, что ты сказал это.
— Что? Это чистая правда. Не притворяйся, что для женщин вроде тебя действуют те же правила. Ну, если кто-то из челяди в юбке захочет попытаться, то ладно. Такая потеря ничего не значит для расы. Но, Пэрри, таких как ты осталось мало. Для мужчин вроде меня? Мы берем в жены только женщин вроде тебя, а сколько вас осталось, четыре, пять?
— Самое примитивное объяснение, которое я когда-либо слышала. Мне пора.
— Ой, да брось. Не будь такой.
— Катись к черту. Я нечто большее, чем два яичника, которые ты можешь окольцевать.
Она повесила трубку и подумывала о том, чтобы бросить ее через всю комнату. То, что она не смогла последовать импульсу, наплевав на унаследованные от рождения и вбитые в ее голову манеры, означало, что Пейтон был прав.
Она была тепличным цветком, предназначенным только для чайных посиделок, детей и…
Когда снова зазвонил ее телефон, она бросила его на покрывало, спустилась на пол и уперлась руками в ковер. Выбросив ноги, она встала на мыски.
— Вот так, — сказала она, стиснув зубы. — Вверх и вниз. Хоть сто раз.
Она с первой попытки опустилась вниз, ее руки справились с задачей. Когда ее нос уперся в изображение вазы с цветами, она была в боевом настрое, готовая показать всем, где раки зимуют.
Вверх… тоже без проблем.
Вниз к ковру. Иииии вверх.
Кое-как. Мускулы в предплечьях начали подрагивать, локти зашатались, плечи заныли.
Она отжалась три раза. Точнее, два с половиной. Прежде чем рухнуть на…
— Что ты делаешь?
Вскрикнув, она перевернулась. В дверном проеме спальни стоял ее отец, вытаскивая из замка ключ… и его брови взмыли высоко на лоб, почти до линии роста волос.
— Отжимаюсь, — сказала она, задыхаясь.
— Но зачем?
Спроси у него, подумала Пэрадайз. Просто скажи напрямую: «Я хочу присоединиться к учебной программе Братства…».
Ее телефон снова зазвонил.
— Ты должна поднять его? — спросил отец.
— Нет, Отец, я…
— Золотце мое, кое-что произошло. — Он закрыл за собой дверь на замок. — И я должен быть честен с тобой.
Пэрадайз подтянула ноги к груди и обхватила их руками.
— Я сделала что-то не так?
— О, разумеется, нет. — Он посмотрел на нее, покачав головой. — Ты лучшая дочь, о которой может просить отец.
Когда замолк ее сотовый, она задумалась, с какими взглядами Пейтона согласится ее отец. И сколько еще Пейтон будет названивать.
— Мне нужно, чтобы ты собрала кое-что из своих вещей, — сказал он.
Пэрадайз отшатнулась.
— Зачем?
— Я хочу попросить тебя покинуть дом на пару недель.
Ее накрыла холодная волна.
— Что я сделала?
— О, милая. — Он подошел к ней и опустился на колени. — Ничего. Я просто подумал, что тебе захочется немного поработать.
Сейчас уже она вскинула брови до небес.
— Серьезно?
Она поднимала эту тему пару месяцев назад, когда очередная ночь с занятиями на фортепьяно и сложной вышивкой во много стежков довела ее до сумасшествия. Но отец деликатно отказал ей, руководствуясь вопросом ее безопасности… она уважала его аргументы и одновременно бесилась.
Было сложно спорить с тем, что мир был небезопасен для вампиров.
— Что изменилось? — А потом она вспомнила про их дальнего родственника. — Секунду, этот мужчина останется здесь?
— Это не связано с ним. Дело в том, что моя работа в качестве Первого Советника становится все сложнее и тяжелее, и мне нужен помощник, которому я бы мог доверять. Мне на ум пришел только один такой.
— Серьезно? — усомнилась она, прищурившись. — И здесь нет других причин?
— Правда. Клянусь. — Он улыбнулся. — Так, что скажешь? Хочешь поработать со мной?
Ведомая внезапным приливом счастья, она сжала отца в объятиях.
— О, спасибо! Да! Я в восторге!
Он рассмеялся.
— Ладно, но тебе придется переехать в особняк для аудиенций, принадлежащий Королю. Не беспокойся, ты будешь не одна. Ты можешь взять свою служанку, а Братство заполнило здание персоналом…
Пэрадайз вскочила на ноги и бросилась к своему гардеробу. Распахнув двери, она начала вытаскивать монограммные чемоданы Луи Виттон из набора.
— Я буду готова через полчаса! Пятнадцать минут! — Она выдернула встроенные ящики, хватая нижнее белье, бюстгальтера и топы. — О, ты возьмешь Вучи? Она будет счастлива!
Краем уха она услышала смех своего отца.
— Как пожелаете, моя леди. Как пожелаете.
Рейдж появился на газоне перед бывшем особняком Дариуса и направился прямиком к парадным дверям. Когда он вошел в дом, его встретила серия охов и ахов, и он посмотрел налево. Гражданские в гостиной скучковались в неуклюжую, стоящую группу, словно они чувствовали дискомфорт, сидя на модных шелковых диванах… и увидев его, все выпучили глаза.
Да, похоже, репутация все еще идет впереди него.
Блин, побудь шлюхой пару веков, и народ не отстанет, даже когда женишься по любви.
Та еще заноза в известном месте, и в обычную ночь он бы подошел и представился, просто чтобы козырнуть именем Мэри в разговоре.
Но сегодня он направился напрямик к закрытым дверям, ведущим в бывшую столовую. Постучал дважды со словами «Это я».
