Слишком поздно.
***
В это время в особняке Братства Селена вышла из подземного туннеля и вынужденно взяла передышку, чтобы сориентироваться в фойе. Казалось, лет сто прошло с тех пор, как она была в огромном помещении.
Почему так вышло? — размышляла она, обходя основание богато украшенной лестницы.
С одной стороны она не ожидала, что выживет, более того — что к ней вернется подвижность… даже частичная. С другой? От стремления рассказать о своих чувствах Трэзу она перешла к выносу его мозга, как выразились бы Братья.
— …сейчас на Первую Трапезу. И следуя приготовлениям, мы должны…
Услышав голос Фритца, дворецкого, она начала подъем. Ноги были слабыми, мускулы напрягались, приводя в движения суставы, все еще твердые и болевшие. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось ухватиться за перила, покрытые сусальным золотом, сначала одной рукой, и — ближе к вершине лестницы — двумя. Ее мантия, которую кто-то выстирал, казалась, весила центнер.
Селена испытала облегчение, когда незаметно для всех добралась до второго этажа. Дело не в том, что ей не нравились Фритц, персонал или кто-то из Братства, она просто чувствовала себя выставленной напоказ. Держа болезнь в тайне, ей было легче справляться с нею. Потом, когда ее окружали остальные, она притворялась, что ничем не отличалась от них, ни продолжительностью жизни, ни жизненными приоритетами — работа, сон и еда.
Но сейчас? Узнают все.
В особняке не было такого понятия как «частная жизнь»… и это неплохо. Жильцы были милыми и поддерживали друг друга. Просто… у нее ушли годы на то, чтобы примириться со своей болезнью.
Другим придется быстро свыкаться с ее реальностью, и она не хотела чужой жалости.
Подойдя к коридору со статуями, Селена помедлила у неброской двери слева. Открыв ее дрожащей рукой, она столкнулась с еще одной лестницей и мгновение собиралась с силами.
В итоге она поднималась по ним дольше, чем по парадной лестнице. С другой стороны, здесь не было такой необходимости бежать и прятаться. Сюда заходила только Первая Семья, которая жила за тремя замками в изолированных покоях, куда имел доступ только Фритц… также здесь бывали Трэз с айЭмом.
Дверь в спальню айЭма была широко распахнута, в дальнем углу опрятной, пустой комнаты, заполненной антиквариатом и добротными тканями, горела лампа.
Комната Трэза была заперта.
Селена постучала, а потом приложила ухо к панелям. Не получив ответа, она постучала снова.
Может, он не поднимался сюда?
Она знала, что у него были дела в человеческом мире, но он покидал клинику в измотанном состоянии, как ей показалось. Логично было предположить…
— Да?
Сглотнув ком, она ответила:
— Это я.
Долгое молчание. Настолько долгое, что она подумала, что он открыл окно и дематериализовался из комнаты, лишь бы не встречаться с ней.
Но в итоге снова раздался его голос:
— Ты в порядке?
— Я могу..?
— Секунду.
Мгновение спустя открылась дверь, и ей пришлось отступить назад. Он был таким огромным… и таким обнаженным… хотя ничем не сверкал. Он накинул халат, и в V-образном разрезе между лацканами виднелась его голая темная кожа.
Невозможно не представить, как выглядит все его тело под этой тканью.
— Ты в порядке? — повторил он.
По неясной причине его беспокойство начало ее раздражать. Сумасшествие какое-то. Он был вежливым и внимательным… отчего Селена чувствовала себя так, будто она — это только ее болезнь и ничего кроме.
— Эм, я… — Она оглянулась по сторонам. — Мы можем поговорить наедине?
Вместо ответа Трэз отошел в сторону, рукой приглашая ее внутрь. Преодолев дверной проем, она услышала, как дверь со щелчком захлопнулась.
— Я хотела извиниться. — Остановившись у окон, она повернулась. — Прости. Я сейчас весьма несдержанна в своих эмоциях, и я утратила объективность.
Трэз, скрестив руки на груди, прислонился спиной к двери. Его лицо было непроницаемым, темные глаза — мрачными, а брови низко опущенными.
Повисло молчание, и она прокашлялась. Переминалась с ноги на ногу. Коротала время, изучая смятую постель. Черную одежду, раскиданную на кушетке. Обувь, сброшенную у шкафа. Висевшее на двери мраморной ванной комнаты полотенце.
— Так… — Она прокашлялась. — Это я пришла сказать.
Дражайшая Дева-Летописеца, что между ними встало?
— Сколько? — спросил он хрипло.
— Что, прости?
— Сколько осталось? До следующего… что это было. Когда был последний раз?
Две недели… точнее, тринадцать дней.
— Месяц назад. Может больше.
Его плечи расслабились.
— Я хотел спросить раньше.
И он снова умолк.
— Трэз, мне, правда, очень жаль…
— Тебе не за что извиняться. Ты там, где ты есть сейчас. Ты не оскорбила меня, и я не стану пытаться изменить то, что ты чувствуешь.
— Ты кажешься оскорбленным.
— Нет.
— Трэз…
— Как ты себя чувствуешь?
— Чудесно, — отрезала она. А потом уняла гнев. — Прости. Я просто… мне кажется, что ты отгораживаешься от меня.
— Это не так.
— Ты со мной не разговариваешь.
— Тогда почему мои губы шевелятся.
— Почему это происходит снова? — пробормотала она, копируя его позу, скрестив руки на своей груди. — Я просто хочу… чтобы между нами было все нормально.
— Между нами все нормально.
— Чепуха! Ты стоишь там как статуя… это моя работа, ясно? Это я должна стоять, застыв как камень. Почему ты не можешь сказать начистоту, чтобы я отвалила, или что я стерва, или что…
— Хочешь, чтобы я был честным?
— Да! Черт подери!
Боже, она все меньше и меньше походила на Избранную в своих словах. Ругалась, использовала местный диалект. С другой стороны, она все меньше и меньше чувствовала себя Избранной.
— Алло? Скажешь хоть что-нибудь?
— Ты в этом уверена?
— Ради всего святого…слушай, если хочешь, чтобы я просто ушла…
— Нет. Я хочу уложить тебя на лопатки на свою кровать, раздвинуть ноги и накрыть своим ртом.
Селена перестала говорить. Дышать. Думать.
Он приподнял бровь.
— Достаточно честно по твоим меркам? Или ты хочешь, чтобы я продолжил притворяться, что не думаю сейчас о сексе. О сексе с тобой.
Так, ладно, сейчас молчала именно она. И он резко рассмеялся.
— Видимо, ты думала не об этом. Я тебя не виню. — Он повернул ручку и открыл дверь, повторяя свой жест «после тебя». — Если ты все еще хочешь поговорить, то давай я оденусь, и мы встретимся на нейтральной территории.
Селена опустила взгляд на его бедра. Она познала его лишь раз, когда он забрал ее девственность, и она прекрасно знала, что он был внушительным.
Он был тверд?
— Селена? — На его лице мелькнуло раздражение. — Давай встретимся внизу. В кухне.
Без единой сознательной мысли она поднесла свои болевшие руки к поясу мантии.
Его глаза тут же проследили за движением.
— Что ты делаешь? — требовательно спросил он.
Она развязала узел, позволяя шелковой длине скользнуть на пол. С каждым ее вздохом полы мантии понемногу расходились, пока его взгляду не предстала дорожка ее плоти от горла и до лона. Взгляд Трэза, этот темный взгляд скользнул вниз, и внезапно комнату заполнил его возбуждающе-пряный аромат.
Селена скинула мантию с плеч, позволяя мягкой ткани скользнуть на пол.
— Будь добр, закрой дверь. Я бы хотела сохранить интимность момента.
У члена Трэза было отдельное сердцебиение. Еще до того, как Селена предстала перед ним во всей красе. А после этого? Чертова хрень, казалось, обзавелась собственным сознанием.
Моя.
Услышав хлопок двери, он не понял, рукой ли закрыл ее или же сделал это усилием воли.
— Ты уверена в этом? — прорычал он, уже сделав шаг в ее сторону. — Потому что я не смогу остановиться.
— Да. — Селена не посмотрела ему в глаза. Не сводила глаз с его бедер. — О, да. Позволь увидеть тебя.
Встав перед ней, он сказал:
— А как же все те женщины, с которыми я спал?
— Ты собираешься обсуждать их сейчас? — Она потянула пояс его халата. — Серьезно?
Трэз остановил ее, не давая себя раздеть.
— Я совсем не изменился.
— Это твои заскоки, не мои.
— Согласно моим традициям…
— Твоим, но не моим.
— …я осквернен.
— Почему ты все еще разговариваешь?
С этими словами она смахнула с себя его руку и, развязав пояс, стянула складки черной ткани с его тела. Его член был полностью возбужден, возвышаясь между ними.
На него она и положила руки в следующее мгновение.
Трэз застонал, запрокидывая голову.
— Ты горячий, — выдохнула она, наклоняясь и целуя кожу над его сердцем. — И твердый.
— Селена, я говорю серьезно. — Он попытался остановить ее прежде, чем она начала его ласкать. — Я хочу проявить уважение к тебе…
