Но оказавшись у кромки какого-то леса, я поняла, что глаза у меня глядят туда, не знаю куда, и оказалась я где? Незнамо где.
Неизвестный филин в лесу, вторя моим мыслям, вежливо со мной поздоровался, тихо ахнув… охнув…
…
…ухнув и явно пригласил на чай весело провести время на соседних веточках. Но я не такая и на сомнительные приглашения согласием не отвечаю, поэтому выбрав ближайший пенёк, грустно на него села и погрузилась в процесс поиска в себе неожиданно открывшихся способностей к порталированию, ибо даже если предположить, что в душе я лошадь, леса на моем пути возникнуть ну никак было не должно.
Филин был настойчив, поэтому так и не придя к выводам о том, как на моем пути возник лес, если меня туда не посылали, я со вздохом достала из кармана почтовую бумагу и быстро черканула очень грустное: «Я потерялась».
Отправив листочек щелчком пальцев, я уже начала подумывать о том, чтобы все-таки согласиться на предложение настойчивого филина (даже филин настойчивее некоторых огнедышащих), но тут мне пришла ответная бумажка: «Что находится рядом?».
Подавив в себе желание ответить «пень», я быстро черканула: «лес и филин».
Ответ пришел тут же: «Возьми эту записку в левую руку, а правую подними вверх до уровня плеча (правая — это та, в которой ты держишь записку)».
Подняла правую руку, непонимающе моргая.
«Сожми пальцы в кулак».
Сжала.
«Вытяни указательный палец».
Вытянула.
«Посмотри, куда указывает этот палец. Тебе в ту сторону».
Потрясающе.
Обратно я вернулась на удивление быстро, впечатленная способностями Милы ориентироваться даже на расстоянии.
— Это было восхитительно, — восхищенно журчу, встретившей меня на полпути подруге, почему-то крепко и молча обнявшей меня за шею.
— Мы так за тебя испугались, — говорят мне тоже зачем-то увязавшиеся за Милой парни.
И тут я вспоминаю про Турнир.
— А кто в итоге выиграл? — спрашиваю с искренним любопытством.
— Мы, — друзья просияли. — Но радоваться толком не получалось, так как все не понимали, куда ты пропала и почему не вышла вместе с другими командами на награждение.
Врать не хотелось, поэтому я просто соскочила с темы:
— Так значит самое время отпраздновать, — говорю с преувеличенным энтузиазмом, — отведите меня куда-нибудь туда, где есть алкоголь, бесхозная люстра и мужчины, которых можно воровать.
Друзья только переглянулись, но комментировать не стали, послушно присоединившись к обсуждению, где можно найти место, удовлетворяющее всем моим базовым требованиям.
По итогу, ничего лучше той же самой таверны, где мы не так давно праздновали начало студенческой жизни, мы так и не нашли.
Расквартировавшись на стойке у знакомого бармена и кивнув умчавшимся занимать столик ребятам, я быстренько заглотила несколько бокальчиков того красненького, которое пить мне совершенно не рекомендовалось.
— По чём горюем? — спрашивает меланхолично обрадовавшийся мне бармен.
— Дорого, — мрачно постановляю, — очень дорого горюем, поэтому если есть что бить, давай сразу.
— Сегодня всё нужное, — с сочувствием сообщают мне, подсовывая очередную порцию красненькой.
— Милая леди, вы самое прекрасное, что я видел на этом свете, — подкатывается ко мне что-то неопределенно мужское.
— Советую посмотреть ещё и на том, — вяло отмахиваюсь, а потом и вовсе игнорирую все попытки со мной заговаривать.
— Астра, идём, мы поесть заказали, — подскакивает ко мне Ник, но есть мне не хочется, хочется только пить.
— Я потом, — грустно сообщаю, и друзья как-то очень понимающе от меня откатываются. Только следящие взгляды я чувствую буквально всей попой.
— Вот скажи мне, — грустно спрашиваю своего бармена, — почему мужчины такие… такие…
Мне под руку внезапно пролезает записка.
Отвлекаюсь на нее, рассматривая внезапно образовавшиеся любовные каракули.
— Что там? — с интересом спрашивает бармен.
— Там? — рассеянно переспрашиваю. — Там три ошибки в одной строчке, — сминаю листочек, вяло отметив, что не зря я всеобщий так старательно учила. — Так вот. Почему мужчины такие… ну вот такие. Когда вроде бы можешь утащить себе любого, но тот единственный, кого утащить реально хочется, даже поцеловать тебя не может без того, чтобы не заподозрить во всех грехах?
— А ты в тех грехах не виновна?
— Это уже совсем другой вопрос, — буркаю.
— А что, правда, так уж и любого можешь утащить? — лукаво прищурившись, смотрит на меня бармен, которому, видимо, тоже скучно.
— Пф, — пренебрежительно фыркаю, — покажи пальцем.
На лице мужчины расплывается такая коварная улыбка, что я сразу понимаю — меня сейчас будут ну очень активно использовать в своих целях.
— Видишь вон того красавчика? — кивает бармен мне за спину и немного вбок.
Оборачиваюсь, но перед глазами все так резко кружится, что я едва не проехала нужный угол обзора.
— Который? — лениво интересуюсь, еще до красненькой постановив, что все мужчины одинаковы, а следовательно, совершенно между собой не различимы.
— Тот, что в темно-синей рубашке с ослепительно белой улыбкой клеится к даме в черном.
Нахожу взглядом элегантную парочку.
— Смазливый, — киваю, заглатывая еще один стаканчик.
— Сможешь утащить его куда-нибудь так, чтобы он точно оттуда не вернулся?
Давлюсь еще одним бокальчиком и поднимаю на бармена сочувственный взгляд.
— Ты в курсе, что только что попытался стать организатором преступления? — осторожно спрашиваю. Не то чтобы мне самой что-то будет, а вот бармена жалко. Я же гуманная, в непродуманных преступлениях не участвую.
Бармен пожимает плечами, начиная протирать тряпочкой очередной стакан.
— Кто сказал? — меланхолично бросает в никуда. — Может, я, наоборот, хотел сделать парню бесконечно приятно, его такая девушка с собой утащит… и может быть даже не вернет…
— И за что ты его так? — спрашиваю, подперев подбородок рукой.
— Да были прегрешения, — туманно отвечают мне.
— А поподробнее?
Бармен делает вид, что печально задумывается, но еще один опрокинутый, чтобы не терять темп, бокальчик красненького делает меня еще более гуманной, и я спокойно жду, когда меня достаточно «впечатлят» и перейдут наконец к сути.
— Ты знаешь, этот юнец ошивается здесь не первый год…
— К сути, — прерываю.
Мужчина хмыкает, более не пытаясь разыграть трагедию.
— Он обрюхатил одну из моих девчонок официанток, напевая красивые дифирамбы, а потом отвел её на аборт к непроверенному лекарю, у которого было подешевле, где она благополучно скончалась. Тебе как, достаточно, или еще пару таких историй рассказать?
Смотрю на него в полуприщуре. Ну вроде не врет, хотя у меня сейчас, конечно, несколько притупленное восприятие жизни. Проще говоря, туплю.
— Ну ладно, давай попробую его на зуб, — все-таки вяло тяну.
— Только осторожнее, он из этих ваших… инкубов.
Пренебрежительно фыркаю.
А то я не заметила, что у меня тут дальний собрат нарисовался. Вообще все мы изначально были одной расой, и все пошли от демонов, но со временем змеиные рода отделились от обычных суккубов, эволюционировав и став новой расой, а часть бывших соплеменников так и остались отдельной ветвью демонической расы.
Но у всех нас суть одна и та же: соблазнять и коварствовать.
Конечно, как и я вижу его, так и он видит меня, и на мои естественные чары в здравом уме инкуб поддаваться не будет. А значит пришло время посмотреть, что досталось нам обоим от предков.
Так, где тут пол?
Встаю.
А, нет-нет…
Встаю.
Пол качается. Ну ничего, естественная качка даже придает некий флер романтичности атмосфере похищения.
Настраиваюсь на природную магию, мягко погружаясь в себя. Теплые волны эмоций едва слышным шумом прибоя послушно окутывают с головой, лаская недоступный другим существам змеиный слух. Струны душ развернулись полотном перед глазами, подсвечивая ауры своих хозяев, но я всё же крайне неправильная змейка с редкими проявлениями совести, которая не позволяет себе заглядывать в самое сокровенное из того, что только может быть у существ.
