чуть слышно проронил Файро. — Во времена, когда Создатель только выкрикнул свое имя, даровав ему голоса, Перворожденные посещали земли у подножья Горнего мира и гуляли среди сотворенных ими существ — людей, гномов, эльфов и многочисленных духов. Я был юн и многое оставалось мне неизвестным. В один чудесный, жаркий день я спустился к шумной реке и увидел, что на другом берегу сидит молодая девушка. Я редко говорил со смертными, но тут же пожелал познакомиться с нею, так как она была занята очень необычным делом. Перевязывая пучки из луговых трав и цветов разноцветными лентами, девушка складывала их в свою корзину. «Зачем ты делаешь это? — спросил я ее. — Разве они не прекрасны, когда растут среди таких же цветов?». Девушка рассмеялась и рассказала мне, что люди зовут это «букетом». Их, как я узнал, дарят в знак благодарности, уважения или любви. Юная красавица оказалась цветочницей, продававшей букеты в городке недалеко от речки. Я был так заинтересован ее работой и столь сильно очарован красотой, что вызвался помочь девушке. Следя за тем, как она перевязывает пучки трав, я повторял за ней каждое движение, но, признаюсь, мои пальцы не были столь нежны, а руки не обладали должной ловкостью. Раздосадованный результатами своих попыток, я уже готов был уйти, но девушка, протянула мне букет, перевязанный красной лентой: «Прими это в благодарность за помощь. Эта лента так похожа на прядь твоих волос!». Помню, как я осторожно взял букет из ее рук и разглядывал его, изумляясь глупости людей. Что могло нравиться смертным в этом неприметном пучке трав, когда под их ногами расстилались сотворенные Создателем луга и поля? В этот миг с неба сорвался солнечный луч и осветил ее лицо. Я застыл, окаменев. Волосы девушки вспыхнули янтарем, а в глазах ее плясало удивительной красоты пламя — изумрудное пламя жизни, задора и молодости. Мне неизвестны причины, по которым с той минуты я не мог думать ни о ком, кроме нее, но каждый день я приходил к ней. Каждое мгновение я проводил рядом с ней, ощущая счастье и радость, незнакомую мне до тех минут. Ночи и дни я был с нею…
Перворожденный замолчал.
— Файро? — тихо позвал Рубин, оглядываясь на оскаленную морду дракона.
Перворожденный тяжело вздохнул и, будто опомнившись от воспоминаний, продолжил рассказ:
— …Как-то утром я спустился к реке и не увидел ее на берегу. В моих глазах она всегда оставалась юна и прекрасна. Я и не заметил, как старость овладела ее телом…
— Что с ней стало? — тихо спросил Рубин.
— Перворожденные не властны над смертью… Я успел с ней проститься. Оттого я уже счастлив…
Рубин, протянув руку, коснулся холодного камня, из которого были выточены клыки дракона.
— Как ее звали? — спросил Рубин, после нескольких мгновений тишины.
— Лея. — Тихо ответил Перворожденный и шелест трав подхватил шепот. Имя цветочницы, качаясь на волнах сонных трав, растворялось в сиянии звезд и хрустальном журчании реки, спешащей по камням к долинам Восточных провинций. Словно гигантский, тяжело дышащий зверь, мир недовольно заворочался, потревоженный болью старых ран. Созвездия равнодушно следили за страданием Перворожденного. Искры в его глазах потухли и он исчез в тусклом всполохе огня.
В ту ночь Цефее снилось, что она с Рубином сидит на причале широкой реки. Свесив босые ноги к воде, они едва касались кончиками пальцев ее теплых волн. Иногда они наклонялись к воде и глядели на свое отражение — а там виднелись лишь смеющиеся лица и их счастливые глаза. Волны искажали отражения, и друзья в голос смеялись над искривлёнными рябью воды обликами друг друга. Никто не проронил ни слова. Эта беззвучная беседа была понятна только им двоим. Так проходило время — над их головами загорались звезды, приветствуя ночь и вспыхивали новые рассветы, провозглашая приход нового дня. Однако Хранящие, не тревожимые течением лет, безмятежно следили за потоком реки, полетом метеоров и движением солнечного диска. Луны сменяли друг друга, а Хранящие продолжали сидеть на причале, улыбаясь своей победе над забвением, о котором когда-то — очень давно, возможно даже, что в прошлой жизни — упоминал Файро.
Колокола храма Далии 24 звенели. Дробясь и множась, звон застигал жителей Алморры за привычными делами быта: выпечкой хлеба, уборкой дома и высадкой роз в саду. Город затих, словно оглушенный. Из порта доносился шум моря и крик чаек, в имперских конюшнях ржали кони. Предобеденный час последнего дня недели каждый горожанин встречал по-своему. Целители, опустив голову, самозабвенно приступили к чтению молитв, обратив свой взор на Восток, а воины, помянув о павших товарищах давних сражений, погрузились в молчание. Кто-то думал о родных, давно покинувших мир живых, а кто-то отдавался во власть воспоминаний о близких, давно не присылавших весточки. В этот миг общей скорби случилось несколько событий.
Во-первых, на горизонте, размытом сиянием солнца и блеском морских волн, возникло белоснежное судно. «Отважный», рассекая морские волны, стремительно приближался к берегам Сентория.
Прибытие князя Долатерэля в Алморру ожидали к вечеру, но попутный ветер и резвая волна ускорили его возвращение. Белоснежный эльфийский корабль вошел в бухту столицы Империи, сложил голубые паруса и бросил якорь. Белокурый, стройный старпом, отдающий последние указания своей команде, подошел к Энифу. «Liren neridile keronila, sirra Anife 25» — сообщил он, склоняя голову. Эльф коротко кивнул ему в ответ, сошел на берег и неспешно направился к конюшням, а оттуда, уже верхом, к границам города.
Во-вторых, Цефея, пробудившись после тревожного сна, просила Рубина отступить от привычного распорядка тренировок и позволить начать учебный бой после завтрака. «Я должна подготовиться к возвращению Энифа», — объяснила Хранящая, выходя из дома.
Именно поэтому Эниф застал своих друзей за тренировкой, когда голоса, искрясь и вспыхивая, тонули в ладонях Хранящих и возрождались с новой силой, подчиняясь желаниям своих повелителей. Укрываясь в тени деревьев, избранник Хроноса застыл, наблюдая за ходом боя. Хранящая Рагнарека за две недели его отсутствия изменилась до неузнаваемости. Каждый шаг атаки, выпад или взмах руки, был отточен ею до совершенства. Закрыв глаза, девушка погрузилась в сражение, умело противостоя Рубину в мастерстве управления голосами. Меж пальцев зарождались сияющие сгустки, на кончиках пальцев вспыхивали сверкающие искры молний. Земля сотрясалась от раскатов грома, с которым Цефея обрушала всю мощь голосов на противника. Хранящая следила за голосами, сплетала из них защитные коконы и выкладывала щиты. Все действия были совершены ею быстро и слаженно, словно Цефея подчинялась не велению собственных мыслей, а приказам могущественного сознания,
