с благодарностью принимают как… дар или… благословление.
— Тогда кого же оно благословляет? — спокойно спросил Рубин.
— Тех, кто каждое мгновение восхваляет жизнь, кто жаждет ее каждую минуту. И тех, кто воспевает любовь, открывая ей свое сердце… — Шепнул Перворожденный и травы, вторя богу, зашелестели, тревожа безмятежность ночи шумом глубокого вздоха полей.
— Я люблю жизнь. Люблю Цефею. Я, будучи Рубином, никогда не опускал руки. — Твердо произнес Хранящий. — Но я всегда боролся с собой. Не позволял забывать о долге. Даже когда мне казалось, что ты больше не слышишь меня, я заставлял себя верить, что ты все еще рядом. Разве был ты рядом, когда я, сражаясь с огнем, пытался спасти отца? Где же ты был, когда моя мать, истощенная чумой, умирала на наших с отцом руках? Зачем же ты подверг нас таким испытаниям? Ахерон был твоим верным Хранящим, но ты не защитил его. Почему? Тогда мое сердце было открыто любви. Я жаждал жить!
— Людям свойственно винить в своих страданиях божественное проведение. Но каждый сам избирает свой путь. Он неведом ни богам, ни смертным. Судьба, вышивающая дороги жизни на полотне мира, заточена вдали от Перворожденных и даже нам неизвестно наше будущее. В моей власти лишь предостеречь тебя от бездны, к которой ты идешь.
— О чем ты? — настороженно спросил Хранящий.
— Зачем ты носишь с собой отцовский меч? Он служит тебе напоминанием об ошибках и твоих победах над ними или же выполняет роль груза, который потянет тебя на дно в час твоего отчаяния?
Рубин, вынув меч из ножен, взглянул на клинок. Сияющая сталь отражала звезды, темное небо и зеленое пламя сверкающих зрачков Хранящего. Он вонзил меч в землю и отступил на шаг.
— Этот меч служит мне напоминанием о том, что некоторым нашим ошибкам нет прощения. — Тихо промолвил молодой мужчина, опуская голову.
— Ты рассуждаешь об ошибках, — заметил Файро, — но допускаешь непростительный грех. Запрещаешь себе быть счастливым. Какой же груз ты предпочтёшь носить с собой от этой ошибки? Цефея — смертна, да и ты тоже. Ваше время уходит. Ты поймешь это лишь через десятки лет, впервые оглянувшись назад и обнаружив пустоту, в которой не было места для Хранящей Рагнарека и чувств к ней.
Через мгновение, Хранящий, схватив меч, занес его для удара, будто бы целясь в невидимого врага. Голоса вспыхнули вокруг Рубина, устремляясь огненными плетями в небеса. Под темным куполом Айры, потоки растворились от осторожного прикосновения холодных звезд. Рубин, яростно зарычал и упал на колени. Вырвавшись наружу, боль покинула обессиленное тело мужчины, оставив его наедине с Перворожденным.
— Ты вновь говоришь о смерти! — с яростью прорычал он. — Я не могу потерять ее, Файро! Не могу остаться без нее! Впервые за многие годы я не рвусь на другой край вселенной. Моя душа спокойна. Я счастлив. Но я напуган этим счастьем. — Голос Рубина, дрожал от бессильного гнева. — Сердце ликует, а разум… Проклятый разум не дает мне покоя. Я жду удара, ищу со страхом в каждом дне признаки последней встречи. И стыжусь, пугаюсь — ведь счастье, испытываемое мной, не может быть вечным…
Осока, будто волны моря, раскачивалась в такт ветру. Обнимая его прозрачными крыльями тело Рубина, Файро утешал душу своего избранника, охлаждая пылающий гнев, клокочущий в его крови.
— Счастье хрупко и непостоянно. — Согласился Перворожденный. — …Но… оттого так бесценно…
— Не переживу, Файро… Я не переживу, если потеряю ее. — Шептал Хранящий. — И если Айра отнимет ее у меня — я никогда более не полюблю этот мир также, как прежде.
— Но будешь ли ты любить Айру, упустив шанс быть с Цефеей единым целым? Ты еще даже не познал до конца радость любви, а уже примеряешь на себя судьбу вдовца. — Заметил Файро. — Все влюбленные страшатся этого, но, даже если счастье их быстро окончилось, влюбленные продолжают благословлять этот мир. Ведь им даровали возможность испытать это чувство. Любовь — дар, прощающий расставание и обиды. И даже смерть…
Рубин, размышляя над словами Перворожденного, молчал. Файро, убеждая Хранящего в необходимости открыться миру, продолжал разговор.
— Рагнарек — мудрый перворожденный. Он лишил свою Хранящую прошлого и теперь она свободна от предрассудков и былых ошибок. Цефея сильнее тебя, но только благодаря этому дару. Да, ее ждет непростой путь, но он будет легче твоего, ибо груз минувших лет не мешает ей двигаться вперед. Но взгляни на своего друга Энифа. Он соткан из страха. Заполнен ими как сосуд! Эниф бежит от себя в минуты тревог и мечется между двумя материками, не признавая покоя. У него давно был шанс испытать счастье, но Хранящий Хроноса его упустил. Вы можете называть это муками, терзаниями души, но все это имеет истинное имя. Трусость. — Файро тяжело вздохнул. — Ничто не случайно, помни об этом… Хранящая была найдена тобой и, кто знает, быть может, это Судьба сплела ваши пути? Осталось решить, готовы ли вы и дальше идти вместе?
Рубин, вкладывая в ножны меч, едва слышно проронил: «На что ей любовь Странника?» и Файро, тихо рассмеявшись, произнес:
— Я так часто глядел на Хранящих, чьи сердца были пленены любовью. Они отстранялись от нее безразличием и отрешенностью. Прятались под личинами каменных лиц и лишь в предсмертный час обращали к ней свои молитвы и мысли. Мгновение любви способно скрасить бессмертную жизнь. Любовь — это бессмертие, страх перед нею — забвение. Любовь стала одним из даров, которым Создатель наградил Айру, но ты относишься к этому дару как к проклятию! Я знаю, ты боишься повторить судьбу многих Хранящих, соединивших себя узами семьи. Ты смотришь на тех, кто страдал из-за своего предназначения служить Перворожденным. Но ты забываешь, что в жизни простых людей есть место не только радостям, но и печали. Тяжесть ваших испытаний неразрывно связана с силой вашего духа и, поверь, не будь ты Хранящим, ты все равно испытывал такую же боль, страх и сомнения. Твоя ошибка, Рубин, в том, что ты примеряешь на себя чужие судьбы. Рубин, — с отеческой нежностью, позвал Файро, — тебя ждет твой путь.
Файро замолчал. Рубин, прикрыв глаза, закинул голову и глубоко вдыхал обжигающий холодом воздух.
— Ничто не случайно… — тихо повторил Рубин и поднялся на ноги. — Файро, скажи, Перворожденные могут любить?
Мир моментально затих, будто Файро, застыв, не решался ответить. Цефея, огляделась. Колыхания трав под порывами ветра остановились, трели птиц в лесу неподалеку, затихли. Хранящая подумала, что Файро не даст ответ на этот вопрос, но в этот миг послышался его голос, вернувший Айре привычное звучание.
— Я любил. — Наконец,
