из-под кожи и охватил разом весь шатер. Уродливое испуганное выражение на лице Эдиля — последнее, что я увидела.
Потому что легкий шатер разлетелся пеплом, открывая нас небесам.
Меня, лежащую на земляном полу с наливающимся красным синяком на лице.
И Эдиля, который стоял надо мной с самдовольной усмешкой.
А потом он превратился в живой факел.
Всполох огня высветил ночь, будто вдруг настал день. Прокатился по всему лагерю людей — и поджег моего бывшего жениха.
Он и не думал утихать. Пламя все лилось и лилось, пока Эдиль корчился в нем, превращаясь в головешку.
Обугленные останки рухнули на землю и меня затошнило от запаха.
А потом я почувствовала, как огромные крылья разгоняют вонь, от их взмахов разлетаются в стороны бумага, ткань, занавеси — все разлетается и передо мной на одно колено падает Даррак, обратившийся в человека прямо в воздухе.
Его волосы развеваются, словно пляшущий черный огонь, его глаза сверкают таким чистым бешенством, что можно умереть от ужаса, только взглянув в них. Но его руки невероятно нежны, когда он поднимает меня, прижимает к своему сердцу, которое бьется громко-громко… и он распахивает крылья, обращаясь в дракона прямо со мной на руках, прямо на земле.
Огромные когти держат меня крепко, но аккуратно, когда могучий зверь набирает высоту.
Я вижу, что подо мной остается чистое пламя — все человеческое войско пылает, охваченное драконьим огнем. Не остается ничего. Ни шатра, ни человека, ни коня. Все разлетается легким пеплом и уходит в небо искрами.
Мы-то думали, что можем их победить, а они просто так ни разу и не разозлились как следует! До сегодняшнего дня.
До момента, когда Эдиль ударил меня.
Мы приземлились на балконе спальни. Двери были закрыты, но Даррак вынес их одним разворотом крыла и вновь обратился человеком, чтобы занести меня внутрь.
Покрывала на мне больше не было, и он отнес меня на кровать обнаженную.
Я лежала, закрыв левую сторону лица ладонью и внутри меня была тьма и безысходность. Что-то слишком важное умирало во мне в этот момент. Возможно, человечность. Принадлежность в виду, в котором я родилась.
Даррак забрался на кровать вслед за мной, сел рядом и осторожно прикоснулся, пытаясь отнять руку от щеки. У него получалось плохо, я сопротивлялась.
Но он старался уговаривать.
— Риш, маленькая моя, хорошая, ну дай я посмотрю, я буду нежным, я не сделаю тебе больно, поверь мне, Риш, ну пожалуйста, ну все хорошо, все хорошо, давай вот так…
Бормотание было бессвязным и перемежалось словами на драконьем языке, которых я не понимала. Зато вдруг поняла, что и сама что-то бормочу.
— Драконья шлюха… Драконья шлюха…
Я позволила убрать руку от щеки. Мне казалось, что с нее содрана кожа. Она горела в огне, она обуглилась, она превратилась в сплошную рану.
Но видно этого не было.
— Принесите льда! — Гаркнул Даррак так, что его услышали и за дверями спальни.
Вместе со льдом принесли и пахнущие травами мази, которыми он осторожно принялся умащать мою кожу.
— Я драконья шлюха, — сказала я Дарраку.
— Ты моя любимая женщина, — ответил он убежденно.
Но в тот момент в моей голове все кружилось и горело, горький пепел забивал глаза, рот и мысли, и я не поняла, что он сказал. Тогда не поняла.
— Я драконья шлюха, — убежденно сказала я. — Засунь в меня свой драконий член.
— Тихо, моя хорошая, — Даррак принудил меня опуститься на подушки и накрыл одеялом.
Но я сбросила его, широко развела ноги и сказала ему:
— Засунь в меня свой драконий член! Порви меня! Уничтожь меня! Я драконья шлюха и во мне должен быть член дракона!
— Снотворного принесите, — негромко бросил в сторону дверей Даррак, и через несколько минут уже поил меня горьким зельем из чаши.
Я не отнекивалась, но каждый раз, как он давал мне свободу, я порывалась развязать тесемки его кожаных штанов и добраться до члена.
— Я хочу его! — Убеждала я Даррака, горя безумием. — Хочу пососать твой член! Хочу заглотить его до самого горла! Хочу, чтобы ты залил меня своим семенем дракон и разорвал в клочки, когда будешь выплескиваться! Я драконья шлюхи и рождена для этого!
— Все пройдет… — говорил Даррак нежно, укачивая меня на руках. — Все пройдет. Наступит утро и тебе станет легче. Я был таким дураком, Риш. Я не должен был тебя туда отправлять. Ты так больно меня задела и я подумал, что ошибся…
Мне казалось, что его щеки мокры, но это могли быть просто отблески рассвета, который однажды все-таки пришел и принес с собой глубокий нездоровый сон, охвативший меня.
Это была самая странная свадьба в мире.
Может быть, потому что мир изменился и больше никогда не будет прежним.
Мой мир точно.
К низкому хмурому небу тянулись с выжженной равнины струйки дыма — все, что осталось от армии людей. Драконы были безжалостны. Это был один из самых их безжалостных рейдов. Обычно, как я узнала позже, Даррак не убивал тех, кто сдался в плен, не убивал тех, кто после окончания битвы оставался в живых и вообще старался поменьше убивать.
Но в тот день он и его драконы выжгли всех, кто оставался, последнее человеческое сопротивление. Это была последняя битва. Драконы победили.
Очень немногие знали, что в этой победе я сыграла такую большую роль.
Можно даже сказать, что только мы с Дарраком.
Может быть, догадывался кто-то из его прочих генералов и правитель драконов.
Но только догадывались, исходя из того, что Даррак когда-то отправился на войну, чтобы найти меня и завоевать. И того моего шествия к шатру Эдиля. Умному достаточно, чтобы сложить события в непротиворечивую картину, близкую к реальности.
К счастью, умных не так уж много.
Но самое главное, что знала об этом я.
Самый жестокий и могущественный генерал драконов — Даррак Темнокрылый — стал таким, потому что ему очень надо было найти одну человеческую девушку. Отомстить, жениться и еще раз отомстить. И война между людьми и драконами закончилась в тот момент, когда один из лидеров последних сопротивляющихся лордов — Эдиль — ударил меня, и Даррак этого не стерпел.
Мы с Дарраком знали еще и третью точку этой войны. Маленького дракона со сломанными ногами, который был одной из причин, почему люди выступили в эту безнадежную битву.
Все вертелось вокруг нас.
В воздухе стоял чудовищный запах гари и мертвой плоти. Весенние небеса висели над миром как опущенные знамена, испачканные пеплом.
То
