— Ну, так рано еще, — вынырнула из-под руки Ванна Стэнка. — Он еще утренний отвар снова не пил.
— Ты слышал?
— Угу. Слышал.
— Тогда руку свою с меня и вставай.
— Агата?
— Ну, что, Ник?
— В жизни, любимая, все можно исправить, кроме смерти. Это я знаю точно…
Лес еще нехотя, в рассветной свежести, просыпался, когда его тишину нарушили наши уверенные бодрые шаги.
— Святой отец?
— Да, Агата? — развернулся к нам на ходу Ванн. — О-о.
— Ого-о. И зачем вообще ринулись первым? И кто вам сказал, что именно в тот сосняк надо нырнуть?
— Агата, говори…не так громко, — зевая, прикрылся пятерней Ник.
— Так иди тогда ты вперед. Кто вчера копытом бил?
— Чем я вчера «бил»?
— Я надеюсь, сие выражение…образно, — пыхтя, вылез из низины наверх Святой отец.
— Угу. После такого количества влитых в меня составов, я уже сам в том не уверен, — огибая меня, хмыкнул Ник.
И мы вновь сорвались в путь, продолжив его под хлюпанье лидерского облезлого башмака. Его, вместе со вторым, точно таким же, извлекла сегодня из закромов Стэнка. И, выбив из обоих камни, вручила «неизменно босому». Судя по дивному запаху, данные раритеты уже много лет преданно служили «грузом» при огурцовой кадушке. Что же до размера, то левый был как раз впору из-за повязки, обмотавшей ступню. Зато правый, не смотря на немалый размер ноги самого Ника, оставлял «большие перспективы для роста». Однако последнего этот факт скорее даже забавлял. Он энергично шагал вперед, лишь иногда обозревая из-под ладони пока еще светлый, без гор и стен вдали, горизонт.
Я же была погружена в мысли куда более «пасмурные», до сих пор держа в памяти наше прощание с двумя «маленькими женщинами» у маленькой избушки в лесу.
— Агата, я был не в силах ей помочь, — глухо откликнулся на мои метания Ванн.
— Почему? Разве она не заслужила жизни даже здесь?
— Конечно, она ее заслужила, — буркнул Святой и даже, кажется, вздохнул. — Но, понимаете, Агата… я не могу этого сделать, хоть и очень желаю. В вашей системе это называется…
— Разграничение полномочий, — обернулся к нам на ходу Ник. — Так это называется… Агата?
— Да, Ник?
— Что ты Стэнке пообещала за помощь?.. Варвара?..
— Да.
Мужчина, отбросив в сторону руку, запустил ее в высокую траву. Стебли проскальзывали меж его растопыренных пальцев и тут же следом упруго распрямлялись еще густой, но уже пожухлой волной. И мне, вдруг, показалось, что он сам сейчас был ребенком. Со своей старой, стойкой привычкой вот так «пускать травяные валы»:
— Я буду вам помогать. И это не оспаривается. Ты меня слышишь, Агата?
— Я тебя… слышу.
— Что? — развернулся назад Ник, но, я все ж успела стереть с лица удивленье:
— Я тебя слышу… За ботинок свой не запнись.
А вот Стэнка была куда более непреклонной перед самым нашим уходом. Ох уж эта мне особая «береднянская спесь». Нашла, где ее проявлять:
— Я ведь не тебе их оставляю, а Варе. Возьми. Здесь не так уж и много.
— Агата, спасибо, но у нас с ней все есть, — вздернула нос травница, прижатая мной в сенях. Правда, потом, качнула головой и добавила. — На месяц нам хватит.
— Тогда купи ей нормальные, по размеру ботинки. И считай, что сделала это впрок вместо меня. Или для тебя даже такой аргумент неприемлем?
— Такой… аргумент?
— Довод. Повод. Оказия… Стэнка?
— До-бро.
— Уф-ф. Неужели, свершилось? — и, закрепляя успех, скоро вложила в ладонь Стэнки свои монеты из многокарманных штанов.
— Агата! — появилась из-за двери сначала спорная обувь, а потом и сама уже девочка. — Вы уходите?
— Ага, Варя, — присела я перед ней. — Мы уходим. И вам с мамой большое спасибо за приют, за помощь и за то, что вы обе… есть.
— Ох, ты, — удивленно открыла Варвара рот. — А я и не знала, что рыцари плакать умеют.
— А кто здесь плачет?
— Ну-у, почудилось, значит… А вообще, мама говорит: девочкам плакать не грех. Только я не знаю, если они — рыцари, то как?.. Мама?..
— Агата?.. Агата?
— Что?
Ник, стоящий на самом краю косогора, сморщил под солнцем нос:
— Смотри: вон там, левее, через поле из валунов, и торчат те самые Верблюжьи горбы. Ты их видишь?
— Да, вижу, — старательно прищурилась я вслед за вытянутой мужской рукой.
Лес, владенья здешних «лесных духов в отставке», высоко шумел сейчас за нашими спинами, открыв через усыпанное валунами, как пляж великанов галькой, пространство, горы впереди и серо-розовую стену. Ярдов в пятнадцать, не ниже. Каменная стена, перекрывая собою предгорье, тянулась в обе стороны света, деля мир вокруг на две части: замкнутую и свободную. Нам — туда.
— Я думаю, нам сейчас вон туда надо, — переместил Ник свою указующую длань вправо и вниз, в сторону самого центра «великанского пляжа». Там, на расчищенной площадке темнели старым раствором развалины какого-то здания. — Надо переждать светлое время суток и сходить на разведку до русла реки. Ты и его сейчас видишь?
— Ви-жу, — прокладывая в голове нужный маршрут, протянула я. — Хорошо. А спускаемся… ага, там. Чтоб со стены не заметили… Ванн?
— Что, Агата?
— Идёте последним и тихо.
— А мои предложения никому не нужны?
— С удовольствием выслушаю их в Куполграде.
Нет, ну что он, в самом деле, сможет нам «предложить»? Хотя, я догадываюсь: прокашлявшись, громко и вежливо попроситься наверх или…
— Агата, я все понял. И умолкаю перед численным большинством, — и где только слов-то таких набрался? Толи дело раньше: «оглашаю», «удручаю», «поколеблю ваш душевный порыв». — Ибо, как изречено в первоисточнике знаний: «В смирении — душе благодать».
— Ага?..
— Вы закончили?.. Тогда обходим обрыв и спускаемся…
Развалины внизу оказались останками жилого дома около пересохшего когда-то ревуна. Из неровных оконных дыр сейчас были видны бортики бассейна в щербинах с ржавым от подземных осадков налетом. В самом же здании даже крыша кое-где сохранилась, что, однако не мешало ветру беспрепятственно под нею шнырять. Как сторожевому псу, проверяющему сохранность объекта: пробежался — затих, пробежался…
В выбранных нами «апартаментах» крыша, безусловно, была. А также все стены и каменный пол. А еще углубленное к центру ложе, какие обычно кладут у печей. Вот только печи тут не было. Как и… Ника.
— И ведь давно уж ушел. Три часа с половиной, — дернула я саднящим до боли плечом.
— Откуда подобная точность, Агата? — Ванн, вытянувшись как раз на том ложе, чувствовал себя не в пример мне, спокойно. Да и простыть не боялся (конечно, ему ли думать о «продолжении рода»?). — У меня, знаете…
