Когда я вдавливаю лезвие сильнее, появляется тонкий порез, кровь стекает по пищеводу и по галстуку-бабочке, окрашивая белоснежную рубашку.
Было бы так легко перерезать ему горло, и мое тело вибрирует от желания. Я стискиваю зубы, заставляя лезвие входить глубже, его затрудненное дыхание обдает мои ноздри зловонием.
Из коридора доносится громкий стук ботинок, и я отступаю назад, пряча лезвие за спину, не желая, чтобы кто-то видел, что оно у меня есть и что я умею им пользоваться.
Мы оба стоим, ошеломленные и молча, Клавдий покачивается на месте.
В конце концов, шаги исчезают.
Мое тело летит вперед, когда я отталкиваюсь от его коренастой фигуры, и я начинаю бежать по коридору, пока он тоже не исчезает из моего поля зрения.
Несколько мгновений я думаю о том, чтобы погнаться за ним, но адреналин уже выветрился, сменившись тяжелым тошнотворным чувством, отягощающим меня от кончиков пальцев ног до макушки головы. Прижавшись к каменной стене, я подношу руку ко рту, заглушая рвущийся наружу всхлип. Я закрываю глаза, пытаясь остановить слезы, боясь позволить им упасть; не желая давать этому жалкому оправданию мужчины больше власти, чем он уже заполучил.
Но несколько слезинок все же вырываются наружу.
Они горячие, стекают по моим щекам, и они очень похожи на неудачу.
Ты в порядке. Ты остановила его. Ты сильная.
Я встаю на шаткие ноги и иду в туалет, мое тело вздрагивает от каждого скрипа, мои нервы не что иное, как потрепанные края, распутавшиеся у шва.
Он не далеко зашёл, но почему-то я всё еще чувствую, что он лишил меня чего-то моего.
Мой кинжал дрожит в ладони в то время, как я протягиваю руку и включаю кран, проводя лезвием по воде, чтобы смыть мелкие капли крови, надеясь, что, возможно, таким образом очистятся и раны, которые он нанес моей душе.
Потому что, хотя он и не забрал мою невинность, он забрал нечто гораздо худшее.
Моё достоинство.
И я не знаю, как его вернуть обратно.
31. Тристан
Я следую за ними.
Конечно, я следую. Как я могу не пойти?
Но когда я нахожу их, уже слишком поздно, и передо мной предстают грязные руки Клавдия, рвущие ее платье, и его отвратительные бедра, вжимающиеся в ее. Моя логика вылетает в окно, грудь сокращается, а легкие сжимаются, обугливаясь от ярости, бушующей внутри меня.
Я не могу двигаться.
Я не могу слышать.
Я не могу говорить.
Я могу думать только об одном.
Моя.
Это слово сотрясает меня, как землетрясение, разрушая мой фундамент и всю защиту, которую я выстроил, создавая пропасть такой глубины, что я уже оттуда никак не смогу выбраться.
Леди Беатро — Сара — она моя.
Я вижу наше будущее ясным как день: я сижу на троне, а она рядом со мной. Почему бы и нет? Почему бы ей не быть рядом со мной?
— Чертовы тяжелые платья.
Бормотание Клавдия выводит меня из застывшего состояния, и я двигаюсь вперед, сосредоточившись на том, чтобы добраться до него и убить; купаться в его крови одновременно с тем, как заявить права на ее тело и душу.
Мои конечности дрожат от насилия, бурлящего внутри меня, его когти царапают поверхность моей кожи, пока она не потрескается и не начнет кровоточить.
Как он смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне?
Она сдвигается с места, энергия меняется, когда она приставляет клинок к горлу Клавдия, и мое сердце замирает, мой член становится твердым, когда страстные слова слетают с ее маленьких красивых губ, угрожая убить мужчину прямо там, где он стоит.
Я успеваю сделать два шага, прежде чем снова замираю, наблюдая, как эта свирепая, невероятная женщина, которая может перевоплощаться в любую форму, необходимую ей для выживания, сама справляется с угрозой. Внезапный укол возбуждения смешивается с гневом, создавая ощущение, которого я никогда не испытывала.
Это не нежелательное чувство. Больше нет.
С принятием приходит ясность.
Моя Маленькая Лань — вовсе не лань.
Она охотник, притворяющийся добычей.
Я прислоняюсь к стене, моя рука ложится на сердце, крепко прижимаясь к нему, чтобы оно не вырвалось через грудную клетку и не взорвалось.
Она — гребаное видение. Из тех, что должны висеть в галереях и почитаться массами.
Идеальный вид искусства.
Моя.
Вдалеке раздаются шаги, и я быстро двигаюсь, чтобы меня не заметили, не останавливаясь, пока не оказываюсь в конце коридора, рядом с портретом моего прадеда.
В конце концов они стихают, и меня окружает только густая тишина. Я напрягаю слух, но не слышу ни звука. Интересно, убила ли она его? Разочарование поселяется в моей груди, я жалею, что не увидел, как она это сделала; что не смог присоединиться к развлечению.
Но тут раздается звук шагов, и я вижу гримасу на лице Клавдия, который бежит по коридору ко мне.
Моя рука вырывается прежде, чем мой разум успевает осознать произошедшее, мои кольца врезаются в кожу пальцев, и я хватаю его за шею, притягивая его к себе, его спина врезается в меня.
Он вырывается из моей хватки, но моя ладонь зажимает ему рот, другая рука сжимает его горло, чувствуя, как мышцы хрустят под моим прикосновением.
— Шшш, не бойся, — бормочу я.
Я убираю ладонь от его губ и тянусь вверх, наклоняя портрет моего прадеда в сторону, стена исчезает у меня за спиной. Я погружаюсь во вход в туннели, увлекая за собой корчащегося Клавдия.
Как только стена возвращается на место, я поворачиваю нас, бросая его на землю, наслаждаясь звуком трескающегося черепа о твердый каменный пол. От удара брызгает кровь, и он начинает стонать, перекатившись на спину, его руки поднимаются, чтобы схватиться за голову.
Злость закипает в моем желудке, и я пытаюсь подавить ее, закрыв глаза и глубоко вздохнув. Он пытается встать, его рука дрожит, когда он отталкивается от земли, и я делаю шаг вперед, нависая над его торсом, толстая подошва моего сапога упирается ему в грудь и толкает его обратно вниз.
— О, Клавдий, — говорю я, доставая из-за уха косяк и откусывая зубами конец, пока роюсь в кармане в поисках спичек. Я достаю одну из коробка и ударяю ею о бок, звук громкий в тесном пространстве.
Вдохнув, я приседаю, давая сладковатому привкусу гашиша осесть на языке.
— Что мне с тобой делать?
Он стонет, его глаза затуманены и расфокусированы.
Я бью его по лицу с такой силой, что руку покалывает.
— Никакой потери сознания. Встань и иди со мной.
Его брови хмурятся.
— Нет.
Протягивая руку, я хватаю его за руку и поднимаю, согнув конечность под углом девяносто градусов у него за спиной. Его колени подгибаются, но я удерживаю его в вертикальном положении.
— Я тебе не давал выбора.
Адреналин бурлит в моих венах, подпитывая мою силу, когда я наполовину несу его через туннели в темный лес, пока мы не достигаем моей хижины в лесу.
На тропинке нет света, но я проходил ее столько раз, что знаю наизусть, так что путь был быстрым. Я открываю дверь ударом ноги, оставляя пыльный отпечаток подошвы ботинка, и забрасываю Клавдия внутрь, его тело падает на изношенное дерево пола. Косяк свисает с моего рта, когда я поворачиваюсь к нему лицом, сужая взгляд.
— Ты всегда был очень непослушным мальчиком, Клавдий. Но я не думаю, что в этот раз смогу оставить это без внимания.
Я вынимаю гашиш изо рта и кладу его в пепельницу на маленьком овальном столике, стоящем справа от меня, прежде чем подойти к нему. Он пытается сесть, кровь стекает по его затылку и шее, тонкая рана в месте, где Сара порезала его горло, уже затянулась и засохла.
— Твой… твой брат… услышит об этом, — бормочет он, его слова медленные и невнятные.
Я вздыхаю, выдыхая воздух, пока мои щеки не надуваются.
— Ты всегда недооценивал меня.
Он скалит зубы.
— Все в порядке, — машу я рукой, направляясь к шкафам, где я храню все инструменты, используемые для содержания хижины. — Я привык к этому. Мир недооценивает меня, и это будет их гибелью, так же как и твоей.
