сглотнуть. Что делать? Как отсюда выбраться? А если меня заметят? А если я сделаю что-то, что повлияет на этот мир? И почему я решил своевольно посмотреть в это зеркало, когда мне говорили, что это могут делать только взрослые? Божественное древо присылало мне какие-то успокаивающие образы, но я совершенно не мог на них сосредоточиться из-за волнения.
Я только-только подавил первую панику, как из-под большой тряпки высунулась рыжая голова мальчишки примерно моего возраста.
— Брат, ты чего высунулся? Сейчас снова холода напустишь под одеяло, — раздался голос второго человека.
Я в ужасе уставился на мальчишку, а тот смотрел на меня спокойно, слишком уж спокойно для человека, который обнаружил в своей комнате постороннего. И тут я понял: этот человек смотрит не на меня, а словно бы сквозь меня. Чтобы подтвердить свои догадки я помахал рукой, подошел к ребенку и попытался до него дотронуться. Не вышло. Если я и был в нижнем мире. То исключительно разумом, тело мое явно оставалось на небесах подле древа. От накатившего облегчения я уселся прямо на пол.
Скоро меня заинтересовала эта комната: старая, со скрипучими стенами и полом, с обшарпанным единственным стулом. Бедность — именно сейчас я осознал это понятие. Почему-то, когда Ксор рассказывал мне о людях и о том, как они живут, он говорил, что все бедные — несчастны. Я с грустью посмотрел на двух детей, закутанных в убогую ткань, а после вышел из комнаты, пройдя сквозь дверь. Наблюдать за спящими скучно, а вот разведать обстановку...
Мне было интересно все! Как живут, что делают, зачем делают. Некоторые вещи мне были не совсем понятны, но Божественное Древо дополняло своими образами, а потому я быстро схватывал. Странные прутики, собранные вместе, оказались веником. Непонятная подстилка заменяла полноценную кровать. Странные тряпки на окнах нужны были для защиты от солнца, когда становилось жарко.
Несмотря на то, что все вещи в этом доме оказались ужасными на вид, менее интересными они от этого не стали. Да и в бедности обитателей этого дома я уже не был так уверен. Бедные несчастны, но эти дети совсем не выглядели несчастными: они постоянно смеялись, улыбались, иногда даже дрались, но совсем не так, как делали мы с Эбером. Их мама — высокая и худая женщина в длинном сером платье — тоже казалась радостной, но я за ней не наблюдал так внимательно, как за детьми. Двое рыжих мальчишек — старший и младший — постоянно находили себе такие занятия, за которыми было интересно смотреть. Я бы и поучаствовать был совсем не против, но, увы, не мог.
Мне было весело, очень весело, но что-то глубоко в душе неприятно скреблось. Как будто к сладкой еде вдруг добавили перец. Я хотел играть вместе с этими детьми. Или даже не с этими детьми, а с любыми другими. Подошел бы даже Эбер, если бы он смог относиться ко мне также, как эти двое рыжих мальчишек относились друг к другу. Но я прекрасно знал, что такого не будет. Как эти дети умудрялись так хорошо ладить друг с другом? У них был один взрослый человек на двоих, одна комната, даже одно одеяло! Но они совсем не испытывали ревности друг к другу. Если бы я предложил Эберу спать в одной комнате на одной кровати и под одним одеялом, то он бы тоже стал относиться ко мне лучше?
Или тут дело было в чем-то другом? В том, о чем я не успел узнать? Тогда мне нужно было продолжить наблюдение!
Правда, была одна проблема: время в этом мире было эквивалентно времени на небесах. Если я тут смотрел всю ночь и весь день, то и на небесах должно было пройти столько же времени. С другой стороны, раз меня пока никто не ищет, то я могу остаться подольше?
Успокоив себя таким образом, я продолжил подсматривать за братьями, рассчитывая, что мое отсутствие еще нескоро обнаружат.
Мои ожидания не оправдались: я только успел увидеть, как братьев кормят завтраком, когда картинка перед глазами расплылась, а голова закружилась. Если бы я не сидел, прислонившись к стволу древа, то упал бы. То, что я снова разумом нахожусь на небесах, я сообразил не сразу: почему-то зрение не желало возвращаться, от чего я запаниковал, но спокойный голос... Ксора помог мне:
— Не бойся, так после зеркала всегда. Сейчас еще и спать захочешь. Именно поэтому его и не разрешают использовать в таком возрасте. Неужели так хочешь побыстрее стать взрослым божеством? Зачем же ты... Из-за Эбера? Не отвечай, сам знаю.
Ксор тяжело вздохнул, а мне стало невообразимо грустно. Причем тут Эбер? Я никогда бы не стал стараться так ради того, кто меня едва терпит. Я ведь просто не хотел, чтобы Ксор продолжал так вздыхать. Кто же знал, что мой поступок приведет к совершенно иному результату?
Я не хотел об этом сообщать, но, к сожалению, забыл, что здесь есть кое-кто, кто сможет сообщить обо всех моих мыслях без моего ведома и желания: Божественное древо «схватило» мои образы и передало их Ксору, заставив меня возмущенно стукнуть кулачком по корням. Собственно, древо в долгу не осталось. Несмотря на свое состояние, я получил тонкой веткой по плечам, после чего на меня посыпались листья.
— Ты... хороший ребенок, — сказал Ксор.
Его большая теплая ладонь погладила меня по макушке. Хороший, да? Почему-то я был уверен, что хорошие дети не вызывают столько беспокойства.
— Впредь я буду внимательнее. А теперь пойдем домой. Я все же надеюсь, что рано или поздно ты станешь считать наш особняк домом.
В тот день Ксор нес меня, находящегося в полудрёме, на руках и о чем-то говорил. О чем? Я не запомнил, но мягкий тон и чуть дрожащий голос этого строгого и почти холодного мужчины отпечатался навсегда.
Я намного позже осознал, как Ксор испугался. Хотя обнаружил мое отсутствие не он, а старший брат Эбера, но легче от этого никому не стало: ребенок-то пропал. Когда через пару часов меня не нашли, то больше не тянули и обратились за помощью к Божественному древу, которое тут же прислало картинку со мной, где я увлеченно использую зеркало.
Вот только мне в моем возрасте такое зеркало использовать не стоило. То есть, если по чуть-чуть, то можно, а вот чтоб прям сутками — ни в коем случае, иначе можно вплоть до магической дестабилизации дойти, а там и умереть недолго — божества-таки не бессмертны. Поэтому зеркало нужно было срочно забрать. А чтобы забрать, нужно зайти на территорию древа, на которую никто, кроме рожденным там и Верховного Божества, войти не может. Поэтому срочно пришлось вызывать Ксора, который торопился как мог. Об этом всем я узнал лишь по обрывкам разговоров — прямо мне никто не сказал. И даже не отругал.
Я думал, что буду жалеть о том, что подвел Ксора, что убежал без разрешения, что теперь будет повод меня наказать, но... не получалось. Потому что именно эта моя глупость спровоцировала череду положительных изменений в моей жизни.
Во-первых, Ксор увидел во мне не обязательство, которое надо исполнить, а ребенка. Наши отношения не стали отношениями отца и сына, но превратились в более теплые, более душевные. Не сразу, постепенно, но уже через год я мог спокойно вбежать в кабинет Ксора, чтобы похвастаться новым выученным заклинанием или же рассказать о каком-то важном событии.
Во-вторых, у меня появился настоящий друг — Рефорн. И пусть он был взрослым, но вел иногда себя как сущий ребенок, а потому с ним всегда было интересно. С детьми других божеств я пробовал играть, но получалось не очень: Эбер был у них лидером, а потому его негативное отношение передалось и другим. Изгоем я не был, но моему появлению определенно не радовались.
В-третьих, мне официально разрешили использовать зеркало наблюдения, но не более трех часов в день. Пусть страсть стать самостоятельным побыстрее чуть утихла, но от самой идеи я не отказался. Поэтому уже через год я определился, кому хочу покровительствовать.
— Ксор, а есть божество, которое покровительствует людским детям? — спросил я во время
