С болью я швырнула в пленника злополучной книгой, но та врезалась в решетку камеры и упала к моим ногам.
Сандарин опустил взгляд.
— Прости, — шепнул он тоном человека, не привыкшего извиняться. — Я ошибся. В тебе. Думал, ты такая же, как она, Сольфина. Такая же гнилая и расчетливая дрянь.
— И ты считаешь, что это дает тебе право использовать меня в своих целях, в своей глупой, низкой, злобной мести? Какая бы я ни была, это тебя не касалось! Я живой человек, а не игрушка!
Книга в нежно-голубой обложке с золотистым тиснением валялась на полу, в пыли, и мне нестерпимо захотелось ее пнуть, потоптаться по ней, оставить грязный след от своих туфель на белых шелестящих страницах. Я чувствовала себя обокраденной. Униженной. Изнасилованной. Я хотела обратно свою память!
— Прости, — повторил Сандарин.
Он стоял, низко опустив голову и прижав подбородок к груди. Его руки тяжело висели вдоль боков. На лице играли мышцы.
— Если когда-то тебя обидела женщина, это не значит, что теперь в отместку ты можешь топтать всех остальных.
— Мне жаль, — Сандарин взглянул на меня из-под страдальчески изломанных бровей. — Варна, мне правда жаль.
— А мне нет, — расправила я плечи. — Мне — нет. Скоро я выйду замуж за принца и стану принцессой. А ты… Ты сгниешь в этой вонючей клетке.
Я ожидала, что колдун испугается или разозлится, начнет требовать помощи, взывать к совести и давить на чувство жалости, ведь обвинили его несправедливо, но Сандарин промолчал. Сгорбившись, он отступил в глубину темной камеры и тяжело рухнул на соломенную подстилку.
Возможно, он не поверил, что я исполню свою угрозу и в самом деле оставлю его гнить за решеткой до конца жизни. А может, был слишком горд, чтобы опуститься до унизительной мольбы. Или слишком слаб, изможден голодом, мучительным кашлем и болезнью.
Так я мысленно объясняла себе поведение Сандарина, но глаза видели другое: раздавленный чувством вины, он считал, что заслужил наказания.
— Все правильно, — шепнул колдун глухим, надтреснутым голосом, разглядывая магические браслеты на своих содранных запястьях. — Я был плохим эльфом и за свою жизнь совершил множество дурных поступков. И ни об одном я не жалею, кроме…
Сидя на соломе, он зябко закутался в плед.
— Я должен поблагодарить тебя за заботу, Варна. Если бы не твое одеяло, мне пришлось бы совсем худо. Не буду больше просить прощения. Не знаю, как можно такое простить. Да и не умею я извиняться, как ты успела заметить.
Он отвернулся, завесившись грязными волосами, из которых торчали сухие тонкие стебельки.
Гордый.
Из тех, для кого признать свою вину — наступить себе на горло.
И все же я видела, что Сандарин раскаивается, как ест себя поедом, но держит весь этот ад внутри.
Я отошла от решетки, вздохнула и двинулась прочь.
— Будь счастлива, — полетело вслед, а у двери меня настиг приступ лающего кашля, принесенный эхом.
* * *
Я злилась на Сандарина, чувствовала себя обманутой и опустошенной, но бросать этого мерзавца на произвол судьбы не собиралась. Родная кровь как-никак. Впрочем, не совсем родная.
Недавно от Элисандры я узнала, что мать Варны, то есть мою мать, удочерили. Тетя Сандарина, сестра его отца, оказалась бесплодной и вместе с мужем взяла на воспитание малышку, чья семья погибла во время шторма. Приемная дочь выросла, влюбилась в моряка дальнего плаванья и сбежали с ним на большую землю, где родила меня, своего единственного ребенка. В Йерн она больше не возвращалась, с родственниками не виделась. Вот такая история.
Чувствуя внутри болезненное онемение, я открыла дверь в свою комнату и сразу пошла к кровати. Ноги едва меня держали. Иногда колени подгибались и, казалось, я сейчас упаду.
И я упала. К счастью, на мягкую постель, лицом в подушку.
Так странно. Я закрывала глаза — и перед внутренним взором начинали крутиться фрагменты из жизни Нординой Варвары Павловны. Такие яркие. Такие реальные. Было невозможно поверить, что все это ложь, неправда.
Я помнила боль от предательства Егора. Горечь от своих бесплодных попыток завести ребенка. Ужас и отчаяние, которые испытывала во время разговора с Сашей о ее вернувшейся болезни.
Как уложить в голове, что ничего из этого не было, что все эти люди — люди, которых я любила, — плод моей фантазии?
От мыслей мозг кипел.
Меня разрывало. Я сходила с ума. Не понимала, что настоящее, а что — вымысел.
Перевернувшись на спину, я сухими глазами уставилась в потолок.
За дверью моей спальни кто-то остановился. Затем раздался короткий стук. Я сразу поняла, что в коридоре Айнан. Научилась различать братьев по звуку шагов. У Марамира походка была пружинистая, упругая, у младшего принца — более плавная и легкая. И в дверь они стучали по-разному. Мар врывался, не дожидаясь ответа, а Айнан был робок и тактичен. Он всегда ждал, пока его пригласят.
— Можешь войти.
Скрипнули половицы под чужими ногами. Я угадала. На пороге застыл младший из Высочеств. На нем были коричневые штаны, плотная рубаха цвета болотного мха и жилетка, похожая на ту, что он пожертвовал мне в нашу первую встречу, но все-таки другая, более темная.
Увидев, что я лежу на кровати, Айнан опешил. Слабо улыбнувшись, я протянула ему руку и вдруг почувствовала на щеках горячую влагу. Слезы снова против воли наполняли мои глаза. Короткий миг слабости. После всего, что случилось, я могла позволить себе побыть хрупкой женщиной, нуждающейся в утешении.
Айнан колебался недолго. Уже в следующую секунду матрас прогнулся под еще одним телом, и меня рыдающую притянули в теплые надежные объятия. Рубашка принца тут же промокла на груди.
Я плакала, Айнан ласково, как ребенка, гладил меня по волосам, что-то спрашивал нежным голосом, и я чувствовала, как вместе со слезами уходит боль, как горечь сменяется облегчением, и как наши с Айнаном души срастаются, как эти мгновения невинной близости, неловкой, но искренней заботы сближают нас сильнее и быстрее всех прошлых объятий и разговоров.
В дверь снова постучали, и тотчас она открылась, впустив в комнату Марамира.
При виде нас с Айнаном, лежащих в объятиях друг друга, наследник Йерна шумно вздохнул и сжал кулаки, но потом заметил слезы на моих щеках и испуганно выпалил:
— Что случилось? Варна, почему ты плачешь? Кто тебя обидел?
Всхлипнув, я мотнула головой и жестом поманила его к себе. К нам. На кровать.
Марамир поджал губы и бросил на брата недовольный взгляд.
— Пожалуйста, — позвала я, и Мар на секунду прикрыл веки, но все-таки подошел к постели.
Он немного постоял над нами, непривычно мрачный, весь в черном, а затем пристроился по другую сторону от меня и осторожно прижался щекой к моему плечу. Так мы и лежали на кровати втроем, я — в объятиях двух мужчин, согретая их крепкими телами, успокоенная их близостью, в которой так нуждалась.
Глава 29. Разговор
Я стояла, прижавшись к каменной стене в секретном туннеле, и смотрела в две маленькие дырочки для глаз. За этой стеной был кабинет короля, а сам король сейчас сидел за рабочим столом, склонившись над какими-то бумагами.
Ладонь холодил стеклянный флакончик с зельем. Еще два дня назад перед столь важным разговором я бы не находила себе места от волнения, но сегодня в груди звенела тоскливая пустота. Я была спокойна, как ледяная скульптура. На кону стояла человеческая жизнь, но это меня совершенно не трогало. Я просто выполняла свой долг.
Пальцы нащупали выступающий камень и вдавили его в стену. Стена стремительно повернулась вокруг своей оси, и я оказалась перед королем.
Удивительно, как бесшумно работал этот механизм. Вероятно, к строительству тайных ходов приложили руку колдуны прошлого.
То ли у Его Величества был чуткий слух, то ли король ощутил сквозняк, а может, краем глаза уловил движение, но уже в следующую секунду в тишине кабинета прогремело ошеломленное:
