— Хочет нормальную семью, — закончила я за эспера, твердо смотря на него. Мужчина поднял на меня взгляд, не меняя положения головы. И я пояснила: — Она ещё ребёнок и хочет, чтоб у неё была мама, хочет чтоб отец обнимал не только в ее ментальном мире, а еще хочет быть здоровой. Я понимаю. Ты обращался за помощью к королю?
— Обращался, — ответил эспер все тем же спокойно-безжизненным голосом. Он подцепил пинцетом очередную маленькую деталь и прикрепил ее на место, словно собирая диковинный пазл. При этом он сверялся с чертежом, на котором были выведены несколько рун. — Король очень доходчиво объяснил мне, что я самый нежеланный гость в столице. Я удивлён как меня еще терпят на собраниях конгресса.
— Что за история с покушением на брата короля?
— Кто-то хотел его убить. По стечению обстоятельств, некоторые улики вели ко мне. Мне предъявили обвинения, но доказать ничего не смогли. Король отчего-то уверен в моей виновности.
— Но ты этого не делал?
— Нет. Мне нет никакой выгоды от чужой смерти. Отец научил меня добиваться своего словами и действиями, но никак не подлостью и убийствами. Сейчас я виноват лишь в том, что родился менталистом, хотя лет двадцать назад это было очень престижно. Мой отец был на хорошем счету у короны, служил им верой и правдой, занимая высокий пост.
Я вспомнила о том, что прочитала вчера в книге. Ведь лорд даже не смог бы оправдаться с помощью проверки памяти. Никто не сможет доказать подлинность его воспоминаний.
— И ты даже не знаешь почему теперь так сместился ракурс?
— Могу только догадываться, что это проделки партии Саго ла Вар.
— Это партия Зельто? Зачем ему это?
— Понятия не имею. Потому и не спешу обвинять его публично. Но у герцога де Варио явно есть свой зуб на менталистов.
Рэйзельд вдруг оторвался от своего занятия и пристально посмотрел на меня. Я даже поежилась и украдкой оглядела себя. Что могло привлечь его внимание? Но эспер словно вспомнил что-то важное, и, глядя на меня, теперь решался стоит ли это осуществить.
— Что такое? — спросила, чувствуя себя совсем уж неуютно. Но менталист сразу же опустил голову, продолжая работу.
— Ничего. Просто задумался.
— Рэй, а какое же преступление ты тогда совершил?
Рука эспера дрогнула. Крошечная деталь выпала на стол и тихо звякнула. Мужчина моргнул, смотря на пустой пинцет, словно не понимал как подобное могло произойти. Потом медленно отложил инструмент и вновь посмотрел мне в глаза. Несколько пугающих минут он молчал. Тогда я добавила:
— И уверен ли ты, что оно не навредит Мирабель?
— Не уверен, — глухо произнес Рэйзельд все еще смотря на меня. — Я был в отчаянии и поддался эмоциям. Я был уверен, что делаю это для нее.
— А сейчас?
Я смотрела в темные глаза и не могла отвести взгляд. Мужчина так же глядел на меня.
— Я не могу ответить тебе, Арэли, — эспер поднялся с кресла, неспешно обошел стол и сел на его угол, скрестив руки на груди не для удобства, а скорее по старой привычке. Посмотрел на меня сверху вниз: — Но у меня есть один вопрос к тебе. Ответишь?
— Если мне позволит память, — стушевалась я.
— Для ответа скорее понадобится логика, чем воспоминания, — успокоил меня Рэйзельд. Я неуверенно кивнула, и он заговорил: — Если некая партия старается продвинуть в конгресс законопроект о запечатывании сознания в качестве наказания за преступления против короны, какие цели они преследуют?
Я опустила глаза, мысленно прокручивая в голове вопрос. «Печать сознания» — не тот ли ритуал я видела в книге о менталистах, когда искала руну успокоения?
— Хотят больше запугать людей, которые готовы на совершения противоправных действий? — предположила я. Эспер смотрел на меня выжидающе, словно я могла сказать что-то ещё. — Освободить тюрьмы, иметь власть над сознанием преступников…
В голове опять возникло чувство, будто открылась крышка огромного сундука в котором была видна лишь тьма. Щупальце догадки постучалось оттуда в невидимую стену, но вновь улеглось. Я нахмурилась, стараясь выудить воспоминание, и когда открыла рот снова, то предложение сложилось само собой, будто слова рождались не в голове, а на самом кончике языка:
— Это может быть предпосылкой для неограниченной власти в конгрессе.
Я сама удивилась тому, что сказала и недоуменно посмотрела на Рэйзельда. Он выглядел заинтересованным. Спохватившись, я спросила:
— Но вы ведь говорите не об ментальных эсперах, правда?
— Не о них.
— Но кто еще сможет провернуть подобную процедуру? Даже в книге было указано, что «печать сознания» подвластна не многим ментальным эсперам и требует годы практики.
— Все именно так, Арэли, — вздохнул Рэйзельд. — «Печать сознания» древний и очень сложный ритуал. Человека намного проще убить, свести с ума, перетянуть на свою сторону или лишить воспоминаний, чем заблокировать сознание в его же теле, отрезать от управления им, при этом сохранив оболочку живой. Для этого использовалась сила и мастерство нескольких эсперов. В одиночку на сегодняшний день никто не смог повторить его, и это служило своеобразным защитным механизмом, чтоб избежать злоупотребления менталистами такой практикой. В конечном итоге она оказалась под запретом и карается казнью всех участников. Но неделю назад в конгресс было отправлено письмо о том, что Саго ла Вар разработала новый подход к ментальной магии, вывела новые руны, которые позволяют не эсперам проводить сильнейшие манипуляции с сознанием.
— И значит теперь менталисты не нужны? — уточнила я. Карие глаза глянули на меня с сомнением, но я уже и сама поняла глупость сказанного мной. Зачем объявлять кого-то вне закона, если ты стал сильнее его? Только в том случае, если на самом деле не стал. Я ахнула: — Только менталисты теперь способны будут противостоять приспешникам Зельто?
Рэйзельд кивнул и повторил свой вопрос:
— Так зачем же партии нужен этот закон?
— Захватить власть? — снова сказала первое, что пришло в голову. Менталист покачал головой:
— Слишком топорно. За ними ни разу не замечено никаких действий «в лоб».
— Тогда подготовить почву для обвинения менталистов? — было вторым моим предположением. Над ним мужчина размышлял чуть дольше, но тоже отмел:
— Вновь очень явно. Менталисты скорее залягут на дно, предпочтут уехать из Вламарии или просто не пользоваться способностями.
— Это все слишком близко к поверхности, — вдруг произнесла я, скрестив руки и глядя в точку перед собой. Перед моими глазами вдруг пролетела красная шелковая ткань, подхваченная ветром и увлекаемая им вниз, к подножию скалы, где волны с шумом разбивались о камень.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Рэйзельд, заинтересованно склонив голову набок. Обычно он неестественно для человека замирал в любой позе, и потому любой его жест выделялся, будто пошевелилась мраморная статуя.
— Этот законопроект в любом случае нужен для того, чтоб затыкать неугодным рты. Саго ла Вар сейчас ведь находится на самой верхушке, они уже могут диктовать условия? Зельто осталось лишь как-то выслужиться перед королем настолько, чтоб стать едва ли не членом семьи. Возможно, даже жениться на принцессе, или что-то в этом роде. Убрать Неско ла Нур, чтоб не путались под ногами и заткнуть всех, кто говорит против. Но этот законопроект лишь маленькая часть. Нужно найти то, что скрывается в глубине.
— Зельто хочет власти, — согласился со мной герцог. — Но он не пойдет открыто против короля. Пока что он целенаправленно убирает конкурентов.
— Значит, ему нужен какой-то рычаг давления…
Я запнулась, озаренная одновременно глупой и гениальной догадкой, но высказать ее не успела. Со двора послышался истошный крик:
— Лорд Рэйзельд!
Мы одновременно с герцогом подхватились со своих мест и бросились к окну. Перед домом стояли Клавдия, Тарья и Леська, к ним от дома бежал Солен, а от озера Фелений. Служанки порхали вокруг упавшей бессознательной Мирабель. Менталист пулей сорвался с места и бросился в коридор, а я замерла, парализованная страхом. Прижатую к груди руку скрутило знакомым спазмом, но я не обратила на него внимание.
