Когда мы с родителями переехали в Чехию, у меня появилась первая собственная квартира, но к ней я отнеслась несопоставимо проще. Здесь же мне была важна каждая мелочь, и каждая деталь была значительной.
В последний месяц Мэтт жил в апартаментах один, а я решила перед свадьбой провести как можно больше времени с родителями.
Мэтт внес меня в дом на руках. Не отпуская, скинул свои туфли, сняв один носком другого. Пронес в спальню и там опустил на кровать. Наклонился, чтобы избавить меня от серебряных туфелек, провел рукой от щиколотки к колену по тонкому неощутимому кружеву чулка.
Я лежала на спине, приподнявшись на согнутых локтях, не отрываясь глядя на любимого. Теперь обе его руки скользнули выше по бедру и вернулись обратно к коленям. Я молча наблюдала, затаив дыхание. Мэтт стоял на коленях между моих ног и просто гладил, с каждым витком поднимаясь все выше, пока не коснулся края чулка. Прикосновение его горячих пальцев к обнаженной коже обожгло, и я всхлипнула.
Этот звук словно послужил сигналом. Одним резким движением Мэтт оказался надо мной, накрыл мои губы своими и начал целовать — горячо, но нежно, не углубляя поцелуй, пока я сама не коснулась кончиком языка его губ в желании получить больше. И получила. Его язык тут же атаковал мой рот — исследуя, лаская, требуя. Пальцы забрались вверх по талии и выше, снимая с плеч тонкие лямки платья. Муж оставил мой рот, чтобы согреть каждый сантиметр освобождаемого от одежды тела.
— Сладкая, — то ли простонал, то ли прорычал Мэтт, и я выгнулась, ловя удовольствие даже от звука его голоса. Моя кожа горела от поцелуев, руки блуждали по его спине, мяли тонкую рубашку, которую он бессовестным образом не снял. Желание ощутить его кожей к коже стало невыносимым, и он это почувствовал. Чуть отодвинулся и стянул рубашку через голову, не расстегивая, лишь серебряные запонки отлетели и глухо покатились по полу.
Обнажённые по пояс, мы окунулись в следующую волну желания, оба давно готовые к продолжению, но оба оттягивающие его, получая феерические впечатления уже от этих прикосновений.
Но наступил момент, когда промедление стало болезненным, а желание невыносимым. В голове стоял туман, я чувствовала себя пьяной, хотя не выпила на празднике ни капли алкоголя. В какой-то миг просветления осознала, что вместо платья меня теперь греет горячее тело мужа, и между нами больше нет ни одного препятствия в виде даже того невесомого кружевного изделия, по ошибке названного бельем.
Легкая боль, и рука мужа, легшая мне на живот, чтобы забрать ее. А дальше — чистый незамутненный восторг, ощущения такие пронзительные, что я не могла представить, что может быть еще ярче. Но стало. В один момент томление, что нарастало в моем теле с каждым движением, заполнило сосуд моего удовольствия до кроев и взорвало его миллионами острых, красочных осколков. Я закричала, не совсем понимая, что со мной, и как можно не умереть от таких сумасшедших ощущений.
Пришла в себя не сразу. Осколки еще не все растворились, заставляя мое тело время от времени содрогаться остатками пережитых эмоций.
— Любимая, — прошептал мне Мэтт, перекатываясь так, чтобы я оказалась полулежащей на нем, — я так долго этого ждал. Настолько невыносимо долго, что боюсь, спать я тебе не дам. Совсем.
— До утра? — уточнила я, поднимая руку и начиная вырисовывать круги на его загорелой груди, покрытой выгоревшими волосками.
— Ну, — он сделал вид, что размышляет, потом серьезно сказал, — по моим подсчетам спать тебе не придется недели три.
Я рассмеялась, но тут же охнула, когда Мэтт снова крутанулся, подминая меня под себя и начиная целовать — сначала шею, потом невероятно чувствительное место за ушком, потом губы. Его намерения были тверды во всех смыслах, и во мне мелькнуло сомнение, а были ли его слова шуткой?
Но под утро я все-таки уснула. И даже настойчивые поглаживания и поцелуи не смогли вернуть к жизни мое обессиленное тело. Сквозь дрему услышала громкий разочарованный вздох, успела улыбнуться про себя и провалилась теплый ласковый сон.
Проснулась резко и села, не понимая спросонья, что именно меня разбудило. Мэтта не было, и сердце кольнула тревога. Ровно до того момента, как я услышала звук включаемой в душе воды. Поняла, что любимый встал совсем недавно, и меня выбросило из царства Морфея сразу после его ухода.
Потянулась, ощущая себя вполне отдохнувшей и какой-то необыкновенно умиротворенной. Откинула покрывало и голая прошлепала в ванную. Остановилась на пороге, любуясь поджарым мужским телом, скорее угадываемым, чем видимым за стеклянной перегородкой и потоками воды. Конечно, я присоединилась к купанию. Скользнула к мужу и сразу попала в плен его неутомимо жадных рук и губ. В общем, мы подзадержались с завтраком. Сначала прямо в ванной, потом, когда начали одеваться, еще и в спальне.
Позавтракали в ближайшей кофейне свежими трдельниками с корицей и горячим шоколадом. А потом снова вернулись домой и неспешно занялись сборами к отпуску. К слову сказать, Мэтт действительно закупил мне целый гардероб, так что припасенный чемоданчик пришлось перетряхивать и заполнять новыми вещами. Потом мы снова отвлеклись и чуть не опоздали на самолет. Сборы из неспешных стали судорожными, но к вылету мы, к удивлению, успели.
Томе я позвонила с островов, выловив тот редкий момент, когда Мэтта не было рядом. Не то, чтобы я скрывала, но, боюсь ему бы не слишком понравился наш разговор и то, что для него мне пришлось вновь стать Лексой.
— Сашка! — Томин восторг был таким искренним, что я облегченно выдохнула, радуясь, что не зря все затеяла.
— Как ты, Тома?
— Отлично. Мы с Витей решили поженится. Как бы я хотела увидеть тебя в такой важный день.
— Я пришлю подарок, но приехать не смогу. Я тоже вышла замуж, и муж у меня суровый — не отпустит, — я широко улыбнулась, давая понять, что шучу.
— Мне очень жаль, что я настаивала на твоей встрече с Матиасом, — вдруг серьезно сказала Тома, — ты знаешь, он ведь тоже женился. Буквально пару недель назад. Я видела фотографии в сети.
— Да, я тоже видела, — беспечно отозвалась я, — не переживай. Мой муж красивее, умнее, добрее…
— Ладно-ладно, я поняла, — рассмеялась Тома, — вижу, что ты действительно сияешь.
Мы проговорили еще минут пятнадцать, пока в какой-то момент я не подняла глаза от браса и не увидела, что в дверях стоит Мэтт и рассматривает меня со странным, нечитаемым выражением лица. Как долго он тут? И почему так смотрит? Я торопливо и немного скомкано распрощалась с Тамарой и уставилась на мужа в ответ.
— Мне оставить этот образ? — спросила я немного нервно, и Мэтт ощутимо вздрогнул.
— Нет, — сказал как-то ошарашенно, — нет, — повторил уже уверенно, — твой облик просто напомнил мне те дни, которые я провел в аду.
Он потряс головой, будто желая вытряхнуть из нее неприятные воспоминания, взъерошил светлые волосы и снова посмотрел на меня:
— Я люблю тебя любой, Ириска, но, пожалуйста, стань снова собой.
Я вернула свой облик с легкостью и облегчением, и мой муж тут же шагнул ко мне, сгребая в объятиях и прижимая к яростно бьющемуся в груди сердцу.
Эпилог первый — Стан
Солнце отражалось от снега и било по глазам — слишком яркое, невыносимо слепящее. За два месяца в горах я никак не мог к этому привыкнуть. Каждый раз, выходя из дома, несколько минут стоял, пытаясь проморгаться и приспособить глаза к этой яркости на максимальных настройках.
Вдохнул. Воздух тут просто нереальный. Как родниковая вода — пьешь и не можешь остановиться. Так и здесь — хочется вдыхать его в себя — до головокружения, до разрыва лёгких.
Вид тоже шикарный. Это начинаешь замечать, когда глаза немного привыкают к ослепляющим бликам. Сосны — вековые, припорошенные снегом; горы — бело-стальные — прекрасные в своей монументальности и грозности, озеро — твердое стекло — по крайней мере тот участок, что я очистил от снега. Или правильнее сказать — оплавил?
