по своим начальственным делам. А я поплелась к себе, чувствуя, как на спине дымится ряса от взгляда двух не удовлетворивших интерес кухарок.
– Расколюсь за фазанье крылышко, – огласила я условие и скрылась в недрах постоялого двора.
В комнате разложила бумаги, сделала деловой вид и принялась ждать делегацию. Все равно придется выкладывать начистоту, так хотя бы, как говорила моя бабушка, мошну набью.
Взятку приняла благосклонно. Пока я ела, кухарки, усевшись на кровать, не спускали с меня глаз.
– Ну?
Я сыто вздохнула, отложила обглоданную косточку и вытерла рукавом рот, за что тут же отхватила скрученным полотенцем по плечу. Они со мной, точно с малым дитем, не церемонились. Послушно взяла из рук Волюшки салфетку и приложила к губам.
– Что ну? Не сложилось. Сначала не нашла осла, потом не услышала погоню, потом напал увох, а утром очнулась в герцогской постели.
– Голая?
– Голая.
– Было чего? – Волюшка вся подалась вперед.
– Нет.
– А ведет себя так, будто было.
– Он еще не знает, как меня наказать.
– Конечно, – Шаманта сохраняла суровый вид. – Я бы как следует всыпала. Не нашла осла, значит, не судьба: отложи побег. А ты поперлась в темноту.
– Сами же отпустили, – надула я губы. Кухарки виновато переглянулись. – Или… или это вы моего Зверя из конюшни увели?
– А как тебя еще остановить можно было? – теперь я поняла, куда бегала Волюшка. И почему принесла пироги сильно запыхавшаяся. – Уговорами? Ты бы видела себя. Глаза горят, от еды отказалась – так тебя лихорадило. Вот и решили подыграть.
– Так вы, наверное, и герцогу на меня донесли?
– Нет. Когда мы, не дождавшись тебя у загона, побежали на постоялый двор, Их Светлость мимо нас проскакал. Пас он тебя, деточка, – Шаманта многозначительно покачала головой. – Вот попомнишь мои слова. Гадал, небось, хватит у тебя дури побежать или нет.
– Хватило, – я опять вздохнула.
– Хотя из тебя тут героя делают…
Я навострила уши.
– …что, мол, хронист сам вызвался подсадной уткой быть и специально громко топал, чтобы увох на этот шум показался, но мы–то точно знаем, что из–за тебя наш герцог едва не погиб.
– Меня с коня сбросили, – пожаловалась я. – Все плечо синее. И болит. На, жри, тварь, монаха.
– Глупая. Герцог увоха уводил. Но видать тот не сильно голодный был, побрезговал более крупной добычей. И пришлось Их Светлости под него нырнуть, чтобы тебя, дуреху, собой накрыть.
– А вы откуда знаете?
– Мы обережников кормим. И все слышим. А где не поймем, не постесняемся переспросить. Кому из них охота пересоленое мясо жевать?
– И что же вы выспросили?
Как выяснилось, за увохом все время следили. Даже выяснили, в каком доме разрушенного селения он устроил себе лежбище, перебравшись поближе к людям. На эту ночь была назначена операция по его отлову. Приготовили телегу, чтобы ее с шумом прогнать мимо холма, а когда тварь напала бы, обнаружила бы сюрприз – дюжину обережников, поднявших разом пики. Острие наконечников против шипов твари. Наконечники же, конечно, были смазаны ядом.
– Ядом? – встрепенулась я. – Уж не злым ли ольдом?
Шаманта отвела глаза. Теперь понятно, где она раздобыла ужасающее средство. Кто–то из обережников не раз испробовал солонину, прежде чем понял, что питаться ему ею все время, если не поддастся на шантаж старшей кухарки.
– Для себя берегла, – произнесла Шаманта. – Знаю, бывают такие случаи в жизни, когда свет настолько немил, что уж лучше оставить его.
– Я никогда не решилась бы наложить на себя руки, – я строго глянула на кухарку. – Выход всегда найдется. А испытания – они лишь закаляют.
– Хорошо, коли так. А если тварь будет держать тебя в какой–нибудь пещере и отрывать от плоти твоей по кусочку по мере надобности? Что тогда? Тоже, искалеченная, будешь надеяться, что монстр когда–нибудь насытится и бросит тебя?
– Ты про жмена? – Волюшка в ужасе прикрыла уголком платка рот. Шаманта кивнула.
– Я нашла сестру свою в одной из пещер Заковья. Обережники тогда разрешили забрать останки родных. Я узнала ее лишь по хорошо сохранившемуся лицу. Сколько боли на нем было написано! Тварь, после того, как откусывала от нее часть, зализывала рану, чтобы та не загноилась. Мне после обережники сказали, что свойство волшебное в слюне жмена есть, залечивает все быстро. Кровь останавливает. Ты поинтересуйся у Збигува, он покажет склянку, в которой хранит слюну гадюки. Сам пользуется, если поранится.
– У этих тварей всегда что–то полезное найдется, – Волюшка расправила фартук на коленях. – Я слышала, даже увох может жизнь спасти, если его ядом, что в мешочке по когтем прячется, больного поить. По капельке. Пока недужный спит, болезнь отступает. Мне сам Збигув рассказывал. И показывал. Яд мутный, точно молоко.
Я облизала губы, вспоминая, как они онемели.
Мы помолчали. Шаманта заново переживала гибель сестры.
– А как выглядит жмен? Он мне никогда не встречался.
– Значит, бог уберег. А выглядит просто, как змея. Но та змея настолько огромна, что может целиком запряженную телегу в себя засунуть.
– Зачем же тогда по кусочку откусывать? – брякнула я, не подумав, что могу сделать больно Шаманте. Готовясь к походу в горы, я желала знать все, на что способны твари.
– Деток кормить. Пока они самостоятельно не будут способны заглатывать крупную добычу.
Я закрыла глаза.
– Шаманта, у вас еще остался злой ольд?
– Остался.
– Дадите мне капельку?
– Отчего не дать?
– И мне, – Волюшка подвинулась ближе, прижалась боком к старшей кухарке. – На всякий случай.
– На всякий случай, – повторила я.
Опять помолчали.
– Так что там с увохом? На чем мы остановились?
Шаманта ожила.
– Обережники хотели насадить его на отравленные копья – увоха ведь только изнутри можно взять, снаружи не пробьешь, но дело испортил глупый монах, которому вздумалось рыскать по холмам в поисках своего осла, – мы все трое, чувствуя свою вину, вздохнули. – Хорошо, что тебя нагнал герцог. Попытался увоха отвлечь, но тот почему–то пренебрег крупной добычей.
