удовольствием восполнит пробелы в знаниях».
В покои герцога я напрашиваться не спешила, поэтому верила на слово.
Однако отметила, что столь тесного общения, что случилось между нами после нападения увоха, больше не происходило. Никаких совместных завтраков, задушевных бесед или походов в ту или иную часть армии. Каждый из нас занимался своим делом. Меня не посвящали в грядущие планы, но регулярно забирали мой ящик, чтобы порыться в нем.
Я старалась писать только по существу, как заправский хронист – с указанием дат и без пространных погружений в прошлые события, но замечания герцога на полях все чаще и чаще заставляли отойти от правил.
Как, к примеру, я должна была реагировать на странный вопрос, появившийся во время обсуждения рыцарского снаряжения? Я пишу: «Мне, как невоенному человеку, трудно разобраться, чем отличается ценность пластинчатых доспехов по сравнению с кольчугой», а Их Светлость вдруг любопытствует: «Как ты себя чувствуешь? Я заметил, что сегодня мой летописец грустил и был задумчив».
Приходилось выкручиваться. Не писать же прямо, что летописец размышляет, не пора ли вернуться к плану Конда и определиться, каким способом осуществить побег. Путь к мосту свободен, никакая тварь рядом не бродит. А идти в горы с армией – чистое самоубийство. Даже если подброшу плащ на поле боя, где гарантия, что найду дорогу назад?
Вынуждена была написать, что летописец обеспокоен грядущими событиями и боится, не откусит ли неизвестная тварь ему голову. На что тут же получала ответ: «Держись за моей спиной, и ни одна тварь до тебя не доберется».
Но больше всего меня ввел в ступор монолог о мече. Речь как раз шла о деталях и размерах этого мощного оружия (с рисунком и пояснениями, сделанными герцогом), откуда я, наконец, узнала, что такое яблоко и для чего нужен двуручный меч, как вдруг обнаружила отступление, где дюк Э в поэтической форме изложил страдания меча, вдоволь напившегося крови и мечтающего заснуть в объятиях ножен.
Мой ответ был прост: «Двуручному мечу не нужны ножны. Совсем».
Я с нетерпением ждала реакции индюка Э и дождалась. Из сложенной пополам страницы выпал засушенный полевой цветок. Что это?
Я сидела и смотрела на бледно–синюю головку несчастного лютика и улыбалась, словно дура.
После непонятной выходки герцога я старалась избегать встречи с ним. Если где в гуще толпы и ловила его взгляд, то краснела так, что полыхало не только лицо, но и все тело. Хотелось нырнуть в реку и не всплывать. Пульс увеличивался до невозможного, а рот пересыхал. Спроси у меня в этот момент о чем–нибудь, и я промычала бы, точно неразумная корова. Герцог же, наоборот, играл со мной, как кот с мышкой. Нет, чтобы вызвать к себе (раньше не церемонился) и объяснить, чего от меня хочет, делал наши случайные встречи волнительными. То мимоходом задевал своей рукой мою, то вдруг оказывался стоящим за спиной, и я поворачивалась, чувствуя чужое дыхание на затылке, то наблюдал издалека, загадочно улыбаясь.
«Это уже становится неловким, – набравшись храбрости написала я, отправляя ему хроники. – Ваши взгляды и мое стеснение замечают. Неужели великий полководец хочет прославиться несвойственными мужчине чувствами к своему хронисту?»
«Великий полководец хотел бы большего, чем просто взгляды. Ему все равно, что о нем думают вассалы. Ему не все равно, как к нему относится летописец. И он не желает, чтобы решение хрониста о сближении было принято под давлением величия гения военного дела».
О, как нескромно!
Я с десяток раз прочла сообщение. Мы, заигравшись, вступали на горящую тропу: герцог прямо говорил о постели. Но он ждал, что я первой постучусь в его дверь. Не хотел казаться насильником, поскольку именно так поступают господа, желая завладеть ничтожными подданными.
«Вы практикуете противоестественную связь? Полководец и хронист? Неужели? Только подумав об этом, я сгораю от стыда», – как летописец, я могла поинтересоваться этим аспектом. Ведь обоз с продажными женщинами не всегда следовал за армией. Мне уже донесли, что в горы пойдут усеченным составом. Остальным приказано ждать возвращения отряда. Кухарки вот уже неделю усиленно готовили «сухие пайки»: вялили мясо, сушили сухари, намешивали мед с маслом и орехами.
«Я слышу намеки на мужеложство? – ответ герцога не задержался. Я прямо видела, как он поднимает бровь. – Но мы–то знаем истину. Мы вполне осознаем, на что способны в постели великий полководец и его юный хронист».
«Крепость хрониста не сдастся напору великого полководца. Его помыслы чисты, а бастионы крепки».
«Не буду брать нахрапом. У меня достаточно сил на долгую осаду».
«Удачи!»
«Удачи».
«А почему Их Светлость не приглашает хрониста на совещания? – это был чисто рабочий вопрос. – Разве ему не положено освещать все аспекты предстоящей битвы с тварями?»
«Великий полководец опасается, что хронист не сможет покинуть комнату после совещания. Бастион не выдержит натиска и падет. Помысли полководца не чисты».
Нет, надо кончать опасную переписку. Так мы доиграемся.
Мои помысли уже не были настолько чисты, как прежде, а бастионы ощутимо пошатнулись. Лишь светлые воспоминания о Конде удерживали меня от необдуманного шага. Герцог нравился все больше и больше.
Но вот, наконец, прибыли из Зохана обережники, которых так долго ждали. Они принесли с собой голову кроволака и выставили ее на всеобщее обозрение. Мы с кухарками тоже пошли поглазеть. Мертвый, он все равно оставался красивым. Вот честное слово, так красив, что засосало под ложечкой. Представляю, как трудно сопротивляться, если его прекрасные глаза открыты. Но трезвомыслящий человек просто обязан противостоять этому неестественному зову природы! Похоть – вот что толкает нас на неверные поступки! Надо воспитывать себя и не кидаться первому встречному на шею.
Все это, недолго думая, я выложила в хрониках.
Но приписка герцога меня удивила.
«Жажду любви внушать способны не только твари. Перед зовом природы никто не устоит. Если хронист хочет в этом убедиться, пусть выйдет в полночь в коридор».
Никаких ночных рубашек. Я оделась так, точно собиралась в поход по снежным пустошам. Тщательно все застегнула и завязала. В полночь я к эксперименту была готова. В мыслях не держала отказаться от встречи. Герцог должен заплатить поражением за голословные утверждения. Перед зовом природы
