— Так кто мощи-то украл, есть предположения? — снова подает голос молодая мама Инга Борцова, удерживая на руках грудничка и посматривая за шустрыми двойняшками, что пытались отодрать от кресла подлокотник.
— Нелюди, точно нелюди, — бурчит ее супруг Боря, а в ответ истерично шипит аспид Галина Чешуева:
— Ш-ш-што с-с-с-сказал, смерд?!
— Граждане и не совсем граждане! — возмутился Кощей. — Призываю вас к прекращению беспочвенных обвинений! Здесь все — жители одного города. Одной страны!
— Да кому они еще могли понадобиться? Мы люди простые, чаровать и колдовать не умеем!
— А мы тоже, это же мощи. Кому в голову придет мысль ими пользоваться?
— Ой, чайники стоеросовые, — хохочу над этими малахольными, любуясь вспыхнувшей руной изгнания духов — моя любимая — на стене. — Это ж такой артефакт, такие силы. Мир можно перевернуть. Впрочем, для этого надо быть именно некромантом или демонологом, дабы решиться их использовать в неблагих целях.
Внезапная тишина заставляет меня поежиться. Прямо спиной чувствую на себе сотни взглядом от мала до велика. Станка сочувственно вздыхает, отодвигается от меня и косит черным взором, делая вид, будто мы незнакомы.
— Они все смотрят, да? — спрашиваю тихо, и она кивает.
— На меня?
— Ага.
— И слышали все?
— Так ты же орала, как дурная, кто бы не услышал, — пожимает гадалка плечами, разводя руки в стороны.
Медленно поворачиваюсь и натыкаюсь на угрюмые, решительные лица урюпинцев. Первой в меня тычет крючковатым пальцем Яга. Машет костяным протезом ноги в одной руке и горшком с мухоловкой, объевшейся тюлем, в другой.
— Вот она! Некромантка! Лови, жги, держи воровку!
По глазам Васи вижу выражение: «Ой, дура», а затем срываюсь с места, спеша к выходу.
— Жги ведьму! Жги ведьму! — орет толпа.
Не, не, не, на массовый суд мы не договаривались.
Уже почти настигаю выхода, как истошно вопит заместитель главного священника:
— Пантелей Пантелеич, вы очнулись! — народ тормозит, и я с ним, оборачиваясь к сцене. А там еще недавно почивший главный священник приподнимает дрожащую руку, застонав во внезапной тишине:
— Кагорчику мне… Бутыль.
Справочная информация*:
Чиргенори (цыг.) — звездочка
Глава 4
В местном отделении полиции так же уныло, как в болоте с кикиморами. Изолятор временного содержания для людей и нелюдей разделен на две секции: обычная камера и магически оснащенная. Судя по полустертым, едва светящимся рунам — еще пара лет, и можно будет выходить тюрьмы не напрягаясь. Впрочем, сейчас тоже можно сорвать хилую защиту. Полусонный охранник-перевертыш отчаянно зевает, демонстрируя небольшие клыки в человеческом обличии. Сонно моргая желтыми глазами с вертикальными зрачками, он оглядывается вокруг.
Пьяный бомж Георгий — некогда светило исторической науки — спит на скамейке в своей камере напротив меня. Я же задумчиво догрызаю с грустью последний стебель гвоздики и тяжело вздыхаю.
Вот непруха-то.
— Отстой, — бурчу, колупая отходящую от стен краску, поднявшись со скамьи. От ржавой решетки обратно к стене. Туда-сюда, белый потолок с пятнами грибка. Здание старое, меня пока вели от полицейского бобика в антимагических цепях, успела пару раз в коридоре о подранный линолеум запнуться.
— Гражданка Замогильная, не разрушайте госимущество, — сонно бурчит Евсей, почесывая ухо длинным желтым когтем.
— Еся, — мрачно изрекаю, опираясь о прутья решетки. — Ну, ты-то хоть не дури? Вспомни, кто от тебя дух помершей тещи отгонял, а? Неужели веришь в эти глупые обвинения?
Даже вспоминать не хочу, как меня сюда тащили. Хорошо, наша доблестная полиция в лице рослого богатыря Ванюши да полковника Виталия Сергеевича ситуацию спасла. Быстро меня повязали, обвинения предъявили, зачитали права и сунули в потрепанный уазик. Казалось, весь город враз ополчился из-за дурацких костей. Фанатики чертовы. Да нужны они мне больно.
— Не могу ничего сказать, Кристин, — разводит руками Есик, пожимая плечами. — Работа такая, приказ. Сама понимаешь.
Понимаю и не понимаю одновременно. Потому что надо быть конченым идиотом, чтобы стащить великие святые мощи Агриппины прямо из церкви перед мессой. Во-первых, это глупо и неразумно. Во-вторых, очень опасно: мощи обладали не только скопившимся за столетия запасом нейтральной магии, которую можно было обратить в любую сторону. Они еще являлись настоящей бомбой с часовым механизмом. Использующий их некромант или демонолог должен уметь обращаться с такими вещами и иметь хороший опыт. Мощи, как моя лопата, обладали своей собственной волей. При случае могли и хозяина пришибить отдачей.
А за любую магию надо было платить. Такие дела.
— Слушай, ну отпусти, а? У меня там маньяк у вампира в заложниках. Не приду, он же потом всю мэрию жалобами закидает, — вздыхаю, пытаясь напереть на совесть. Ох уж этот «граф» Григорий Стопкин. Возомнил себя дворянином, достает всех, и меня в том числе.
— Не могу, — мотнул русой головой Есик, нервно дергая наполовину оторванную пуговицу на рубашке. — Приказ начальства держать тебя до официального допроса.
— Кем?
Нет, мне правда интересно. По правилам в нашем законодательстве: магов, некромантов, ведьм и любых людей, обладающих волшебным даром, допрашивать могли только те же маги, обладающие достаточной квалификацией. В нашей полиции таких не водилось. Вот оборотни в погонах, перевертыши, мавки, богатыри, простые люди, даже горгулья была, — а вот магов нет. Никто не хотел идти на низкооплачиваемый труд с большим количеством ответственности и терять возможность ездить по заграницам. Опять же отчеты сдавать: куда расходовал зелья, для чего и сколько?
Запрещенную траву при изъятии не кради, на выборы главы иди обязательно, митинги и демонстрации будь добр разгони.
— Да ведь понятно. Церковники, — начал было Евсей, но замолчал, потому что тяжелые металлические двери с лязгом отворились и послышались возмущенные голоса.
— И что я должен писать в этой дурацкой таблице?! Десять минут задерживал подозреваемого, ибо он отчаянно сопротивлялся?! — грубый бас Ванюши нарушил тишину помещения. В камере напротив всхрапнул Георгий, перевернувшись на другой бок и положив ладонь под щеку.
— Пиши: с восьми ноль-ноль до обеда — совершал подвиг, — отозвался ему кто-то в ответ, и мы с Есиком переглянулись, стоило парочке войти. Мой взгляд переместился к двери, встречаясь с внимательным взором голубых глаз.
— Замогильная, на выход, идешь на допрос!
— Потолок ледяной, дверь скрипучая-а-а…
— Кристина Станиславовна, ведите себя прилично!
— За шершавой стеной трупы кучами...
— Кристина Станиславовна! Василий Рахматович, сделайте что-нибудь, — в отчаянии заныл Виталик Гулько, вцепившись в свои волосы. Мне же все равно. Открываю рот, набирая побольше воздуха и раскачиваясь на табурете, вновь завываю:
— Как пойдешь за порог — всюду кости. А скелеты в окно лезут в гости-и-и, — мой голос срывается на фальцет, отчего присутствующие в допросной морщатся.
Ишь какие неженки. Нечего в четыре морды на одну бедную маленькую некромантку нападать. Посадили в четырех стенах, ручки сковали защищенными антимагическими браслетами, которые кожу натирают. Вокруг из интересного: чахлая мандрагора дрыхнет в горшке да лампа настольная светит в глаз, пока следователь пытается продрать у себя на голове проплешину. Рядом с ним обмахивается папкой с делом Иванушка, пытаясь собрать в кучу глазки на переносице. Светло-голубая форменная рубашка едва ли по швам не трещит на его могучих плечах, стоит ему лишний раз шелохнуться.
Задумчиво откидываюсь назад и, покачиваясь на табурете, рассматриваю жалюзи позади Виталика. Время давно за полночь, а мы ни на шаг не продвинулись. Ни в обвинениях, ни в допросе, ни в деле. Тихо сыпется песок в песочных часах, устало зевает в кулак Вася, опираясь о шершавую стену позади себя. Над его головой портрет нашего батюшки царя — Николая Третьего. В резной рамке он сурово взирает на сии безобразия и аристократично кривит тонкие губы. Не самый удачный портрет великого самодержца: у него тут щеки кажутся полноватыми и глаза маленькие, злобненькие. Подозреваю, результат магической пластики лица, дабы скрыть следы старения. Или руки у фотографа кривые.
