пламени. Интересно, какими глазами она теперь на меня будет смотреть? Поймёт, наконец, кто я такой?
– Мы прошли огнём и мечом по их землям, пока фризы не начали сдаваться. Они складывали оружие, склонялись перед нами, как перед победителями, а мы были вольны карать и миловать по праву сильнейших. Под страхом смерти я запретил своему отряду мародёрствовать, – говорить дальше было всё тяжелей, но я чувствовал, что должен выпустить этот гнойник. – Пятеро ослушались моего приказа, считая, что война всё спишет, что всё сойдёт с рук, а их преступления и лишняя, ничем не обоснованная жестокость, останутся безнаказанными.
Жрица молчала, и я слышал незаданные вопросы. Огонь полыхнул особенно сильно, окрасив её волосы в цвет потемневшей меди.
– Они поджигали дома «фризских свиней». Грабили, насиловали женщин…
Одной было двенадцать. Двое были беременны и умерли от потери крови, когда «добрые» арнерианцы вскрыли их животы. До сих пор задаюсь вопросом – зачем? Что ими двигало – жестокое тёмное любопытство или желание запугать проигравших, показать свою силу и вседозволенность?
– Убивали стариков…
Одного прибили за руки и за ноги на воротах деревни, повесив на грудь табличку с надписью «предатель».
– И что ты сделал, Ренн?
– Я казнил их. Всех пятерых. Они были моими товарищами, воевали бок о бок, пили вино и делили хлеб у костра. У них остались жёны и дети…
Им я сказал, что те погибли, сражаясь. Правда бы их раздавила.
– У тебя не было выбора, – произнесла Рамона, старательно пряча дрожь в голосе, но пальцы до побеления вцепились в ткань платья.
– Выбор есть всегда, – отрезал я. – Только нет истинно верного, всё измеряется последствиями. Если бы я их пощадил, моё слово ничего бы не стоило, – я зачерпнул горсть пыльной земли и просеял её сквозь пальцы. – Пыль, да и только.
До сих пор в ушах стоят мольбы о пощаде. Семь лет прошло, а я помню каждое слово и выражения их лиц. Их липкий страх, въевшийся в кожу.
– Меня стали бояться. Не только чужие, но и свои. Кто-то назвал меня зверем, а остальные подхватили.
– Но это не честно! – янтарные глаза вспыхнули, и Рамона повернулась ко мне. – Настоящими зверьми были они, а не ты!
– Остальные считали, что я должен был их помиловать. Закрыть глаза. Сделать вид, что слеп и глух, а тех мерзких злодеяний не было, – я скривился. – Они считали, что каждая фризская женщина теперь принадлежит им, что бедняки должны отдать им последний кусок хлеба, что должны плясать перед ними и целовать ноги. Но я был не только командиром, но и сыном лорда, пусть и внебрачным. Моим пришлось смириться, потому что они уже знали, что последует за ослушанием.
Жрица коснулась пальцами висков, будто у неё разболелась голова. Зажмурилась.
– Тот разбойник… ты называл его Крисом. А он тебя – другом. Ты знал его?
Я горько усмехнулся. Я ждал этого вопроса.
– Его звали Крис Босая Пятка. Своё прозвище он получил из-за того, что всё время ходил в рваной обуви, – воспоминания нахлынули волной, утягивая в холодное бурлящее море. – Я знал его с детства, мы познакомились в Лестре, в одной из уличных драк. Мальчишкой я любил шататься по городу, то и дело влипая в неприятности. Мы подрались из-за какой-то ерунды… Он счёл меня сыном богатея, которого надо во что бы то ни стало проучить, но я сам навалял ему по первое число. Так и подружились, – я подбросил в костёр ещё дров и нарезал вяленое мясо на полоски. Одну протянул Рамоне.
– Мы вместе ушли на войну, он воевал в моём отряде. Во Фризии он попал в плен, и, когда мы подошли к форту, где держали Кристейна, фризы подожгли его – осталось лишь пепелище. С тех пор я Криса не видел, считал погибшим в огне. Возможно, для него это было лучшим уделом, потому что после войны всех, побывавших к плену, мой отец отправил на каменоломни на десять лет, как предателей. Все знали, что оттуда не возвращаются.
– Это чудовищно, Ренн, – прошептала Рамона. – Просто чудовищно.
Я кивнул.
– Такова была воля лорда, и никто не смел её оспорить. А хуже того – я был с ним согласен, ведь я его дехейм.
– А кто это? Никогда не слышала этого слова, – она вскинула на меня удивлённый взгляд, и я поспешил пояснить:
– Эта традиция пришла к нам с древних времён. Дехейм – это исполняющий волю, карающий меч, верный воин. Дехеймов посылали на самые опасные задания, зная, что они не посмеют отказать или струсить. Для такого, как я – это огромная честь и ответственность.
И снова взгляд упал на проклятый браслет – запястье пульсировало болью, напоминая, что Хранитель Секретов не спит. Надеюсь, он не лишит меня разума, воли и жизни прежде, чем я смогу убедить отца оставить Антрим в покое.
– Мне этого не понять, – Рамона взяла палку и поворошила ветки в костре. – Ведь есть более интересные и спокойные занятия, чем война.
Я хмыкнул. Доля правды в её словах была.
– Такова уж наша природа. Люди всегда воевали и будут воевать.
Мы помолчали. Это молчание не было неловким, а скорее уютным, что ли. Оно обволакивало плечи тёплым одеялом, а треск костра, его тепло и тепло женского тела расслабляли.
– Так что было дальше, Ренн? – наконец, спросила жрица. – Почему лорд поступил со своими людьми так жестоко?
– Многие переходили на сторону фризов, сломленные пытками или подкупленные серебром. Забывали о своей земле, выступали против вчерашних товарищей.
– Многие, но наверняка не все.
– Да… некоторые попали в эту мясорубку против собственной воли, побывали в пекле, вернулись домой, полные надежды на новую жизнь… – я до боли стиснул пальцы. – А их… отправили умирать с позором. Даже тех, кто не был предателями.
Всё, что я говорил ей, было жестоко, но правдиво, и её доброе сердце не могло принять эту правду.
– Значит, Крису удалось выжить, но, вместо того, чтобы вернуться домой и принять свою судьбу, он подался в бега, а потом вернулся и основал банду разбойников. И сегодня я его убил. Убил бывшего друга.
А ведь я по-своему его любил, привязался к нему. У меня не было более безбашенного друга, он умел заразить
