смехом даже самого хмурого молчуна, дрался с мальчишками за каждое обидное слово, всегда стоял за правду, защищал слабых.
Сегодня я похоронил его во второй раз.
– Ты ведь не мог знать…
– Всё ещё сомневаешься в том, кто я? – посмотрел на неё в упор, но Рамона выдержала мой взгляд.
– Тебе пришлось им стать, чтобы выжить.
Я только хмыкнул.
– Теперь-то я понимаю, почему Кристейн назвал свою банду Красными Топорами. В мирной жизни он был плотником, как и все его предки. Мог жениться и родить детей, но судьба распорядилась по-другому.
Или не судьба, а верхушка власти. Мой отец был одним из тех, кто поддержал короля в войне с Фризией.
– Всё равно я не верю, что ты плохой, – она упрямо мотнула головой, рассыпав по плечам мягкие душистые локоны.
– Я был и являюсь мечом своего отца, а он никогда не был сердечным человеком.
Кем меня только не называли: и Зверем, и Псом лорда, и убийцей. Помню чужую ненависть, злобу и боль, когда подавлял бунты в Западных землях. Когда ловил дезертиров, осуждённых с каменоломни, всю ту шваль, которая выползает по весне из лесов разбойничать на тракт.
– Прости... Это совсем не то, что стоило рассказывать юной девушке.
– Спасибо за откровенность, Ренн, – она вскинула голову и вымученно улыбнулась.
Такая красивая. Настоящая. Без этого глупого жеманства, которым страдают лестрийки – от придворных дам до девок из весёлого квартала.
– Для меня это очень ценно, – продолжила Рамона. – Но всё-таки… почему Зверь-из-Ущелья?
***
Каждое его слово отзывалось внутри меня неконтролируемым потоком чувств и эмоций. Даже горы, эти высокомерные каменные исполины, притихли и слушали с любопытством. Смотрели на нас с головокружительной высоты глазами ночных птиц.
Дехейм… Новое слово отпечаталось в голове. Рука лорда, его верный человек и, наверное, заложник старых правил – это роднило нас с ним больше, чем он мог себе представить.
– Однажды, уже после войны, мы отправились к Ущелью Забытых. Ходили слухи, что именно там основала логово одна разбойничья шайка, не дающая покоя деревням в предгорье.
Реннейр сощурился, мрачно глядя на огонь. А мне вдруг захотелось придвинуться ближе и коснуться плеча.
– Много позже я понял, что это было подстроено затем, чтобы от меня избавиться. Уж кто больше постарался – мачеха или Демейрар – я до сих пор не знаю… Но помню одно – в какой-то момент один из людей, кому я доверял безоговорочно, столкнул меня в ущелье, – он невесело усмехнулся. – А ведь я просто повернулся к нему спиной.
Сердце остановилось, а потом застучало с утроенной силой. Ногам вдруг стало холодно, будто я ступила на лёд – и лёд этот пополз вверх, сковал горло.
– Ты… упал в Ущелье Забытых? – выдавила с трудом.
Ренн стиснул голову руками и сидел так несколько бесконечно долгих мгновений. А потом я увидела, что лицо его искривлено мукой, непониманием. Будто он всеми силами пытался вспомнить что-то важное, но не мог.
– Я сам не знаю, как мне удалось выжить. Очнулся на самом дне ущелья, у воды. Добирался до Лестры две недели, чуть не подох, но дошёл… А ведь меня успели похоронить. То-то все удивились, – он усмехнулся снова и поворошил поленья. – Пришлось сказать, что я упал на каменный выступ, а, когда очнулся, сумел взобраться наверх. Виновных в покушении найти не удалось, а исполнители бежали. Так я и заработал вторую половину своего прозвища.
– Это Матерь Гор спасла тебя. Она благоволит тебе, Ренн.
То, что он рассказал – невероятно! В записях искателей я встречала лишь несколько похожих случаев.
– С чего бы такая честь? – он прищурился. – И вообще, после этого отец пригласил жреца из Волчьей Пустоши, одного из фанатиков Отца Равнин – сумасшедшего старика Леймаха. Он долго пытался обнаружить во мне отголоски магических сил, но так и убрался ни с чем.
– До чего же упрямый лестриец! Ты что же, совсем ни во что и ни в кого не веришь? Вот ни капельки?! – вспылила я, чувствуя, как начинают гореть щёки.
– Возможно… – он разжал пальцы и посмотрел на ладонь правой руки, но, когда я подалась вперёд, спрятал и убрал за спину. – …есть вещи, каких я понять не в состоянии. Или просто отказываюсь понимать, потому что считаю ненужным и неважным.
– А что вообще ты… и вообще вы все, дети равнин, считаете важным? За что готовы даже умереть? – мне вдруг стало важно услышать его ответы. Понять его лучше.
– Долг воина – умереть, защищая жизнь и честь господина, – ответил Ренн без раздумий, так, словно эта истина была вбита в него с рождения. – Некоторые дураки умирают за иллюзии. За любовь, например.
– Значит, ты не из тех дураков? Считаешь любовь глупостью?
В груди неприятно кольнуло от его слов, а Ренн поглядел прямо и пронзительно. Так, что захотелось отодвинуться и обнять себя за плечи. Или наоборот – наклониться ближе.
– Чувства, в том числе и любовь, только мешают. Думаю, что ты, как жрица, меня понимаешь.
Ох, Матерь Гор, а ведь сейчас, сидя рядом с ним, в этом затерянном в бесконечных горах месте, я успела забыть о долге. Вообще обо всём. Спасибо, как говорится, что напомнил.
– Как ты вообще стала жрицей? Расскажешь? – голос был спокойным и бархатным, но я знала – в глубине его прячется сталь.
И мне захотелось отплатить откровенностью за откровенность, наладить хрупкий мостик между нашими мирами. Когда Реннейр рассказывал о войне, я знала – ему тяжело и больно вспоминать. Слушала, почти не дыша, и эта честность сделала его ближе и понятней. Перед глазами мелькали картины пожарищ, сгоревшие города, чёрные поля, реющие на ветру рваные стяги. И там, в окружении мёртвых изломанных тел, под свинцовым небом чужой земли, стоял Зверь-из-Ущелья с мечом наголо, с потухшим взглядом, с неподъёмной ношей отнятых жизней за плечами.
– Верховная жрица проверяет всех детей на наличие Дара – старый обязательный ритуал, – начала я, устраиваясь поудобней. Близость этого человека волновала, и казалось, будто я сижу на иголках. – Как бы некоторые не думали, не все искатели рождаются одарёнными: в ком-то искра едва теплится, кто-то сияет ярче, а кто-то совершенно пуст. Мой Дар впечатлил и матушку Этеру, и старейшин – таким образом, моё будущее было предопределено. И,
