– Он заслужил, – прохрипела я, вздрагивая от прикосновения ледяных краев стакана к губам.
– Несомненно. Джерару не хватает выдержки. – Граф хотел поддержать мой затылок, чтобы я сумела сделать глоток, но тяжесть моего взгляда остановила его. Он вновь не коснулся меня и терпеливо подождал, пока я, кряхтя, шипя и постанывая, приподнимусь на локтях. – Он отлично усваивает уроки, но кидается в тот же омут снова и снова, просто потому что жаждет этих ощущений.
Я отпила из стакана и принялась тихонечко перемещать воду по всей полости рта, подгоняя быстро наполнившуюся солоноватым вкусом влагу языком.
Граф подставил мне глубокое блюдо, и я неловко сплюнула, попутно измазав подбородок. Что ж, чем отвратительнее мой образ покажется ему, тем лучше.
– Он гадок. А еще он лжец. – Я вернула голову на подушку, переводя дыхание. – Сказал, что у него кинжал за поясом. Но там ничего не было.
– Успели обыскать его, пока брыкались? – И вновь движение в уголке губ. Впервые вижу такую открытость эмоций, передающуюся через сдержанность. Граф Бланчефлеер был полон противоречий.
– Хотела схватить кинжал и вонзить его в Джерара. А потом перерезать вам горло.
Что-то я слишком разоткровенничалась. Видимо, моему разуму неполезно пребывать в болезненном состоянии, а уж тем более работать вхолостую.
– Вот как? – Деформированное подобие улыбки исчезло с его лица. Он провел по моему подбородку влажным теплым полотенцем, затем вытер остатки чужой запекшейся крови с губ и аккуратно дотронулся до щек. – Прелюбопытнейшее решение всех проблем.
– Зачем вам все это? Зачем?
– Думаю, мы поговорим об этом позже. Когда вам полегчает, госпожа Сильва. Вам следует передохнуть. Выпейте это.
Мужчина продемонстрировал мне черную бутыль размером с ладонь. Ни цвет содержимого, ни консистенция не были доступны восприятию, а потому вызывали подозрение.
– Что это? – Я вжалась затылком в подушку, стараясь отодвинуться как можно дальше от бутыли.
– Успокоительное. Мой собственный рецепт. Поможет вам выспаться, а заодно вступит во взаимодействие с той мазью, что уже была нанесена на ваши раны ранее. В комплексе они гораздо эффективнее.
– С чего вы решили, что я буду пить ваши отвары? Может, на сей раз вы подсунете мне настоящий яд. Я слишком слаба, чтобы адекватно оценить ваши действия.
Святые Первосоздатели! Зачем я признаюсь ему в этом?!
– Вы мне нужны в здоровой форме, – уверил меня граф, вновь поднося к моим губам бутыль. – Травить вас бессмысленно. Ну же, госпожа Сильва. Работа вашей нервной системы нарушена. Вы слишком сдержаны и склонны копить беспокойство внутри. Это вредит. Вам требуется основательный отдых.
– Не буду я это пить! – Кричать не получилось, а отчаянно просипеть – очень даже.
– Я настаиваю.
– Ни за что!
Остатки недавней истерики прорвались сквозь кожу и атаковали разум, возрождая неведомый мне доселе потенциал. Я отчаянно махнула рукой, едва не выбив бутыль из его рук.
После секундной заминки граф прижал мое правое запястье к покрывалу свободной рукой и растерянно глянул на мою все еще находящуюся на воле левую руку. Изловчившись, я ударила его в грудь, хотя метила в нос.
– Госпожа Сильва…
Он снова уклонился от удара, принимая весь мой гнев на грудную клетку. Сосредоточенно вглядевшись в мое перекошенное лицо, Тэмьен Бланчефлеер судорожно вздохнул и откинул голову назад, вливая отвар себе в глотку. Откинув опустевшую бутыль в сторону, он обхватил освободившейся рукой мое левое запястье, резко придвинул наши сцепленные руки к моим щекам, фиксируя мою голову. И, помедлив, порывисто прижался губами к моим губам.
Сладкая влага потекла по подбородку. Я отчаянно замычала. Холодные прикосновения его губ взбудоражили каждую клеточку тела, отдаваясь судорогой в босых ногах и болезненным отзвуком в ушах. Касания же языка напугали сильнее, потому что вмиг заменили лед влажным жаром. Граф воспользовался моей попыткой закричать и вторгся сквозь крепость приоткрытых губ, поспешно раздвигая их языком, чтобы позволить отвару влиться в мое горло. Он удерживал меня, до боли прижимался ко мне, соединив каждый миллиметр податливых губ так, чтобы больше не вытекла ни одна капля отвара, и при этом почти не двигался. Тэмьен Бланчефлеер как будто отдавал мне свое дыхание. Или крал мое.
Я зажмурилась, боясь образа, который предстанет передо мной, едва решусь открыть глаза. Боясь увидеть лицо, выступающее из тьмы комнаты, как поблескивающая в ночи поверхность камня посреди глубокого озера.
Ледяные губы и опаляющие касания языка. Холодные просторы далеких ледяных земель и губительный жар пустынь. Я перемещалась из крайности в крайность, с места на место, и чем сильнее сосредотачивалась на одном из этих ощущений – тем быстрее происходило перемещение.
Я лихорадочно вдохнула носом воздух. Граф вздрогнул – пламя и лед покинули меня почти одновременно, – и поспешно отстранился.
– Этого будет достаточно. – Он отвернулся от меня.
– Зачем… вы…
Работали ли мои голосовые связки – не знаю. Возможно, слова срывались с губ абсолютно беззвучно. Однако до него они добрались.
– Чтобы вы приняли успокоительное. – Граф помолчал. – И отдохнули.
Сознание ослепила вспышка. Она дезориентировала и уничтожала даже самое простое знание о том, как шевелить пальцами на руках. Это и есть эффект успокоительного? Порождение пустоты? Возращение к изначальному бесцветному и бестелесному полотну сущности в тот период, когда разум еще не был обременен ни единым знанием? Благодатная безызвестность. Умиротворяющая несущественность.
– Мерзкий… – пролепетала я, чувствуя, что становлюсь беспомощнее только что рожденного младенца, – … Змей.
Влажное теплое полотенце коснулось моих ног, а затем граф подоткнул под них края пледа.
Я, шумно дыша, цеплялась за края сознания. Воля слабела.
– Змей… – Тихий шепот графа раздался совсем близко. – Вы растревожили его обитель, и затаившиеся змеи выползли на свет. Напугает ли вас их шипение? Страшитесь ли вы их яда?
Еле шевеля губами, я пробормотала:
– Я сама… стану… вашим… ядом…
Тихий смешок.
– Буду ждать, госпожа Сильва. Буду ждать.
* * *
И вновь я стала гостьей на просторах чужого сознания.
Звенящая тишина царапала слух. Под ногами раскинулась гладкая поверхность, простирающаяся в никуда. Тьма подступала со всех сторон. Она поблескивала, как сияние светлячков, отраженное в зеркалах – то выступающих из глубин темноты, то вновь прячущихся за мглистым покровом. В них мелькало и мое отражение, но разглядеть его в этом беззвучном мельтешении я попросту не успевала.
Однако зеркальный пол хранить тайну не собирался. Я присела, всматриваясь в отражение своего образа.
Бледная костлявая и худая. Мое настоящее тело.
Когда же я успела воспользоваться Вторжением? И в чей разум проникла без приглашения?
Легкой невесомости в голове не было. Мое сознание, покидая тело, всегда поддерживало с ним связь. Она ощущалась как тонкая нить, раздражающая восприятие. Как кончик перышка, щекочущий кожу и вызывающий где-то глубоко внутри невыносимый зуд. Сейчас же нить не создавала связь, а значит, это сумрачное место с невидимыми светлячками – не чей-то разум, а всего лишь мой сон.
Мне редко снились сны, и каждое сновидение я неизменно запоминала – возможно, потому, что мой разум был более «подвижным». Способность проникать в чужое сознание превращала мое собственное в маяк, открытый всем ветрам. Вкушать каждую мелочь, впитывать сущее, жадно желать владеть тем, что еще не познано. Это вполне можно назвать одержимостью. Одержимостью жизнью. Ее познаниями. И чем яснее было понимание того, что ее опыт и власть копилась миллиарды лет, тем желаннее была для меня абсолютная победа в войне с жизнью.
Я провела ладонью по полу, чувствуя, как холод с его поверхности смешивается с теплом кожи. Мое отражение покрывала рябь, и я огладила весь участок вокруг себя, подозревая, что нахожусь посреди водных просторов. Однако поверхность оставалась твердой и гладкой, как скрупулезно отшлифованная каменная глыба.
