так вышло, что в кресле я чувствовала себя уютнее. В следующий миг поняла – я теперь гостья, а не воспитанница, а хозяйка намеревается поговорить со мной как с давней знакомой, но не как душевный практик.
– Госпожа Кассия. – Я помедлила, подбирая слова. – Мне бы очень хотелось побеседовать с вами, как раньше. Я знаю, что после выпуска вы не обязаны, но, если можно…
– Называй меня просто Кассия, без «госпожи». Дело не в выпуске. Я продолжаю работать с теми нашими воспитанниками, кто приходит ко мне. Считаю это благотворительностью. – Она снова указала на стул, и мне пришлось подчиниться. – Правда приходят немногие.
«Продолжаю работать», но не со мной?
Кассия достала из шкафчика, который я раньше никогда не видела открытым, чайник и две чайные пары. Плеснула вода, собранная магией.
– Скоро принесут ватрушки. – Кассия обхватила чайник ладонями, тот зашумел. – Лианор, я благодарна тебе за доверие. Я с удовольствием дам тебе совет, как если бы была твоей старшей родственницей – если тебе понадобится мой совет. Но я не могу быть твоим душевным практиком.
Она сказала это мягко, очень мягко, и все же мне понадобились все силы, чтобы не закричать: «Почему?!»
Почему нет? Когда мне так нужен кто-то, с кем можно поговорить спокойно. Кто-то, с кем можно быть откровенной до конца и знать, что ничего из сказанного не выйдет за пределы кабинета. Что не услышу ни непрошеных советов, ни оскорбительной жалости – лишь спокойные, взвешенные вопросы, ответы на которые мне придется искать самой, но в этом-то и заключается смысл. Вопросы и такие же спокойные и взвешенные суждения, которые станут моей путеводной нитью в лабиринте моего собственного разума и эмоций.
– Потому что ты теперь не одна из воспитанников, к которым я стараюсь относиться одинаково тепло, – Кассия улыбнулась. – Хоть это и невозможно. Ты – подруга моей дочери. Еще – близкая знакомая одного молодого человека, которого я знаю с его рождения и отношусь к нему скорее как к собственному племяннику, чем как к сыну подруги.
– Родерик? – переспросила я, хотя ответ был очевиден.
Кассия улыбнулась и кивнула.
Открылась дверь, вошла Кэт, приютская повариха, держа в руках глубокое блюдо, полное ватрушек. От аромата я даже на миг забыла, о чем шел разговор.
– Нори! – обрадовалась женщина. – Ну-ка, покажись.
Я выбралась из-за стола, чтобы дать себя разглядеть. Такое пристальное внимание смущало, но Кэт всегда была доброй, а сейчас, кажется, искренне была рада меня видеть.
– Расцвела-то как! Красавица! – она погладила меня по голове, и я не стала уворачиваться. – Пусть пресветлые боги тебя благословят. – Женщина осенила меня священным знамением и удалилась.
– Кэт права, – сказала Кассия, когда дверь закрылась. – Ты действительно изменилась. Мундир тебе идет, но не это главное. Держишься спокойней и уверенней, чем в приюте. Похоже, несмотря на все трудности на новом месте, университет пошел тебе на пользу. Я рада этому.
Кассия поставила передо мной чайную пару и десертную тарелочку.
– Бери ватрушки, я помню, что ты их любишь.
Время подходило к обеду, так что отказываться я не стала. Хозяйка села за стол, не напротив, а за соседнюю его сторону. Налила чая и себе.
– Я помогу, чем смогу. Но быть твоим душевным практиком я не имею права, потому что двое дорогих мне людей дороги и тебе, и я не смогу быть беспристрастной.
– Оливия сказала мне то же самое, когда мы заговорили о Родерике, – вспомнила я.
– Хорошо, что она понимает это. Плохо, что тебе некому выговориться.
– Тогда мне не нужно было выговориться, – покачала я головой. – Я как раз хотела извиниться перед ней, что не посвящаю в личные дела. Но… Я запуталась. Все так непросто!
Кассия задумчиво кивнула.
– С первым настоящим чувством всегда непросто. Даже если бы вы оказались одного круга. Но в вашем случае сословные различия усложняют дело. Иди речь о другом молодом человеке того же социального положения, что и Родерик, и спроси ты моего совета, я бы сказала, что ты выбрала самую неподходящую пару из всех возможных.
Я опустила голову. Проглотила горький комок.
– Я понимаю. Но не могу…
– Я и не советую расставаться с ним немедленно. Возможно, у вас что-то получится. Возможно – нет. Первая любовь редко бывает удачной, потому что этому тоже надо учиться.
– Любить?
– Любить, доверять, слышать не только чувства, но и разум, думать о другом, не растворяясь в нем, и много чему еще. Так же, как когда-то ты училась ходить, есть ложкой, читать. Но учиться нельзя, не ошибаясь, и ошибки будут ранить вас обоих. Возможно, они будут поправимыми и раны заживут. Некоторые ошибки исправить не получается. И это все, что я могу тебе сказать.
Я кивнула.
– Спасибо.
Так хотелось пожаловаться ей, как сегодня Родерик сбежал от меня, но я поняла, что продолжать эту тему Кассия не намерена. Хотелось расспросить о его семье, но и из этого ничего бы не вышло. Поэтому я сказала:
– Тогда, если вы не против, я хочу попросить совета. Не о сердечных делах. Хотя… – Я покачала головой. – Похоже, у меня все мысли сейчас так или иначе приходят к сердечным делам.
– Было бы странно, если бы ты вела себя по-другому, – улыбнулась Кассия.
Я кивнула, собираясь с мыслями.
– Кажется, я могу узнать, кто мои настоящие родители.
Кассия заметно встревожилась.
– Кто-то пришел к тебе с таким предложением? Это может быть мошенник, который пользуется понятным желанием детей, выросших в приюте, обрести семью.
Мошенники? Я даже не думала о таком.
– Нет. Ко мне никто не приходил.
Я рассказала ей о нищенке, не утаив подробности обеих встреч.
– На мошенничество непохоже, – сказала Кассия. – У тебя же на лбу не написано, что ты из приюта. Сумка, в которой тебя оставили, приметная, такая вышивка стоила дорого – восемнадцать лет назад. Возможно, та женщина видела, как тебя оставляли у наших дверей, возможно, сама она и оставила. Сторожа, который работал тогда, сейчас не найти, да и вряд ли он способен сказать что-то новое. Женщины, решившиеся отказаться от ребенка, обычно стыдятся своего решения и не хотят, чтобы их видели. Это можно понять, учитывая, сколько осуждения на них сваливается. – Она помедлила, размышляя. – Насколько я помню, целители сказали, что тебе около двух недель: пуповина уже отпала и поджила, но не до конца. Если хочешь, я подниму твое личное дело и выпишу для тебя обстоятельства твоего появления в приюте, но вряд ли там будет что-то новое.
– Понимаю. Но что теперь делать мне?
– У тебя две возможности. Попробовать
