Раньше она была красива, но именно в эти моменты у меня перехватывает дыхание.
Ухмыляясь, она подходит ко мне, ее цветочный аромат вдыхается в мои ноздри, когда она наклоняется и берет косяк из моего рта, подносит его к своим губам и вдыхает, ее взгляд задерживается на мне.
Мои пальцы напрягаются от желания притянуть ее к себе.
— Итак… — она выпрямляется, оглядываясь по сторонам. — Это что-то новенькое.
Я вздергиваю бровь.
— Разве?
Она вздыхает, поджав губы, глядя на меня.
— Я решила, что Вы не способны вести настоящий разговор. Вы только и делаете, что задаёте вопрос за вопросом.
Мои ноги вытягиваются, пока не окружают её, заключая в клетку.
— Вы так думаете? — спрашиваю я, мои руки тянутся к ее бедрам.
Ее глаза расширяются, когда я хватаю ее и тяну вперед, пока ее голени не упираются в скамейку, а мои сапоги не касаются ее лодыжек.
— Вы забыли свое место, — задыхается она.
— Нет, — подняв руку, я вырываю гашиш у нее изо рта, позволяя кончикам пальцев коснуться ее надутых губ. — Я просто вычислил Ваше.
Ее дыхание сбивается.
— Однажды Вы попросили меня открыть Вам секрет, — продолжаю я. — Вы все еще хотите его получить?
Она двигается, садится рядом со мной, наклоняет голову, наблюдая за мной любопытным взглядом.
— Тут явно есть какой-то подвох.
Усмехаясь, я прислоняюсь спиной к скамейке.
Из леса доносится треск, и ее глаза устремляются к звуку, прежде чем она начинает мотать головой из стороны в сторону.
— Я должна идти, — говорит она.
Я машу рукой в сторону двери.
— Так идите.
Она не двигается, хотя ее глаза сканируют периметр.
— Ma petite menteuse, мы оба знаем, что риск возбуждает Вас, — я придвигаюсь ближе к ней на скамейке. — Не так ли?
Она выдыхает.
— Перестаньте это делать.
— Что делать?
— Это, — огрызается она. — Вы выводите меня из себя. Я не знаю, зачем я вообще сюда пришла. Я лучше выпью галлон отбеливателя, чем всю оставшуюся ночь буду слушать, как Вы на всё отвечаете вопросом.
Мои губы подрагивают в уголках.
— Тогда спросите меня уже о чём-то, Маленькая Лань.
— Прекрати называть меня ласковыми прозвищами, — ворчит она. — Это неуместно.
Я ухмыляюсь, затягиваясь косяком.
— Ладно.
Она наклоняет свою верхнюю часть тела ближе, и мой живот переворачивается, мой взгляд падает на ее грудь, и я задаюсь вопросом, как выглядят ее соски. Каковы они на ощупь. Умирают ли они от желания быть поцелованными, так же, как и я отчаянно мечтаю попробовать их на вкус.
Её рука перемещается с коленей, поднимаясь вверх, пока она не проводит кончиками пальцев по краю моего лица.
Мои нервы шипят от ее прикосновения.
— Откуда у Вас шрам?
Вопрос выводит меня из оцепенения так быстро, как молния, и я выпрямляюсь, теряясь в воспоминаниях.
— Что это? — голос Майкла ползет по моей шее, как паук.
Я застываю на своем месте у камина, мои пальцы крепко сжимают уголь, пока я работаю над последними штрихами моей последней работы. На ней изображены мы с отцом, его рука обнимает мои плечи, когда мы стоим на краю утёса. Сместившись, я сутулюсь, поворачивая тело, пока размазываю границы одного из деревьев, стараясь не замечать присутствия брата.
Бумага режет кожу, когда книга вырывается из моих рук. Гнев бьется в моей груди, и я стискиваю зубы, раздувая ноздри.
— Отдай, — шепчу я.
Он смотрит вниз на рисунок, его брови превращаются в острые углы, когда он сужает взгляд, после, он поднимает глаза, в них плавает такая сильная ненависть, что она обвивается вокруг моей шеи, как петля.
— Как мило, — насмехается он, его костяшки пальцев побелели в месте, где он схватился за край рисунка.
Мой желудок вздрагивает.
— Отдай обратно, Майкл,
Он качает головой в сторону.
— Так вот как это было? Когда он обращал на тебя внимание?
— Майкл, — начинаю я, вставая, мой желудок скручивается в узел. — Я не шучу. Отдай. Его. Обратно.
— Что ты собираешься делать, Маленький Лев? — поет он это прозвище, удлиняя гласные. — Отца здесь нет, чтобы спасти тебя. Он занят подготовкой к обеду, на котором я буду присутствовать рядом с ним.
Мои кулаки сжимаются, его слова пронзают меня насквозь, как нож, протыкая мое израненное, брошенное сердце.
— Почему ты вообще еще здесь? — продолжает он, подходя ближе, и на его лице появляется надменное выражение.
Я спотыкаюсь, отходя в сторону, жар пламени лижет мою спину, когда я прижимаюсь к камину.
— Ты ничего не стоишь. Пустая трата места, Тристан. Чем скорее ты это поймешь и исчезнешь, тем лучше, — он постукивает себя по подбородку. — Может, тебе стоит убежать. Пойти на охоту с гиенами в тенистые земли или умереть от голода на равнинах Кампестрии, — он пожимает плечами. — Посмотрим, любит ли тебя наш отец настолько, чтобы он выследить и вернуть домой.
Моя грудь болит, каждое оскорбление попадает в цель. Потому что правда в том, что мой отец не проводил со мной времени уже несколько месяцев. С тех пор как Майклу исполнилось пятнадцать и он начал проявлять интерес к своему титулу.
— Отец разговаривает с тобой только потому, что ты родился первым, — шиплю я. — По крайней мере, когда он уделял мне внимание, это было потому, что ему нравилось мое общество.
Лицо Майкла превращается в камень, его голос падает до смертельного шепота.
— Убеждай себя в чём хочешь, брат. Но я слышал, как он говорил, что хотел бы, чтобы ты никогда не родился.
Мое сердце замирает.
— Ты лжешь.
— Мы все этого желаем, — он снова придвигается ближе. — Ты — пятно на нашем имени, Тристан. Вот почему никого не волнует, когда ты исчезаешь на несколько дней. Мы все надеемся, что ты не вернешься, но по какой-то причине ты не понимаешь намеков и продолжаешь. Возвращаться. Назад.
Я сглатываю густой комок в горле, разрывая зрительный контакт, пытаясь заткнуть зияющую рану, которая разрывается в центре моей груди.
— Верни мне мои рисунки, Майкл, — шепчу я, мой голос срывается на его имени.
— Знаешь что? — он щелкает языком. — Почему бы тебе не пойти… и поймать их.
Он бросает этюдник в огонь.
— Нет! — я бросаюсь вперед, протягиваю руку, но пламя поднимается выше, потрескивая и пожирая бумагу, как топливо.
Внутри меня что-то щелкает, и я кручусь, вся моя сдерживаемая ярость движет моими конечностями, когда я бросаюсь на него. Я на три года младше и гораздо менее силен в физическом плане, но я все равно сбиваю его с ног, и мы оба падаем на землю.
— Я убью тебя, — рычу я, обхватывая руками его шею и сжимая ее.
Черная ярость бушует в каждой частичке меня. Зависть от того, что он получает время моего отца, смешивается с печалью от того, что он уничтожил единственные вещи, которые важны для меня. Мои наброски.
Они — это всё, что у меня было. Моя компания. Мои единственные друзья.
Он наваливается на меня, швыряет через всю комнату, и я ударяюсь спиной о деревянный пол. Застонав, я переворачиваюсь на спину, зажмурив глаза от боли в позвоночнике. И тут резкая боль прорезает бок моего лица, агония пронзает меня насквозь, заставляя кричать так, что у меня перехватывает горло.
Жидкость попадает мне в глаз, когда я пытаюсь моргнуть, из-за чего мое зрение становится красным и темным, затем стекает по щеке и просачивается сквозь губы, металлический привкус оседает на языке и заставляет меня рвать.
Голова кружится, одурманенная болью, и я провожу рукой по лицу, пальцы становятся скользкими, когда они покрываются кровью.
Надо мной нависает размытая форма Майкла, в его руке зажата кочерга для камина.
— Теперь ты даже не похож на него, — усмехается он, плюя на мое разбитое тело. — увидишь, как он будет любить тебя, когда ты всего лишь обезображенный урод.
