– Что за бред! – Клэр повышает голос, но ее уверенность в собственной правоте, похоже, уменьшается.
– Просто скажите, кто передал вам эту пастушку?
– Да она стояла в моей собственной спальне много лет! – уже почти выкрикивает она. – Что вы скажете на это, ваша светлость?
Тупиковая ситуация. У меня нет ни малейшего доказательства ее вины. Да, возможно, и самой вины вовсе нет. И всё-таки я хватаюсь за соломинку.
– А когда она стояла в вашей спальне, в ведерке пастушки тоже была ртуть?
Герцогиня вдруг закусывает губу, и я впервые замечаю страх в ее глазах. Она еще может соврать, но, кажется, предпочитает сказать правду.
– Нет, – на сей раз голос ее звучит чуть слышно.
Луиза подается вперед, начиная проявлять хоть какие-то эмоции.
– Неужели вам до сих пор это не кажется странным, сударыня? Ртуть налили в ведерко именно перед тем, как отправить статуэтку ее высочеству. А у ее высочества – вот же странное совпадение! – после этого наблюдаются все признаки отравления ртутью. Более того – как только ее высочество оказалась за пределами дворца, ее здоровье заметно улучшилось. Не правда ли, сударыня, у вас были причины сделать так, чтобы принцесса считала себя больной? Равно как и внушать его величеству мысли о его сумасшествии. Ведь всё это помогало вам приблизиться к цели – убедить короля заключить с Францией невыгодный Тодории договор.
Я снова чувствую гнев. И обиду – за бедную Луизу, за Рейнара и за множество простых людей, которые в этой большой игре стали разменными монетами.
– Это Патрис, – шепчет Клэр. Кажется, так зовут ее мужа. – Это он сказал, что ее высочеству непременно понравится такой подарок. Но я ничего не знала о ртути, клянусь вам! А может быть, и сам Патрис не знал? Или, напротив, он мог полагать, что ртуть окажет на здоровье ее высочества благотворное воздействие.
Да, так тоже могло оказаться. Но я не верю в это. Как, похоже, не верит и сама Клэр.
– Неужели вы настолько жестоки, что могли бы убить меня ради какого-то договора? – ее высочество дрожит, но совсем не от холода. – Сколько вам заплатили за это, сударыня?
Герцогиня бросается к ней, опускается на колени.
– Как вы могли подумать такое, ваше высочество? Да, я не стану скрывать, что моему супругу пообещали вознаграждение, если Тодория перейдет под крыло Франции, но никакие деньги не заставили бы меня хоть чем-то навредить вам. Более того – дело вовсе не в деньгах. Да, я тоже, как могла, старалась убедить вашего брата согласиться на предложение Парижа, но делала это совсем по другой причине. Я люблю его величество!
Я вздрагиваю.
– Подобное заявление не вяжется с вашими действиями, сударыня, – в голосе Луизы появляются усталые нотки.
– Я люблю его величество! – повторяет Клэр, поднимается с колен и пятится к окну. – И я всегда хотела стать его женой.
– Женой? – удивленно переспрашивает принцесса. – Вы сошли с ума, сударыня? Вы не сможете стать женой короля ни при каком раскладе.
– Короля – да, – соглашается герцогиня. – Но вот если бы он перестал быть им…
Неужели она любит его на самом деле? Любит не корону, не власть, а его самого?
– Патрис пообещал, что даст мне развод. Разводы, как вы знаете, с недавних пор во Франции разрешены. Я тешила себя надеждой, что когда я получу свободу, а Рейнар снимет с себя корону, мы сможем быть счастливы вместе.
Ее глаза блестят от слёз. А мне вдруг становится ее жаль. На какие только безумства людей не толкает любовь?
59. Долг и любовь
Я просыпаюсь от шума за окном. Ржание лошадей, голоса и топот ног снующих у крыльца слуг.
Обычно в поместье графа Помпиду утро проходит более спокойно.
Набрасываю на плечи пеньюар, отодвигаю шторы. Несколько всадников как раз спешиваются перед парадным входом.
– Его величество приехал! – глаза примчавшейся на мой вызов горничной сияют от восторга. – Пожелал присутствовать на завтраке. Надеюсь, повара постараются на славу!
От волнения я не сразу понимаю, когда она спрашивает меня, какое платье я хочу надеть. Да, пусть будет голубое.
Следом за горничной в моей спальне появляется графиня.
– Дорогая Элен, поторопитесь. Его величество не любит ждать. Стол к завтраку уже накрывают. Ах, ну надо же было такому случиться, что именно сегодня Жаку не удалось абрикосовое суфле!
Пока меня причёсывают, я сижу как на иголках.
– Как прошел визит его величества в Париж? Удалось ли достичь каких-то договоренностей?
Сюзанна машет рукой:
– Об этом еще не было сказано ни слова. Сейчас его величество и Амбуаз заперлись в кабинете. Ах, я сойду с ума от любопытства! Но вы же понимаете, Элен, – за столом расспросы недопустимы.
Она оказывается права. За завтраком о Париже не говорится ни слова. Как будто король не приехал из Франции, а вернулся с обычной прогулки. Мы обсуждаем погоду (не правда ли, она прекрасна?), отмечаем, что эпидемия пошла на спад, сходимся во мнении, что пришедшая из Германии мода на высокие мужские каблуки довольно нелепа.
Рейнар уделяет хозяйке гораздо больше внимания, чем мне. И к тому времени, как к столу подают мороженое, я прихожу к мысли, что нам с ним так и не удастся поговорить.
И потому вздрагиваю, когда он обращается в мою сторону.
– Не покажете ли мне здешний сад, ваша светлость? Я слышал, здесь красивые фонтаны.
– С удовольствием, ваше величество!
Ах, мне так многое нужно ему рассказать!
Но когда мы спускаемся с крыльца и ступаем на усыпанную гравием дорожку, я не сразу перехожу к делу.
– Фонтаны обустраивал сам месье Пешо. Мне особенно нравится тот, что с нимфами.
Но Рейнар нетерпеливо перебивает:
– Перестаньте, Элен! Вы же понимаете, что я хотел поговорить совсем не об этом.
Мы минуем пруд с лебедями и проходим мимо фонтана с нимфами (его величество не обращает на него ни малейшего внимания).
– Вы подписали договор с Францией, ваше величество? – я замираю, ожидая ответа.
А Рейнар еще медлит и отвечает только тогда, когда мы оказываемся в увитой плющом беседке:
– Нет. Не подписал. Нам предложили совершенно неприемлемые условия.
Мое сердце трепещет от радости. Хотя я понимаю – до тех пор, пока он остается королем, невозможны серьезные отношения его не только с герцогиней де Жуанвиль, но и со мной.
– И что же вы намерены делать дальше?
Наверно, это слишком дерзкий вопрос с моей стороны, но Рейнар на него отвечает:
– Я уже высказал свои замечания по тексту договора. Французская сторона пообещала учесть большую часть из них. Как только будет готов новый текст документа, его предварительно пришлют в Алар. Мой народ заслуживает лучших условий, чем те, что были предложены Парижем изначально.
– Это хорошие новости, ваше величество! – тихо говорю я.
– Рейнар! – улыбается он. – Вы обещали называть меня по имени! А что касается пересмотра условий договора, то это во многом стало возможным именно благодаря вам, Элен. Если бы в оговоренные сроки мы не сумели уплатить положенную часть долга, с нами не стали бы церемониться.
Мне приятно, что он ценит мою помощь, но сейчас я хочу говорить с ним совсем не о политике.
– Я должна рассказать вам нечто важное, Рейнар. Прошу вас, не сочтите это за дерзость, но я хотела бы обратиться к истории вашей семьи.
И я рассказываю ему всё – и о том, что я узнала от мадам Легран (приходится признаться, что мы с ней знакомы, но не думаю, что это слишком большое преступление), и о том, что случилось в апартаментах ее высочества.
Он слушает меня с изумлением. У него хватает выдержки ни разу не остановить мой рассказ, и вопрос он задает, только когда я замолкаю:
– Вы хотите сказать, что моя бабушка не была сумасшедшей? И что, возможно, недомогание Луизы не имеет никакого отношения к наследственным заболеваниям?
– Именно так, – подтверждаю я. – Враги Тодории хотели убедить вас в том, что ваша династия обречена. Это должно было сделать вас более уступчивым и пойти на пользу Франции.
