там впереди, пытается собраться мыслями и кусочками себя, чтобы быть кем-то полноценным.
Правда, до Светы, которая ударилась в восточную литературу и правильное питание, мне пока ещё далеко. Мне бы серьёзно бросить курить для начала, а не срываться каждый раз после недельной выдержки. Даже у Булата, чёрт его возьми, получилось бросить курить. Почему же парень-оборотень пытается бросить курить? На самом деле, мне хочется почувствовать себя снова чистым, без никотина и смолы каждые полчаса, без звёздочек по утрам, когда я резко встаю. Да и просто надеюсь, что бросив курить, я стану новым человек. Стану чем-то большим, чем унылый депрессивный Елизар, просыпающийся в серой комнате, наливающий себе чай или кофе в давно не мытую чашку. Хочу стать кем-то большим, выработать в себе новые привычки, стать дисциплинированнее, умнее, собраннее и взрослее. Да, взрослее, но только в пределах нормы.
– Елизар, нам пора, – вошёл в мою комнату отец, прерывая мой внутренний монолог.
– Да, сейчас спущусь, – вскочив со своего дивана, говорю я ему, параллельно закрывая инстаграм в телефоне.
Ну вот и настала новая часть моей жизни. Новая глава, которая, возможно, этим летом изменит мою жизнь, и прошлое покажется мне чьим-то чужим.
Густые ветви деревьев, переплетаясь между собой, блокировали лунный свет, не пропуская под свои кроны ни единой крупицы света; лишь в некоторых местах маленькими неуверенными пятнами падал свет. Лес был тих и мрачен. Изредка оглушающую тишину прерывал шорох блуждающей в слое прошлогодней листвы мыши. Тишина и мрак угнетали.
– Ты видишь перед тем толстым дубом молодой побег сантиметров тридцати? – спросил отец будничным голосом, не страшась нарушать тишины леса.
– Нет, боюсь, что не вижу, – шёпотом отвечаю я.
– Почему же ты шепчешь, – усмехнулся отец. – Это наш лес. Мой и твой. Ничто нам здесь не угрожает.
– Прости, я отвык.
– Напряги своё зрение. Видишь побег?
– Нет, отец. Не вижу.
– Но дуб-то ты видишь, – с еле заметным возрастающим напряжением говорит он.
– Дуб вижу, но боюсь не так хорошо, как ты.
– Елизар, ты совсем размяк. Тебе нужно натренировать своё зрение и свой организм. Ты растратил все свои способности, не практикуясь. Напряги своё зрение, – последняя фраза из уст отца звучала, как приказ.
Признаться честно, я и дуба-то того не видел, на который указывал отец. Лес для меня был ничем иным как смешением оттенков серого в какое-то серо-чёрное месиво с вкраплениями серебристых отблесков лучей полной луны. Если бы отец не стоял на расстоянии вытянутой руки и не был обращён в сторону того самого дуба, я бы даже не понял, куда он смотрит.
Я напряг своё зрение, как только мог, но всё ещё ничего не мог разглядеть. Раньше у меня получалось намного лучше.
Серебристые пятна стали становится ярче и расширялись, сохраняя свой первоначальный яркий эпицентр. Свет расходился в стороны и охватывал лежащие рядом старые поломанные ветви, серые, опавшие прошлой осенью листья, молодые побеги будущих деревьев с маленькими яркими листьями. Свет расползался дальше, пока я не понял, что мои глаза начали выхватывать в этой темноте больше деталей, как будто кто-то вдруг стал повышать ползунок яркости в фоторедакторе. Каша из чёрных листьев стала становиться тёмно-зеленой, и каждый лист принял свои точные очертания. Лес вдруг стал другим.
Я видел тени на ночных деревьях, где всего лишь минуту назад даже не видел стволов, видел, как замершая мышь наблюдает за нами своими блестящими бусинками, видел, как переливаются в лунном свете прошлогодние листья. Прямо передо мной вилась еле заметная тропинка, уходящая за старую липу в десяти метрах впереди. По ней прошлись всего лишь раз, но этого стало достаточно, чтобы след странника отпечатался поломанными и придавленными листьями. Но сколько бы я не пытался вытянуть в преображавшемся передо мной лесу деталей, одного я никак не мог понять, пока до меня не дошло.
– Там же нет никакого дуба. Я вижу, что его нет, – не понимающе заморгал я, чувствуя, как глаза становятся влажными от напряжения.
– Я рад это слышать. Ты прошёл первое испытание. Там нет никого дуба и побега, – немного повеселев, сказал отец. – Как тебе снова видеть?
– Это нереально круто, – засмеялся искренне я.
Я стоял посреди ночного леса, где мог различить каждое дерево, каждую ветку и лист, колышущийся от еле заметного дуновения ветра. Ночь отошла, и на смену ей пришли серебристые сумерки, в которых я мог ориентироваться, как днём.
– А теперь беги за мной, – молниеносно выпалил отец и, сломя голову, рванул вперед.
Некоторое время я ещё переваривал его слова, но как только его силуэт начал растворятся за серыми стволами деревьев, я бросился за ним.
Первое время я держался неуверенно, спотыкался, проваливался, то и дело терял скорость, необходимую для того, чтобы нагнать отца. Всему виной было моё ещё не сформировавшееся зрение; мир перед глазами смазывался, картинка дрожала, и всё впереди превращалось в серо-синюю кашу, даже несмотря на то, что буквально пять минут назад я начал видеть лучше. Но, видимо, этого было недостаточно, ибо при движении я всё равно утерял преимущества обновленного зрения.
– Елизар, ты отстаёшь, – выкрикнул откуда-то из чащи отец.
– Да бегу я! – нервно ответил я.
Я остановился. Устал бежать наугад в этой мешанине, даже голова начала побаливать. Я видел всё, как в пьяном угаре. По-любому отец видит намного лучше, и это очередное испытание.
Немного отдышавшись, я снова потрусил, стараясь не наступить в ямы. И вдруг неожиданно для себя я почувствовал, что моя шея стала стабилизировать мою голову, а мозг начал выстраивать маршрут, по которому я должен бежать. Всё стало становиться чётче. По крайней мере, я видел, куда не следует наступать, где можно поставить ступню полностью, а где стоит ограничится лишь её частью. Эти метаморфозы пугали. Скрытые возможности моего организма, разбуженные этой ночью, были моими родными инстинктами, но при этом они были за гранью моего понимания. Я чувствовал иначе, видел иначе, и это всё никак не хотело укладываться в моей голове. И сложно было не согласиться с тем, что эти изменения нравились мне, видеть мир настолько лучше было сродни чему-то фантастическому, и я смог сделать это реальностью. Я стал бежать увереннее, и всё моё тело, как будто по чужому приказу и чужой воле, мчалось вперед, обходя все препятствия, пока в один момент я не оттолкнулся одной ногой от поваленного дерева и, пролетев пару метров в воздухе, не обогнал отца. Позади меня раздался торжествующий клич отца и его восторженный смех.
*
