Эта же мысль занимала ум Вандерии. Она продолжала играть роль добрейшей «мамочки» и постоянно осведомлялась, как мне живется, всем ли довольна. Я отвечала, что всем довольна, а про себя думала, что рассказал ей обо мне Кетней, и когда?
Но вернемся к стратегическим задачам Мэзавы, игрищам и постелям мэз.
Как сказала Флана, все всадники Утхада уже успели поритуалиться с мэзами. Все, кроме Зена… Странно, не так ли? Поначалу, глядя на своего имперского волка в толпе, ждущего очереди, чтобы себя показать, я жутко нервничала и психовала. Если он выиграет, то… Однако Зен стабильно держался в середняках. Руки у него оказывались слабоваты, и он падал с перекладины; дыхалка подводила, когда мужчины выясняли, кто всех быстрее; выпущенные им стрелы летели мимо цели… Зен старался казаться обычным мужиком средних способностей. Каждый раз, когда он проваливался, мое тщеславие торжествовало, ведь я знала, что делает он это для меня. Но проигрышей было мало, чтобы избежать ритуалов.
Зен выделялся ростом и сложением, цветом волос, в нем не было ни единой азиатской черты, в отличие от местных полукровок. И он хорош собой… Даже если бы он перестал бриться, начал надевать грязное старье, горбиться, это бы не помогло – фактуру не спрячешь. Та же Флана своему виду внимания совсем не уделяла и за одеждой не следила, да и питалась кое-как, но при этом оставалась валькирией модельной внешности.
Я ждала, когда же настанет черед Зена ритуалиться, и задыхалась от ревности. Но Флана, которая была в курсе, с кем сегодня мэзы проводят время, никогда про него не упоминала. Ответ мне дал сам Зен, в один из тех редких моментов, когда нам удавалось уединиться.
Оказывается, еще до прибытия мэз Вандерия пообещала ему во время очередного сеанса с пиявками, что у него будет ритуал с каждой из мэз. Но Зен отказался от такого заманчивого предложения. Он заявил, что если бывший имперец, который итак уже очень хорошо устроился в крепости, получит еще и мэз, безо всяких усилий, то это не понравится остальным, и добавил, что «ритуалов» в его жизни будет еще очень много, а пока он легко может потерпеть, чтобы укрепить свое положение.
Так что с самого начала Зен не претендовал на мэз, и они знали, что вот этот яркоглазый молодец пока не заслужил священного права касаться их. Местным такой расклад тоже очень пришелся по душе; вот и причина того, что они довольно терпимо относились к нему, чужаку. Тогда, в ту памятную ночь, он хотел пройти огненную полосу чтобы только испытать себя на прочность… Но я-то не знала этого! Вместе с зажженным тогда огнем во мне вспыхнула ревность, не оставляющая сомнений в том, что Зена я считаю своим… В ту ночь я совершила ужасную ошибку. Хотя, как посмотреть…
Когда Зен был далеко, одни и те же мысли посещали мою голову: не надо было завязывать эти огненные отношения. Но стоило ему появиться, подойти, как доводы рассудка и сожаления сгорали в желании.
Раньше я считала, что желтоглазый, как и все имперцы, ничего не знает о том, как обращаться с женщиной, и может только грубо ее пользовать. Как я ошибалась! Единственное, чему его пришлось учить, так это поцелуям, и он быстро овладел этим искусством. Во всем остальном он и так был умел… Иногда мы набрасывались друг на друга, как оголодавшие, и все происходило бурно, быстро, а иногда неторопливо изучали друг друга губами, руками, взглядами, доводя по очереди до исступления.
Моменты близости воспринимались как помутнение, другая реальность, сны, и выжимали все силы. Мы расходились выжатые… Как-то раз после такой встречи ко мне зашел Кетней с рисунком – хотел показать мне очередную свою задумку. Он сразу все понял по моему виду, и, покраснев, проговорил:
— Я не помешал?
— Нет, — выдохнула я, и, отвернувшись, стала греметь горшками.
Юноша дошел до стола, привычно разложил на нем рисунки и, дождавшись, когда я подойду, спросил моего совета. Очки мои были практически готовы, наконец, удалось собрать что-то более-менее легкое, оставалось лишь подогнать оправу по мне, так что у Кетнея появилось время и на другие заказы. Мы углубились в обсуждение очередного заказа, я подправила кое-что на рисунке. Кетней, казалось бы, забыл про неловкость и то, какой меня застал, но как только мы закончили, и он свернул лист в трубочку, чтобы унести, на его лице снова расцвело румянцем смущение.
С тех пор, как я узнала, что он за мной шпионит, уже не могла относиться к нему как прежде, с симпатией, его чистосердечное признание ни на что не повлияло, тем более что оно могло быть уловкой. Он чувствовал, что прежняя легкость общения потеряна, и частенько грустно на меня посматривал.
«Актер», — досадливо думала я.
— Могу я спросить вас… — проговорил он.
— О заказе?
— Нет… — промямлил юноша и сделался совсем красным. — О другом… если бы вы… — он замолк, выдохнул, вдохнул, и, решившись, выпалил одним махом: — Если бы вы сделали меня своим, я был бы счастлив.
Я молчала, не зная, как это трактовать.
— Я буду вам служить, буду все для вас делать, — продолжил парень, глядя на меня умоляюще; он потянулся ко мне, и свернутый лист с рисунком упал ему на колени. — Я все знаю об Утхаде, о Ванде, я ведь рос при ней. Да, я слабый, но могу помогать иначе. Мы с вами так хорошо понимаем друг друга…
— Не понимаю, — покачала я головой. — Что ты от меня хочешь? Я не мэза какая-нибудь, и подчиняюсь Вандерии так же, как и ты.
— У меня никогда не было ритуала с женщиной.
Я встала из-за стола и отошла подальше от этого типа. Надеюсь, я не правильно поняла, чего он хочет…
Кетней тоже поднялся и, увеличив разделяющее нас расстояние, поднял руки:
— Простите меня, простите… мне от вас ничего не надо… только…
— Только переспать со мной, да? — ядовито спросила я.
— Нет!
В его голосе зазвучали слезы.
— Лучше уйди, Кетней, — устало сказала я.
Впервые на моей памяти парень проявил твердость характера и вскинул подбородок. Лица его я не видела с такого расстояния, а наводить на него стеклышко было бы ну очень грубо и цинично.
— Понимаю. Вы мне не верите. Я ведь девочка Вазрага, девочка Ванде … Не знаю, как доказать, что я вам верен, а не им… я не буду больше пытаться. Если вы не хотите меня видеть, то я уйду. Но прежде я попрошу вас… всего раз, один раз, покажите мне, каково это… Я хочу, чтобы меня коснулась женщина, которая мне нравится. Хочу, чтобы хотя бы один ритуал в моей жизни был угоден богам.
Он пошел ко мне настолько уверенно, насколько мог, и, когда я смогла разглядеть его лицо, увидела, что его глаза горят. Удивленная донельзя, я осталась на месте, и только когда он оказался совсем рядом, испуганно отшатнулась.
Кетней ничего не сказал, просто развернулся и ушел. Как только дверь закрылась, я кинулась к ней, закрыла на засов и долго потом еще стояла, опираясь об нее руками и ожидая, когда успокоится сердце.
Что это было?
Ванде пустила в ход тяжелую артиллерию и велела Кетнею соблазнить меня? Но какой мужчина будет ТАК соблазнять? Или они надеялись, я пожалею бедняжку и смилостивлюсь хотя бы на один невинный поцелуйчик? Поцелуйчик, который может мне потом стоить всего?
Бомба затикала громче…
Я запустила пальцы в шерсть Млада. С тех пор как Тредену разрешили охотиться с ним, зверь расслабился, подобрел и начал позволять мне некоторые вольности, а иногда и сам выражал симпатию: то толкнет небрежно, то ткнется влажным и немного шершавым носом в руку. Когда я рисовала его, он, словно понимая, что надо держать позу, не двигался, и лишь когда я говорила: «Закончили», расслаблялся и начал заниматься своими делами как то дрыхнуть на лежанке. Иногда он просился в коридор, и я его выпускала на свой страх и риск, нарушая запреты Вандерии. Млад никогда не уходил далеко, и держался незаметно. Думаю, он охранял подходы к нашей комнате. Золото-зверь, не правда ли?
К Флане Млад тоже привык, но не удостаивал вниманием, и всадница относилась к нему так же. С тех пор как прибыли мэзы, она дежурила чаще, и в такие дни поднималась в комнату к ночи, уставшая донельзя. Встречая девушку, я каждый раз заставляла ее переобуваться, стаскивала с нее грязные вещи, указывала на подготовленную заранее теплую воду и мыло, и следила, чтобы девчонка хорошенько умылась. Раз в неделю я обязала Флану принимать ванну, а после сама обрабатывала ее ожоги мазями, чтобы скорее зажили и без шрамов.
