Я бы так и сделала, если бы Одьен не забрал с собой ключи. Пришлось выйти и кивнуть незнакомке.
– Познакомься, моя сестра Гоаре, – Одьен подошел ко мне и опустил ладонь мне на поясницу. – Гоаре, это Алексис.
– Добрый вечер, Алексис, – улыбнулась сестра.
– Добрый, – кивнула я и отстранилась от Одьена.
– Давно ждешь? – спросил он, пересекая лужайку и направляясь к двери в дом.
– Около получаса, – Гоаре пошла следом за ним. – Сама виновата. Стоило позвонить и предупредить, что я приеду.
– Почему не позвонила? – Одьен открыл дверь и обернулся ко мне, стоящей у машины. – Ты идешь?
– Да, – я пошла к ним.
– Ты бы нашел тысячу причин не появляться дома, – ответила Гоаре и зашла внутрь.
Я вошла следом за ней. Одьен включил свет, забрал пальто у сестры, куртку у меня и повесил все на вешалки в шкаф.
– Проходите в гостиную. Сейчас сделаю нам кофе и разогрею ужин.
– Мамочка до сих пор тебя подкармливает? – Гоаре скрылась за дверью.
– После вашей с Кейдж выходки, она считает своим долгом позаботится обо мне.
– Ну, конечно! – рассмеялась Гоаре. – Ты в этой истории самая пострадавшая сторона!
– А разве нет?
Я вошла в гостиную следом за Гоаре. Скромная обстановка богатого дома заставила меня улыбнуться. Я бы не отказалась жить в такой «золотой клетке». Шелковые обои на стенах, кожаная мебель и хрустальная люстра под потолком. Полы, правда, деревянные, но должны же быть классовые различия между хранителями и райотами?
Гоаре бросила клатч на стеклянный кофейный столик, грациозно присела в одно из кресел, скинула с ног туфли и начала разминать стопы. Я присела в кресло напротив нее. Кроссовки снимать не стала.
– Спишь с моим братом? – Гоаре изогнула одну бровь, обращаясь ко мне.
– Наверное, бестактность – это ваша семейная черта, – ответила я.
– А тебя врасплох не застать, – рассмеялась она. – Кусаться тоже умеешь?
– Умею сдачи давать.
– Этого мало. Нападение – лучшая стратегия защиты.
– Вам виднее, – я отвернулась и начала изучать колонки от голопроектора, вмонтированные в стены.
Одьен вошел в гостиную с двумя кружками кофе.
– Капучино для Алексис и черный эспрессо для Гоаре, – он поставил их на столик.
– Спасибо, – Гоаре взяла кружку и сделала глоток.
– Надеюсь, ты не испортишь аппетит Алексис перед ужином, – Одьен улыбнулся сестре.
– Я постараюсь, – томно ответила Гоаре.
Я взяла кружку со своим напитком и начала пить.
– Благодарить тебя не учили, или ты считаешь, что мой брат обязан приносить тебе кофе?
– Гоаре! – прошипел Одьен.
– Спасибо, Одьен, – произнесла я.
– Не за что, Алексис. На ужин будет тушеная индейка с картошкой и овощами.
– Приготовленная нашей мамой, которая увлекается кулинарией, – вставила Гоаре.
– Не обращай внимания. Это зависть в ней говорит, – Одьен махнул рукой и ушел, наверное, на кухню.
– Любимый сыночек нашей мамы. Матримониальные планы в отношении него и Кейдж не удались, и теперь моя мама лечит свое чувство вины на кухне, присылая ему каждое утро гонца под дверь с контейнерами со своей стряпней. А он, вместо того, чтобы объяснить маме кое-что, молча принимает дары, – Гоаре отсалютовала мне кружечкой кофе и выпила все в один глоток. – Айени при этом никто не кормит, – она поставила кружку на стол, – хотя именно он из всех нас – ее детей – заслуживает готовый завтрак, обед и ужин каждый день. Ты знаешь его историю? – она взглянула на меня исподлобья.
– Знаю, – я отпила капучино.
– Грустно, правда?
– Да.
– Только он продолжает делать вид, что ему весело, – Гоаре улыбнулась. – Никому из нас невесело. Кто-то больше знает, кто-то меньше. Счастливчиком раньше был только Одьен. Младший братик, любимчик мамы. Жил да не тужил в своем мыльном пузыре. Учеба, девушки, работа. Попросишь его о чем-нибудь – никогда не откажет. Простота святая, – вздохнула Гоаре. – А потом увидел то, чего не должен был, и мир рухнул. Ты знаешь, что если бы не Одьен, Айени покончил бы с собой?
– Нет, – я покачала головой.
– Теперь знаешь. Каждому из нас пришлось повзрослеть когда-то. Одьен снял розовые очки последним в нашей семье. И изменился. Переоценка ценностей, кажется, так это называется. И родители уже не такие безгрешные. И старшая сестра не стерва. И брат не всесильный. И приемная сестренка не шлюха, – Гоаре взглянула на меня. – Если навредишь Одьену – я тебя из-под земли достану.
– Я не собираюсь никому вредить, – я отпила кофе.
– Кейдж сказала, что у тебя с ней напряженные отношения.
– Мы – коллеги. И подругами вряд ли когда-нибудь станем.
– Одьен расстроится, если ты не сможешь найти с Кейдж общий язык.
Я поставила кружку с недопитым капучино на столик.
– Это его проблемы.
– Он любит ее.
К горлу подступил ком. Я попыталась улыбнуться.
– Как сестру, – добавила Гоаре.
Кажется, она специально издевалась надо мной.
– Знаешь, как Кейдж попала в нашу семью? – Гоаре потянулась к сумочке, достала из нее электронную сигарету и закурила.
– Не знаю.
– Мой дедушка был связан клятвой Возмездия с одним палачом. Этот палач славился любовью к юным девушкам, а точнее, к девочкам. Кейдж попала к нему в рабство, когда ей было двенадцать лет. Приютский ребенок, которого усыновил этот ублюдок. Ей еще повезло. Она прожила у него всего год. Этого педофила на черном рынке Жатвы кто-то заказал. И дедушка не смог его спасти, – Гоаре подмигнула мне. – Ну ты понимаешь, да?
– Кажется, понимаю, – я кивнула.
– Кроме Кейдж в ее большой приемной семье было еще две девочки. Одной десять лет, второй двенадцать. И поскольку они были послушницами, а денег в наследство им никто не оставил, обе умерли от рака, то есть хронической потери Потока, в приюте, куда их отправили после смерти опекуна. Кейдж выжила, потому что родилась хранителем. Дед мой болел долго. От покупки Потока на Жатве наотрез отказался. Хотел за бабушкой на тот свет отправиться. Наверное, перед смертью его угрызения совести замучили, и на смертном одре он взял с отца слово, что тот заберет какого-то ребенка из приюта и позаботится о нем, как о своем собственном. Вот так дедуля спихнул весь свой стыд, позор и бессилие на моего папу. Отец слово сдержал. Усыновил Кейдж. Ей тогда уже четырнадцать стукнуло. В общем, привез он ее домой, познакомил со всеми нами. Ну, девочка как девочка, молчаливая такая, забитая. Сирота, что еще сказать? А через неделю эта сирота пришла к отцу в рабочий кабинет вечером, разделась и спросила, чего мистеру будет угодно?
Я отвернулась, пытаясь сделать вид, что меня не тошнит.
– И понеслось. Осмотры врачей. Психиатры. Таблетки. Когда в округе, где мы жили, разгорелся скандал из-за расследования архиереями этого дела, нам пришлось переехать. Тихий городок Р. в глуши округа Т. сгодился. Здесь мы никого не знали, и нас никто не знал. До сих пор здесь живем. Я даже не знаю, почему! – она засмеялась. – Срослись с этим городом, что ли? Тебе как, нравится здесь?
– Пока не разобралась, – я взяла кружку и допила капучино.
В дверь позвонили. Одьен пошел открывать.
– Подмога приехала, – вздохнула Гоаре. – И опять все спешат на помощь Одьену.
В гостиную вошла Кейдж.
– Привет! – она улыбнулась нам обеим и присела на подлокотник кресла Гоаре. – Ну что, поехали домой? – произнесла ласково, наклонилась и поцеловала Гоаре в темя.
У меня начала опускаться нижняя челюсть.
– Ты смущаешь Алексис, – Гоаре взглянула на Кейдж.
– Думаю, ее смущаешь ты, – Кейдж закрыла глаза и поцеловала Гоаре в губы. – Ну, что, поехали домой, Медуза-Горгона?
– Вы можете остаться на ужин, – Одьен с тарелками вошел в гостиную.
– Уволь, – скривилась Кейдж. – Хватит с меня маминой стряпни. За жизнь наелась.
– Она предпочитает Мишленовские рестораны, которых в нашем городе нет! – захохотала Гоаре.
– Все, пойдем, – Кейдж потянула Гоаре за руку.
