Слова звучали жестко, почти ледяным тоном. Я даже поежилась. Конечно, про сложные взаимоотношения внутри семьи мне было известно (неспроста ж в галерее висит портрет Серпа), но я не ожидала такой реакции, даже как будто злого удовлетворения. Платон словно упивался тем, что его отца не стало.
Мне казалось, он просто примет это как данность, но не будет довольно ухмыляться.
— Здравое решение, — сказал Платон, вновь выслушав брата. — Не верится, что мы наконец-то избавились от него. Дит, я рад, честно. Что ещё? — напрягся. — Арбитры? Давай подробности, я не понимаю.
Мы медленно переместились на кухню, и орк открыл холодильник, достал бесконечные контейнеры и разложил вокруг себя. Он ел мясо, даже не грея его, прямо так, вилкой из посудины. С огромным удовольствием, словно тысячу лет питался лишь голой овсянкой на воде, а тут дорвался до отбивных.
Впрочем, отменному аппетиту я не удивлялась. Поняла уже, что такова суть орков — аппетит, которому можно лишь позавидовать.
— Бред какой-то, — качал головой Платон на слова Дитриха. — Александр Анатольевич упал в обморок и приложился головой. Всё. Я даже не трогал его приборы! Этот старый маразматик что, совсем сошел с ума?! Ладно-ладно, — помедлив, вздохнул он. — Я тебя услышал. Спасибо.
Он с раздражением нажал на отмену вызова.
— Что произошло? — Я заглянула ему в глаза, но не увидела привычного тепла.
Всё же в возвращении настоящей сущности были свои минусы.
Платон нехотя ответил:
— Этот придурочный доктор всё же заподозрил нечто неладное. Он инициировал арбиторскую проверку. Дитрих не может знать наверняка, удовлетворили ли они его запрос — и он, конечно, знает, что ничего противоправного быть тут не может. Да и откуда, я ведь сижу безвылазно дома. Но намекнул, что лучше прибраться.
Сам он выглядел теперь очень уверенным в себе, расслабленным. Не переживал ни о чем, лишь налегал на еду с удвоенной силой. Из всех контейнеров по очереди, не особо волнуясь о том, что заедает супом сладкую выпечку и закусывает тушеными овощами.
— Надо убраться в гостиной! — ахнула я, уже представляя, как несусь в комнату за камином.
Там же повсюду расставлено оборудование! Кошмар! А записи по поводу ритуала, а все мои зелья?! Их тоже нужно срочно спрятать!
— Так сразу они не явятся, — ровным тоном ответил Платон. — Успеется. Пока же мне хочется другого… — Он склонился ко мне, и его губы накрыли мои.
Жестко, обжигающе. Совершенно не так, чтобы трепетало сердце, готовое сойти с ума от близости. Совсем иначе. Мне стало неприятно, словно этот поцелуй он пытался взять силой, не спрашивая моего разрешения и не ожидая его.
— Постой, — я осторожно отстранилась. — Платон, я не хочу. Не сейчас.
Ладонь накрыла мой затылок, не позволяя сбежать. Губы вновь легли на мои, с новой силой. Я мотнула головой, рукой скинула его ладонь со своей головы. Мужчина недовольно скривился, так, будто съел целую головку чеснока.
— Выпрашивать поцелуй как какому-то юнцу мне ещё не приходилось, — поморщился он. — Ладно, не хочешь — и не надо. В таком случае, вернемся к нашим насущным проблемам. Кое-что желательно сделать прямо сейчас.
— Что именно?
— Марьяна, детка, я не буду лукавить, если скажу, что ты — редкая находка. В любой другой ситуации я бы хотел пообщаться с тобой ближе, увидеть больше твоих навыков по работе с зельями. К сожалению, пришло время расстаться.
— Что?..
Я не сразу поняла, о чем конкретно он говорит.
— Подумай сама. Арбитры — это не мой недотепа-брат и не доктор-старикан. Они осмотрят весь дом, если захотят, разберут его по камешку, но вломятся во все потайные ниши, если хотя бы почуют намек на твое присутствие. Нам обоим опасно, если ты здесь останешься. Тебе нужно уйти. Сейчас же.
Платон коснулся моей щеки, покачал головой. Но выглядел он при этом равнодушным, даже тени сомнения или огорчения не мелькнуло в его льдистом взгляде.
— Ты обещал мне защиту, — зачем-то напомнила я, хотя хотелось сказать про другие обещания.
Про то, что связало нас совсем недавно, сблизило, соединило.
Для него это совсем ничего не значит? Ему всё же требовалась женщина лишь для «разрядки», как он и уверял брата?..
— Я защищал тебя ровно столько, сколько мог. Но я не собираюсь подставляться из-за какой-то… — мужчина выдержал паузу, словно обдумывал моё определение, — беглянки. Давай обойдемся без лишних упреков, договорились? Как видишь, я не гоню тебя взашей, а прошу уйти по-хорошему. В память обо всем, что между нами было. Ради нас обоих. Ты же понимаешь, что если тебя обнаружат арбитры в моем доме — тебе придется несладко? Альбеску они, может, тебя и не отдадут так сразу, но допрос с пристрастием определенно устроят. А даже если выпустят на волю, то Нику уже будет поджидать тебя. В твоих интересах уйти.
Я отрешенно кивнула.
— Я могу хотя бы забрать некоторые вещи? — голос дрожал.
— Ни в чем себе не отказывай, — легко согласился Платон, вновь возвращаясь к еде. — Какое же вкусное печенье, просто блаженство! — добавил он, и крошки печенья вместе с кунжутом повалились на стол.
У меня перед глазами плыло, когда я упаковывала тот самый рюкзак. Как знала, что в скором времени пригодится. Мысли путались. Я не понимала, где нахожусь. Накатывала паническая атака, и приходилось дышать глубже и медленнее, чтобы отогнать её.
С одной стороны, я понимала Платона. Он говорил правильные вещи, про арбитров и вообще.
Но с другой, мне казалось, что между нами появилось нечто большее, чем просто взаимовыгодное сотрудничество. Какая-то связь, которая не позволила бы Платону так запросто меня отпустить. Он же обещал…
Значит, вот какая цена орка? Платон стал… таким? Даже его взгляд изменился, утратил былое пламя, которым я раньше любовалась. Мой Платон будто исчез, обретя себя настоящего.
Может, он всегда и был «таким», но умело маскировался? Я ведь была ему нужна, никто больше не согласился бы «лечить» его с помощью электричества или выполнять другие просьбы. А тут так удачно появилась девица, которой опасно выходить за пределы дома, которая не побоится ударить током, которую можно обмануть красивыми словами и жаркими поцелуями.
Что я вообще знала об этом мужчине? Какие его речи были правдой, а какие — вымыслом? Неспроста он так хорошо скрывался от братьев и доктора, ибо умел маскироваться гораздо лучше, чем я сама.
Когда я закончила со сборами, Платон снял барьер, кивнул мне вместо прощания.
И я шагнула за ворота. В пронизывающий ноябрьский холод.
За плечами висел рюкзак, в том числе с зельем для маскировки — выпью его, когда выйду из этой глуши. На несколько часов действия хватит. У меня есть и второе зелье. До конца сегодняшнего дня я дотяну, даже до завтрашнего утра при хорошем исходе. А что потом?..
Куда мне деваться?..
***
Вагон дальнего следования качался на рельсах, наполняя атмосферу стуком железа, напоминающим биение сердца.
Когда Кира ездила с Виктором в филиал вдвоем (не считая водителя), они отправлялись на машине.
На открытие клуба бес повез многих, так что были выкуплены места в двух купейных вагонах (а может быть, и больше).
То, что взяли с собой и ее, удивило. Кира боялась, что после признания ее или вовсе перестанут пускать на порог или, напротив, макнут в самую грязь, показывая истинное место. Но вместо этого в субботнее утро явился курьер с билетами на поезд. СВ-вагон на два места.
«Я поеду вместе с Виктором?»
Мысль была безумной, дурацкой, но, собираясь в поездку и наряжаясь, Кира никак не могла выбросить ее из головы. Она долго стояла перед зеркалом, подводя глаза, накладывая тени, затем ярко выделила губы.
– Выгляжу как продажная женщина, — рассердившись на себя, порывисто стерла ладонью краску с губ.
Еще час ушел на то, чтобы подобрать наряд. Ничего не подходило. Или слишком развратное, или слишком закрытое. Не хотелось показаться слишком доступной, но вряд ли бесу может понравиться женщина, вырядившаяся монашкой.
