дух давно умершего боксёра вселился и, нет, не отвесила оплеуху, а снизу вверх приложилась кулаком к челюсти зарвавшегося дракона.
Кострин громко клацнул зубами и оторопело прижал ладонь к моментально покрасневшему пятну на щеке.
– Закрой рот, – очень тихо посоветовала я, едва не воя от боли в пальцах. Господи! Как же эти проклятые мужики дерутся? Это же чудовищно и почти невозможно терпеть. – Я могу закрыть глаза на многое, но не на чьи-то жалкие потуги обвинить меня в некомпетентности. Я одета так, как одета, потому что такова была воля моего недалёкого начальника и весьма дорогого клиента… Кстати, того самого, с которым ты полночи пил в погребах Макса. Поэтому не смей. Даже не думай повышать на меня голос. Твой дед придумал эту униформу. Ты, не удосужившись меня выслушать, заставил её надеть, так что лучше молчи, пока я не посоветовала тебе взять зеркало и посмотреть, что из себя на самом деле представляет полноценный, качественный, незамутнённый дымкой интеллекта идиот.
Кострин так на меня глянул, что я с трудом устояла на месте и не побежала проверить, стоит ли огнетушитель в углу за креслом для посетителей, или его кто-то оттуда куда-нибудь передвинул.
– А если бы клиент захотел, чтоб ты нагишом на работу вышла, тоже бы не отказалась? – очень умно поинтересовался он, а я вспомнила маму, которая всегда вещала что-нибудь в стиле:
– А если Наташка скажет, мол, пойдём прыгнем с моста в реку, ты тоже пойдёшь прыгать?
Эх, как же всё-таки жалко, что пальцы болят!
– Ну, за хорошие чаевые да за тортик с шампанским я в голом виде могу канкан на столе сплясать. И нечего так удивляться. С тобой в своё время я именно таким способом за услугу и расплатилась. Скажешь, нет?
Ой, дура! Зачем я это сказала? Ведь давала же, давала себе зарок, что ни полусловом не обмолвлюсь о том, что было…
– Молчишь? Правильно делаешь. Предлагаю и в дальнейшем поступать так же и не совать свой нос в мои дела. Ибо с кем бы я ни пила шампанское и для кого бы ни плясала голой на столе, я делала это в своей комнате, за закрытой дверью и уж точно никак не в ущерб репутации Замка.
Кострин не раскрывал рта. Лишь побледневшие губы кусал изнутри и смотрел на меня всё тем же прожигающим насквозь взглядом. Нервно заправив прядь волос за ухо, я опустилась в кресло, взяла в руки составленное ночью Приложение к договору – Ромке всё же не удалось от меня отделаться и подписал всё, как миленький, – и протянула его своему начальнику, чтоб он провалился, проклятый. Лицо дракона я при этом старательно игнорировала.
– Извини. – Минуты три спустя, но глаз я всё равно не подняла.
– Прости, пожалуйста. Я осёл.
Ещё какой! Но смотреть я на тебя, пожалуй, пока не стану.
– Мне нечем оправдаться ни по одному из выдвинутых обвинений. Я виноват. Я… мы… Нам ведь, как минимум, год работать вместе, Варе… – Вот тут уж я не выдержала и глянула на своего визави, да так выразительно, что он осёкся и, скривившись, как от кислого, исправился:
– Кок. Давай объявим перемирие. Я кругом виноват. Налажал в первый же день. Просто не… просто налажал, как дурак. Я постараюсь исправиться. Пожалуйста.
Я подозрительно сощурилась. Ох, не к добру это. Не к добру… Но я ведь не из тех, кто дважды наступает на одни и те же грабли? Вроде, не из тех… Да, я читаю одну книгу по десять раз. Да, могу месяц ходить в кино на понравившийся фильм, но Кострика к себе во второй раз близко не подпущу ни за что. Я конечно, дура, но не настолько же…
– Можем попытаться, – между тем произнесла я. Ну, а что? Не воевать же мне с ним теперь, на самом деле, раз уж нас Макс поставил в такие условия. – Договор верни, я его к документам по «капузе» пришью.
Я протянула руку за бумагами, а Кострик, вместо того, чтобы отдать мне приложение, перехватил мою ладонь, сжав её крепкими пальцами, и как я ни старалась вырваться, не отпустил. Держал надёжно, вражина, да всё что-то высматривал в моих глазах своими пронзительными сине-зелёными гляделками.
Что ж, пусть смотрит. Мне не жалко. Меня Роман научил такой щит ставить, что даже чистокровный василиск его не пробьёт, пусть хоть бронебойное орудие использует, а уж какой-то там дракон с четвертинкой крови – и подавно.
– Кстати, – совершенно некстати ляпнула я, – я пообщалась с Мотькой и кое-что выяснила насчёт своих похорон. И раз уж у нас теперь перемирие…
Вопросительно приподняла бровь, а Котрик, скривив губы в подобии улыбки, велел:
– Рассказывай. – А когда несколькими минутами позже я закончила выкладывать информацию, взволнованно поинтересовался:
– А фоторобот твоя подруга сможет составить? Хотя какая она подруга после такой подставы?
Ха-ха-ха-ха. Гомерический хохот прозвучал лишь в моей голове. Ну, а что? Забавная ситуация вырисовывается: подружка-врунья и любовник-предатель…
Бывший любовник.
– Вот как раз твоё мнение по этому поводу меня интересует в последнюю очередь, – буркнула я, отворачиваясь. Блин. Любому перемирию я бы сейчас предпочла отъезд Кострина восвояси и возвращение Макса. – А фоторобот Матильда, конечно, сделает… Только зачем? Всё давно прошло и забыто, как страшный сон.
– Забыто?
– Ну.
– Не мною.
Резко отодвинув стул от стола – во время моего монолога Кострик всё же решил, что хватит нависать надо мной грозовым утёсом – дракон поднялся и прогулялся до окна и обратно. Посмотрел на меня.
– Так насчёт фоторобота договоришься?
Я молча пожала плечами, выражая согласие.
– Спасибо.
Кострин вернулся к окну и внезапно:
– Всё было так ужасно?
– Ты сейчас о чём?
– О твоём страшном сне, – щедро плеснув раздражения в голос, ответил он. – Мне казалось, что ты… что тебе было хорошо.
Сыпали ли вам когда-нибудь жгучий перец в глаза? Мне – нет. До этого момента. Но после слов Кострика всё лицо прямо-таки вспыхнуло и так захотелось плакать, что… что…
Мысленно я отвесила себе затрещину и, скрипнув зубами, ответила:
– Было.
– Тогда что? – обернувшись, вскинулся Кострик. – В чём дело-то? За последние пять лет и дня не было, чтобы я не пытался понять, когда и в каком месте я допустил ошибку. Что? Что я сделал не так, из-за чего ты могла покончить с собой, гипотетическая ты, не надо сверкать глазами, я понял уже, что ты тут была не при чём… Но всё же остальные поверили в причину смерти и безоговорочно обвинили меня.
– Ты издеваешься? –
