их хваленой проницательности. Как знать, вдруг босая гадалка поймет, кто перед ней.
– Ну вот что, золотые мои, – улыбаясь, заговорила как раз пэйви, явно самая бойкая и нетерпеливая из четверки. – Нам бы вас попугать, да ректор не велел, а магистр Бирн вдвойне не велел. Встаньте-ка, поглядим на вас. Меня называют Нелли Ворона, моя названая сестрица – Монгвин Сэвидж, а с нами Коннор Донован да Вернон Фокс. А ваши имена мы знаем.
Первокурсники, знакомые и незнакомые Эшлин, встали кружком, и взгляд темных смеющихся глаз Нелли Вороны остановился на ши так, что ей захотелось отойти за плечо Аодана или Эпоны. Эния тем временем наклонилась к Кхире, шепнула довольно громко: «Монгвин Сэвидж – это единственная дочка барона Сэвиджа, я ее видела в замке Горманстон. Видишь, а дружна с пэйви. Старый барон их ненавидит». Еще какие-то девушки по виду из знатных семей закивали – видно, общая сплетня.
– Вот вам первое испытание, на всех, – продолжала Нелли. – Всякий маг знает, что снаружи – не внутри, лепесток – не плод, глаза – не сердце. Посмотрите на нас и угадайте – кто из нас четверых скоро станет инквизитором, кто целителем, кто мантиком-гадателем, а кто останется при Дин Эйрин, да не потому, что хорош? Говорите, кто как думает, ну!
Фарлей Горманстон несколько брезгливо подал голос первым:
– Ясно же, что ты мантика, как все твоего племени. Что тут думать?
Нелли засмеялась, засмеялись и другие старшие.
– Ты поспешен, юный лорд, – мягко сказала Монгвин Сэвидж, – легко было понять, что в вопросе кроется подвох. «Часто» не равно «всегда». Не все пэйви гадатели, не все гадатели пэйви. Кто еще попробует?
Фарлей что-то раздраженно пробурчал себе под нос, но грубить баронессе не стал. Эния подвинулась к нему, зашептала на ухо, отвлекая.
– Нелли не может быть ни целительницей, ни инквизитором, – сказал Аодан, подумав. – Женщин в инквизицию не берут, а целителями пэйви быть запрещено по их закону. Я знаю, у нас в городе табор останавливался каждый год.
– А ты прав, – улыбнулась Нелли, – наши лечат только своих. Если людей, конечно. Вот животных можно чьих угодно – хоть коней, хоть собак. Еще кто что угадает?
– Ты хорошо размышляешь, но надо еще и уметь наблюдать, – добавил похожий на подмастерье кузнеца Коннор. – Соединить одно с другим – и выйдет хороший маг.
Аодан приосанился.
– Вышло так, что я немного знаю историю баронессы Сэвидж, поэтому говорить о ней мне было бы нехорошо и нечестно, – сказала Эпона. – Я уверена, что Вернон Фокс, руки которого сильно испачканы чернилами, – либо инквизитор, либо целитель, потому что это две профессии, в которых пишут много и постоянно. С его внешностью нам легко представить себе инквизитора, но… я думаю, что он целитель.
Худой юноша улыбнулся, улыбка у него оказалась приятная:
– Леди Горманстон совершенно права и весьма учтива. Она не озвучила еще один свой вывод, но он остался в выражении ее лица: я слаб здоровьем с детства и стал целителем, чтобы помочь себе самому и мне подобным.
– А значит, Коннор Донован – инквизитор, хоть и не похож! – торжествующе заключила Кхира и почти хором с ней – еще один парень из новеньких, рыжий, как Эшлин. Старшие негромко рассмеялись и зааплодировали. Коннор широко заулыбался.
– Похож. Инквизитор должен быть сильным, не только умным, – негромко и чуть тоскливо сказала Эпона. Эшлин подумала, что все же у людей многое плохо устроено. Вот хочет Эпона стать инквизитором – и стала бы. Чем она хуже собственного брата, напыщенного и противного? Да ничем, лучше намного.
Размышляя и скрываясь, как и хотела, в тени Эпоны, она отвлеклась и вдруг почувствовала пристальный, хоть и мягкий взгляд. На нее смотрела Монгвин Сэвидж.
– Ну что же ты, девушка, выйди чуть вперед, стесняться не нужно, а я хоть взгляну на тебя, – баронесса говорила ласково и при этом как старшая сестра с младшей, так сама Эшлин когда-то говорила с людьми, благословляя их в праздники. – В этом испытании есть веселье и нет обиды, правда?
Голубые глаза Монгвин смотрели светло и словно чуть сквозь Эшлин, на гладком лбу виднелись ранние морщинки, какие бывают, если щуриться, напрягая взгляд. «Она плохо видит», – поняла ши. Вспомнила, как смотрели филиды, толкуя закон, как провидцы-судьбознатцы из семьи Ивэр, тиса, склонялись над колыбелью – ох, как же она не любила одну из таких провидиц… И не удержалась.
– Ты гадалка, Монгвин. Ты знаешь судьбы.
«Не говори, не говори мою!»
Баронесса чуть поклонилась. Остальные захлопали.
– Ты ответила верно, девушка издалека, – голос Монгвин оставался мягким и чуть грустным. – Я мантика, ученица матушки Джи. Мы не выдаем чужих тайн без нужды и не лжем даже врагам.
Эшлин поняла ответ и благодарно посмотрела на девушку.
– Что ж, а пэйви останется при Дин Эйрин даром есть хлеб? – рассмеялся Фарлей. – Как всегда вы и делаете… воровской народец.
Коннор чуть шагнул вперед, Нелли коснулась его руки и рассмеялась тоже. Незло, беззаботно.
– Все так, юный лорд, где уж простой пэйви уметь что-то, что заметит такой важный господин. Только вот в моей власти сегодня дать тебе испытание – не исполнишь, так и не станешь студентом, обычай есть обычай. Наш народ слушает старших, и я послушаюсь ректора, а то тебе бы несдобровать… но ты всего лишь разберешь к праздничному столу пшеницу и чечевицу, отделив одно от другого. Правда, Коннор, там чуть ли не бочонок случайно смешали? Ой, не случайно?
– Да уж не меньше, – подтвердил Коннор. – Я провожу студента Горманстона к сараюшке с крупами и бобами – чтобы не заблудился.
Лицо Фарлея было… сложным. Нарастающе сложным. Правда, у него хватило то ли ума, то ли чутья не возмущаться – скорее всего, понимал, что будет еще хуже.
– Вы ведь позволите мне помочь лорду Горманстону? – мягко спросила Эния. – Я служу их семье, и это мой долг.
– Ты должна знать, красавица: в Университете Дин Эйрин все студенты равны друг другу, меж них нет слуг и господ, принцев и бродяг, – ответил ей Вернон Фокс. – Твой бывший господин в этих стенах не господин тебе более.
Лицо Фарлея перекосило сильнее.
– Но если у меня есть иная причина помочь, которую я не хотела бы говорить при всех? – мило смутилась Эния и даже покраснела. – Меня учили, что девушка не должна говорить такого первой…
К счастью, лицу Фарлея было попросту некуда усложняться. Эдвард Полведра присвистнул и зашептал что-то Аодану, Кхира едва не запрыгала от восхищения, а Эпона почему-то грустно вздохнула, ни на кого не глядя.
Мавис так
