Паренек обращается ко мне:
— Кто ты? И почему от тебя так плохо пахнет? Разве у вас тут нет душа? Я могу сделать его специально для тебя.
Я с трудом разжимаю зубы, чтобы ответить:
— Я Мак. А ты кто?
Парень тихонько присвистывает.
— А, так это ты разбила ей сердце.
Я не спрашиваю, кому — ей. Я не хочу вдаваться в подробности.
Зато он хочет.
— Дэни зовет тебя, когда спит. Часто. А иногда еще и Алину.
Риодан внезапно словно расширяется, пропитывая собой воздух, как обычно делает Бэрронс.
— Больше ты этого не услышишь. Дэни теперь спит в «Честерсе».
Я ничего не говорю, удерживая свою маску.
— Старик, она нигде в последнее время не спит. Я думал, мы это уже выяснили, когда ты в последний раз за ней приходил. И в первый раз. И в двадцатый.
— Малыш, тебе не мешало бы быть поосторожнее со мной.
— Могу сказать тебе то же самое, — мягко отвечает ему парень, — старик.
— Ты тоже ее не видел? — поспешно спрашиваю я, пытаясь предотвратить драку, силы в которой будут совершенно не равны.
— Не-а, — произносит парень. — Но Дэни исчезала и раньше, как я уже говорил вот этому местному боссу. И его лакеям. И лакеям его лакеев. Терпеть не могу, когда она это делает.
Я едва сдерживаю улыбку. Он назвал подчиненных Риодана «лакеями». И одним только этим заслужил мою симпатию.
Невидимые начинают просачиваться в кабинет, выяснив, что дверь не открывается. В комнате помещаются немногие из моей свиты, учитывая то, по какой широкой дуге они предпочитают обходить мужчин, находящихся в комнате. Не только Риодана и Бэрронса, от которых всегда шарахались на десять футов, а то и больше, но и Танцора, ведь это наверняка он, раз уж он слышал, как Дэни разговаривает во сне. Я злюсь все сильнее с каждым новым Невидимым, прижимающимся к моей спине. Они избегают Танцора? Серьезно? Они не достают подростка?
Бэрронс и Риодан тоже рассматривают Невидимых, явно размышляя о том же.
Танцор пожимает плечами.
— Наверное, им не нравится запах моего мыла. И определенно нравится что-то в тебе. Чувиха, как же они воняют! И что нам это дает? — спрашивает он меня. — Почему ты им так нравишься?
— Мне тоже хотелось бы это узнать, — изрекает Риодан. — Ответь малышу.
Бэрронс смеривает его взглядом.
— Скажи Мак то, что рассказал нам, — говорит он Танцору.
Парень поправляет очки на носу, умудряясь выглядеть одновременно умным и симпатичным, в стиле университетского красавчика. Я понимаю, что разглядела в нем Дэни. Он почти идеально ей подходит. Вот только в Танцоре нет ни капли супергеройских способностей. Дэни станет настоящим испытанием для мужской самооценки, когда вырастет, и хотя пока что Танцор заниженной самооценкой не страдает, мы живем в мире, где нежные чувства к обычному человеку делают тебя уязвимым.
— После того как мы победили Короля Белого Инея, я не смог оставить все это в прошлом. Что-то меня донимало. Я становлюсь одержимым, когда факты не стыкуются или, стыкуясь, намекают на надвигающуюся катастрофу. Тогда мне нужно…
Риодан прерывает Танцора:
— Нам совершенно безразличны твои персональные проблемы.
— Господи, вот ворчливый старик!
Танцор поворачивается к Риодану. А потом ко мне:
— У каждого Невидимого есть излюбленный вид пищи. У Невидимого, который замораживал Дублин и его обитателей, такой пищей являлась определенная частота.
Да, признаю́, это странно.
— Зачем Невидимому питаться звуком?
— Мы с Дэни предположили, что он хотел себя закончить. Что он знал о том, что появился из незавершенной Песни Творения, и пытался обрести нужные элементы, чтобы эволюционировать в нечто новое.
— Продолжай.
— Я смог определить эту конкретную частоту: это уменьшенная квинта, или тритон.
Я занималась музыкальной теорией меньше месяца.
— Что такое уменьшенная квинта?
Танцор отвечает:
— «Mi contra fa est diabolus in musica» [37], когда ми и фа означают не третью и четвертую ноты музыкальной гаммы, а соотносятся по средневековому принципу накладывающихся друг на друга гексахордов.
Я нетерпеливо говорю:
— Поясни.
— Известный также как сатанинская музыка, или дьявольский тритон, этот интервал распространяется на три целых тона, таких как от «до» до «фа-диез» и от «фа-диез» до «до» — это обратный тритон. Их используют в сиренах, можно найти в гимне «Бог наш оплот»[38], в «По ком звонит колокол» «Металлики», «Пурпурной дымке» Джимми Хендрикса, «Black Sabbath» Блэк Саббат, у Вагнера в «Götterdämmerung», у Листа в «По прочтении Данте», у Бетховена в…
— Мы поняли. Хватит! — рычит Бэрронс.
— Выражаясь математическим языком, гармония состоит из нот, которые находятся в определенной пропорции, и ее можно выразить с помощью чисел. Дьявольский тритон обычно выглядит как пропорция 64/45 или 45/32, в зависимости от музыкального контекста… У тебя остекленели глаза, хотя я только начал, — произносит Танцор. — Ладно, короче говоря, тритон режет слух, дезориентирует, некоторые даже считают, что он вгоняет в депрессию. Ведутся споры о том, был или не был этот тритон запрещен церковниками в Средние века, из страха, что с его помощью можно призвать дьявола… — Парень делает паузу и улыбается мне. — Или дьяволицу. Как тебе мое непрофессиональное изложение? Лично мне такой стиль кажется сложным, но бодрящим…
— И нам опять на это совершенно наплевать, — бросает Риодан. — Расскажи Мак то, что сказал нам.
Улыбка Танцора блекнет.
— Материя, как и музыка, состоит из частот. Там, где Король Белого Инея подкреплялся мелодиями нашего мира, он полностью поглощал эту частоту.
— Что ты хочешь сказать? Что у нас не осталось уменьшенных квинт?
Парень смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Но математика и физика никогда не были моими сильными сторонами.
Я снова пытаюсь угадать:
— В местах, которые заморозил Король Белого Инея, стало тише?
— В некотором смысле, — отвечает Танцор. — В космическом. И это только часть проблемы.
— А в смысле применимости к реальному миру? — сердито спрашиваю я.
Никто не любит чувствовать себя тупым.
— Я к этому подхожу. У меня возникла догадка. Я стал каждый день возвращаться на эти места. Но до недавнего времени не находил того, что искал, а с тех пор наблюдаю, провожу измерения, строю предположения и рассчитываю потенциальные вероятности… — Танцор замолкает и смотрит на Риодана. — Кажется, лучше просто показать ей это. Похоже, объяснения не работают. А ты ведь говорил, что она умная.
