— Все обошлось? Ничего не случилось? Обыскали — и дело с концом?
— Ничего не обошлось. Со мной — случилось. У меня изъяли комп. Вынесли предупреждение.
— Ты же не делал ничего незаконного.
— Как это «не делал»? Участвовал в заговоре с целью сеять панику.
— Чего?
— Закон о терроризме 2018 года. Заговор с целью сеять панику. Адам, меня могли посадить. До десяти лет.
Он весь на взводе, это сразу ясно. На взводе. А ведь это я во всем виноват.
— Нельсон, — говорю. — Прости меня, пожалуйста. Я не знал.
— Я тоже. Не знал, во что вляпался.
— Не надо мне было тебя просить. Я пойду. Оставлю тебя в покое. Только…
Тут он наконец смотрит на меня — и его число опять бьет меня прямо в лицо. 112027. Чертово число. Его-то за что?!
— Ну чего тебе?
— Только дай мне честное слово, что уедешь отсюда.
— Я не могу уехать без родных.
— Тогда уговори их тоже уехать.
— Легко сказать…
— Нельсон, пожалуйста, уговори. Возьми и уговори.
— Хорошо. Я их заставлю.
Поворачиваюсь к двери.
— Адам, — говорит он. — Ты зачем приходил?
— Хотел кое-что спросить.
— Что?
Просить его хакнуть экраны я не могу. Хватит с него.
— Да ничего. Не важно.
— Наверное, все-таки важно.
— Да, но теперь уже не надо.
— Адам, расскажи. Я и так уже влип. Если я могу что-то сделать, хоть поквитаюсь с этими мерзавцами.
— Нельсон!
— Адам, они на нас наезжали. Напугали маму. Это низко. И аморально.
— Понимаешь, я тут подумал… Подумал, может, как-то выбраться на экраны информации. Взломать их, например.
Нельсон улыбается:
— Отлично. Сделаем.
— Как же без компа?
— Адам, компьютеры есть где угодно. А экраны, говорят, стоят даже не только в Лондоне, — если не врут.
— Ты не обязан… ты и так много сделал. Давай-ка лучше о себе подумай. О себе и родных.
— Не обязан, зато хочу. Адам, из-за этих мерзавцев погибнут тысячи. Так нельзя.
— Ладно, чел, будь здоров.
Сжимаю кулак, протягиваю ему. Он смотрит на него несколько секунд, потом хмыкает и тоже сжимает кулак, и мы стукаемся костяшками. И я думаю — делал ли он так раньше? Успеет ли когда-нибудь еще?
— Пока, Нельсон, — говорю.
Слышу, как за спиной закрывается дверь. Я не из тех, кто чуть что — сразу молится, но, пока бегу по коридору, отправляю маленькую такую молитву во двор, а оттуда — вверх, к серым небесам. Пусть он выпутается. Пусть у него все будет хорошо. Может, так и получится, ведь я-то знаю, что Нельсон — тихий, занудный Нельсон на самом деле просто нереально крут.
Не прошло и нескольких минут, как я отошла от дома Адама, и меня замели.
Так быстро — в голове не укладывается: только что я катила себе коляску по тротуару — и вот рядом тормозит машина, меня запихивают на заднее сиденье, и кто-то отстегивает Мию и сажает ее в детское кресло рядом со мной. Потом с обеих сторон садятся какие-то люди, двери захлопываются, замки щелкают, и мы уезжаем.
Коляска и наши мешки остаются на улице.
— Черт побери, что вы делаете? Кто вы такие?
Человек, который сидит рядом со мной, раскрывает бумажник и сует мне в лицо свое удостоверение.
— Комитет по правам ребенка. А это Вив — она из полиции. Отдел поддержки семьи.
— Какого черта вы схватили меня прямо на улице? Мы живем в свободной стране!
Тут вмешивается женщина, сидящая по ту сторону от Мии:
— Мы были вынуждены так поступить, потому что вы все время от нас убегаете. На Джайлс-стрит вас не было. Где вы, никто не знал.
— Могли бы засечь чип у Мии. Вы так уже делали. Зачем было устраивать этот балаган?
— Вынужденные меры. Вашим соседям мы предъявили обвинение в хранении наркотических веществ класса А с целью дальнейшей продажи. Эту ночь вы провели в доме вдовы одного из самых знаменитых грабителей в Вест-Энде и ее правнука, который в настоящее время исключен из школы за агрессивное поведение и находится под подозрением в убийстве. Откуда мы знаем, куда вы направитесь теперь?
Да, при такой подаче все это выглядит как-то кисло.
— Куда мы едем?
— В полицейский участок Паддингтон-Грин, где мы допросим вас в связи с событиями на Джайлс-стрит. Луизу мы передадим в приемную семью. Ее уже ждут.
— Вы заберете ее? Заберете ее у меня? Нет! Ни за что! Я поеду с вами в участок. Отвечу на все вопросы — мне нечего скрывать. Но я не допущу, чтобы вы отняли у меня ребенка!
— Салли, ваше мнение никого не интересует. У нас есть судебный ордер. Вашему ребенку нужна безопасная, спокойная обстановка.
— Я кормлю ее грудью, — говорю я.
Наступает тишина, и я думаю: «Ну вот, получилось. Теперь ее никто у меня не отнимет». Потом женщина говорит:
— Мы проследим, чтобы она была сыта и обеспечена всеми удобствами. Ее приемные родители — люди очень опытные.
Тут до меня доходит — как будто я раньше не знала, — какой холодный и жестокий этот мир и с какими холодными и жестокими сволочами я имею дело.
Думаешь, выкрутишься, — а ничего не выйдет.
Думаешь, ты сам хозяин своей жизни, — а вот и нет.
Рано или поздно до тебя доберутся.
Машина едет ровно и стремительно. Меня взяли в клещи, я даже не у двери сижу. Как отсюда выбраться, не придумать. Остается только сидеть и ждать, когда меня отвезут туда, где у меня отберут ребенка.
Сворачиваем с дороги, едем по спуску в подземный паркинг. Держу Мию за руку. Никак не могу поверить, что они на это способны. Еще как способны.
Нас выгружают из машины. Прошу разрешения в последний раз взять Мию на руки, мне никто не запрещает. Ей не нравится, что ее вынимают из кресла. Я пытаюсь сказать ей: «Мия, еще не все потеряно. Скоро мы снова увидимся. Честное слово». Но глаза у нее закрыты, голова так и мотается из стороны в сторону. И все равно мне ничего толком не выговорить: слова выходят слезливые, неразборчивые, истеричные. Все идет не так. Кто-то тянется ко мне, просовывает руки между мной и Мией, и ее забирают у меня и уносят.
Вижу только два силуэта: один несет Мию, другой — детское кресло. Полицейский рядом со мной говорит: «Сюда, пожалуйста» — и кладет мне руку на плечо, чтобы развернуть. Я думаю: «Руки убери, гад!» — но слова мне не выговорить. Получается визг, рев, и я не бью его, нет, я царапаю ему лицо ногтями, и тогда он тоже визжит, гонко, пронзительно, перепуганно. Прижимает ладонь к пяти красным полосам, а я пускаюсь бежать.
Где-то вдали урчит мотор. Это машина, на которой увозят Мию. Бегу туда. Меня видят — машина мчится к выезду, аж шины визжат. Наверху железные ворота, все равно придется ждать, пока они откроются. Я ее догоню. Ворота отъезжают в сторону. Я почти добежала, успела даже коснуться пальцами кабины, но тут тормозные огни гаснут, машина трогается и исчезает, влившись в поток на Эджвейр-роуд. Кидаюсь следом — куда там. Замедляю шаг, стою, сгибаюсь, опершись руками о колени, чтобы отдышаться.
