И он всегда был очень аккуратен, несмотря на то, что Эйва чувствовала, с алчным внутренним ликованием, как он теряется в близости с ней, с трудом возвращаясь к разуму, но он находил силы и проявлял эту заботу, а она сходила с ума из-за этого осознания ещё сильнее.
Рэндан подтянул её на себя, устроив на коленях, а Эйва обняла ногами, руками, на деле просто повисла в бессилии, если бы он её не держал, то она бы упала назад. С трудом отдышавшись, она перевела взгляд на животных.
— Это разве не лошадь госпожи Нииллы?
— Она, — подтвердил Рэндан.
— А ничего что… — и голос сбился, горничная вдохнула.
— Нет, Шелраны разрешили, — ответил он на её незаконченный вопрос, поглаживая ласково спину. — Грешно такую славную кобылку, породистую, ладную, без приплода оставлять. Хороша же, ещё немного и нельзя уже ей будет.
— Но ведь этот конь другой породы, — спросила Эйва, хотя в этом мало что понимала.
— Ничего. Похож. Красавец. Характер пока горячит, но это потому что молодой. Я его только учить начал, но видно, что толковый, человека слышит, понятливый. Если получится у них, то будет отлично.
— А её милость? Она же…
— Её Бэлт уговорил.
— Она забудет ещё десять раз, — попыталась качнуть головой Эйва, лёжа на его плече.
— Так он ещё десять раз ей расскажет, — ответил Рэндан, целуя её плечо. — Терпения у него больше, чем травы на поле, да и если жеребёнок родится, её милость будет счастлива.
— Если? Может и не получится?
— Может. Она уже не молода. Шелраны сказали, что кобылка в бремени была дважды, первого заводчику отдали, а второй не выжил, что-то не так пошло. Так что он, — кивнул мужчина в сторону коня, — может зря старается.
— Заводчику? Лар Вайдену?
— Наверное. Хорошая у него порода.
— А человек он отвратительный.
— Знаешь его? — спросил мужчина.
— Госпожа Шэйли его племянница, — ответила горничная. — Он её в храм сдал, когда её родители умерли. Девочка пяти лет помешала ему…
И Эйва горестно вздохнула, а Рэндан прижал её к себе, утешая, хотя на деле понятия не имел об истинных причинах этого вздоха.
— И сколько ты будешь ещё здесь сидеть и ждать? — спросила Эйва, переводя тему разговора.
— Ну, сегодня точно посижу, — ответил конюх.
— Иди ешь тогда, а то всё остынет, — кивнула она на корзину, потому что, если его снова утянет желанием, она точно никуда отсюда не уйдёт.
— Посидишь со мной? Или надо уйти? — спросил он, заглядывая в её лицо с надеждой во взгляде.
— Посижу, если хочешь, — согласилась она, скорее потому что не могла физически никуда идти — ноги не держали.
— Зачем ты так? — с тоской спросил Рэндан. — Ты же знаешь, что хочу.
— Ого, это тесто, как в Мисах готовят, — он уставился на пирог, как на невиданное диво. — Как думаешь Яци скажет как делает его?
— Скажет. Она тебя обожает.
— Правда?
— Да, поёт тебе оды — Рэнд единственный от кого в этом доме толк есть, — передразнила она повариху, а конюх рассмеялся. — Но зачем тебе? — Эйва была искренне удивлена.
— Я разное тесто умею замешивать, — ответил он, пожимая плечами, — но такое не доводилось. Есть доводилось, но рецепта не знаю. Хороший хлеб.
— Что? — удивление усилилось, она всё никак не могла понять этого мужчину, несмотря на то, что вроде был таким простым. А сейчас так вообще словно впервые видела. — Разное? В смысле ты умеешь замешивать тесто для хлеба? И сколько?
— Не только замешивать, я и печь могу, — с улыбкой отозвался он, не переставая жевать. — Шесть.
— Шесть? Рэндан, что?
— Ну, это если не считать, этот мерзкий храмовый хлеб, — фыркнул он недовольно. — Его вообще готовить не надо на деле. Это даже хлебом с трудом можно назвать.
— А вот уехавший священнослужитель считал, что этот хлеб дар богини и он очень полезен. И даже здоровья добавляет, — и как же она злилась, когда прислуживала на том обеде, слушая этот невероятный бред от этого полного притворной святости служителя богов.
— Да простит меня богиня-матушка, но кажется это не дар, а наказание. От этого дара свинья может сдохнуть, — фыркнул Рэндан. — Служители… сами жрут в три рта, что получше, а жриц вот таким “хлебом” кормят.
— Так, стой, возвращаясь к хлебу, — Эйве было интересно, да и тема храмов и жриц была болезненной и задевающей. Она всегда старалась её не поднимать. — Откуда ты умеешь печь шесть видов хлеба?
— Я работал помощником пекаря, — ответил конюх.
— Когда ты всё это успел? — приподняла бровь Эйва. — Словно тебе сто лет.
— Я рано работать начал, шельма, — ответил Рэндан. — У меня отец умер, когда мне и десяти не было. Работали мама и старшая сестра. А я с двумя младшими сёстрами сидел. А потом мама ногами захворала, работать не смогла больше. И я работать стал, а она дома. С тех пор я и научился мало спать и много работать. В сезон землю обрабатывал, сеял, а потом собирал. Помощником мельника работал. И так далее — за любую работу брался, лишь бы денег заработать и семье помочь.
И он говорил спокойно, но было слышно, что скорбно. А ещё она точно помнила, что он говорил, что ему некуда возвращаться — значит произошло что-то плохое с его семьёй.
— Ты сказал, что у тебя никого нет… что случилось?
— Лихорадка хнийская, — отозвался мужчина. — Как не работали, но всё равно впроголодь жили. Маме на лекарства и помощь лекарей всё уходило. А потом, как мор пошёл, так и слегли все. Мне шестнадцать было и я один не заболел. Ухаживал за ними. А потом хоронил.
— Прости, Рэндан…
Он мотнул головой:
— Дом заколотил и ушёл оттуда. Чего мне было там делать? Пока на службу не подался, чему только не научился — привычка без дела не сидеть. Так и осталось.
И они посидели в тишине, он протянул ей воды. А потом спросил:
— А что здесь из себя представляет весенний праздник?
— Не знаю, как везде, наверное, — слегка улыбнулась Эйва, склонив голову набок. — Я в этом доме три года, и была здесь только летом, так что… да и судя по всему не проводили они этот праздник достаточно давно. Видимо из-за состояния её милости.
Он так привычно уже хмыкнул:
— Вот и посмотрим. Наверное как везде.
— Ты посмотришь, потом расскажешь, — улыбнулась горничная.
— В смысле? — с непониманием глянул на неё Рэндан. — Ты не пойдёшь?
— Я не люблю праздники, — ответила она, потом слегка нахмурилась, стушевалась под его пристальным взглядом. — Ну точнее не так. Я… праздник — это хорошо. Все красивые, весёлые. Но я всегда со стороны наблюдала. Знаешь о карнавале в столице летом?
— Да.
— Вот. Мы в театре… труппа всегда представление на улице устраивала, каждый год новое, а я костюмы делать для него обожала. А потом забиралась на верхние балконы, где статуи вирисок и сидела там, смотрела вниз.
И Эйва улыбнулась этому воспоминанию, но с грустью, потому что скучала по той жизни.
— Почему? — спросил Рэндан.
— Я не люблю толпу, — она пожала плечами и обняла колени, — мне в ней неуютно. Все эти незнакомые люди… они…
— И ты будешь в доме сидеть? — не унимался Рэндан.
— Да, — хихикнула Эйва, скорее нервно, пытаясь уйти от темы, сделать вид, что она её не задевает. Будто это её незначительная прихоть, а не словно болезнь, от которой паника душит и ужас льдом сковывает внутренности. — Хотела именно это сделать.
— Брось, Эйва. Пойдём вместе. Ну?
И ведь он понимал, так всматривался в неё, а на деле делал вид, что ничего такого. Перенимал её игру?
— Рэндан! — качнула головой женщина.
— Что? — развёл он руками. — Можно же, разве нет. Я надену чистую рубаху.
— Рэндан, боги… — и вот тут она прыснула со смеху. — И у тебя одна рубаха.
— Я постираю, — гордо ответил он. — Это я тоже могу. От меня не будет пахнуть лошадьми и навозом!
— Да меня же это не волновало никогда, — она всё ещё смеясь развела руками.
— Допустим, — никак не унимался он. — Но я всё равно сделаю. Давай, Эйва. Просто погуляем. Я буду с тобой. Ты со мной. Вдвоём.
