А он все равно не шел.
Едва держа глаза открытыми, я рухнула на стул рядом с огромным полированным столом для совещаний, где с ошарашенным видом восседали трое новичков, и шеф ткнул в меня пальцем:
— Вот! Любуйтесь, как признание преображает человека!
Я как раз широко зевнула, прикрыв раззявленный рот ладонью и прищурив один глаз, так что двое юношей и одна девушка посмотрели на меня с большим сомнением.
— Через три года службы, пятнадцать арестов и одно судебное разбирательство нима Войнич стала настоящей газетчицей и научилась приходить в контору ровно в восемь часов утра!
— В восемь пятнадцать, — для чего-то поправил один из новичков и щелкнул золотой крышкой карманных часов.
У шефа сделался пресный вид. Он ненавидел, когда его исправляли.
— Ты думаешь, что у тебя тут у одного часы? — фыркнул он и обратился ко мне: — Давай, нима Войнич, рассказывай новичкам секрет успеха.
— Приезжать на работу не раньше одиннадцати? — зевнула я.
Шефу было невдомек, что причиной моих ранних пробуждений являлась вовсе не сознательность, а бойцовый петух, поселенный дядюшкой Кри в аптекарском дворе седмицу назад. Каждое утро крылатый залетал на забор, распушал три задиристых пера, оставшихся от богатого хвоста, и орал дурным голосом, поднимая на ноги весь Кривой переулок. Открывая глаза на рассвете, я мечтала сварить из горластой твари суп, но сильно сомневалась, что агрессивная птица могла оказаться хотя бы сколько-нибудь пригодной в пищу.
Подавив очередной зевок, я уточнила у новичков:
— Еще вопросы есть?
Единственная из троицы девица несмело подняла руку, словно сидела на уроке в Институте благородных девиц.
— А без приводов в стражий предел нельзя добиться успеха? — конфузясь, уточнила она и, обведя сотоварищей извиняющимся взглядом, объяснила: — Ведь это так сильно влияет на реноме.
— Можно без стражей, — согласилась я, — но для этого надо уметь быстро бегать. У меня с бегом не очень.
— Бегать? — испугалась она.
— Не переживай, нима, скоро ты все поймешь в полях.
— Нам в деревню придется выезжать? — ужаснулась девица.
— Поверь, деревня лучше городского причала, особенно в тот день, когда из Вислы вытаскивают утопленника.
Под недовольные взгляды шефа я поднялась из-за стола.
Стол для собеседований у нас появился недавно, как и комната для собеседований. История с Чеславом Конопкой принесла «Уличным хроникам» неплохие дивиденды. По приказу из королевской канцелярии конторе отдали лучшие щиты на центральных проспектах, для печати стали выделять бобины плотной белой бумаги вместо желтоватых папиросных рулонов, а газетчикам подняли жалованье. Правда, всем одинаково, на три серебра.
Когда я выходила, то девица пробормотала, непонятно к кому обращаясь:
— Нима Войнич очень странная.
— Дорогуша, — фыркнул один из школяров со знанием дела, — красивой женщине можно простить любые странности.
Пиотр восседал на моем месте и с заинтересованным видом читал какую-то записку. Некоторое время я стояла рядом, буравя помощника тяжелым взглядом. Наконец он поднял голову и расплылся в улыбке:
— А тебе записка.
Одарив противника-помощника выразительным взглядом, я выдрала из его рук листок со вскрытой сургучной печатью и с усиками красной нитки. На дорогом листе вощеной бумаги каллиграфическим почерком было написано согласие для интервью Кастана Стоммы.
— Растешь за счет правильных знакомств?
С недоумением я перечитала записку, потом направилась к шефу, продолжавшему разглагольствовать о сложностях работы в газетном листе. На мой взгляд, новички уже достаточно напугались, но редактора несло. Своим появлением я перебила его на полуслове.
— Стучаться надо! — рявкнул он.
Я промолчала, что новую комнату для собеседований от общей рабочей залы отделял длинный стеллаж, и продемонстрировала записку:
— Шеф, вы просили о встрече Кастана Стомму?
Редактор забрал послание из моих рук, пробежал глазами и довольно хлопнул ладонями по коленкам.
— Так и знал, что тебе-то он точно не откажет в интервью! Я там набросал список вопросов. — Он небрежно помахал рукой. — Возьми, и чтобы без самодеятельности. Если Стомме не понравится колонка, то судебные издержки мы не выдюжим.
Когда я уже собралась выйти из закутка для собеседований, он прикрикнул:
— Кто поедет в оранжерею? Там сегодня конопковские розы переименовывают в честь жены бывшего мэра.
При этих словах газетчики мгновенно приняли страшно деятельный вид, а некоторые, от греха подальше, начали собирать вещи, давая понять, что уже заняты другими заданиями. И только Пиотр Кравчик не успел слинять, а потому получил редакторское наставление:
— И детишек с собой прихвати.
— Всех скопом? — скис тот.
— Ну, не по частям же, — удивленно развел руками шеф, в душе наверняка визжавший от восторга, что ловко избавился от молодняка на целый день.
Встречу Кастан назначил в «Грант Отеле». Видимо, имел пристрастие к готовке тамошнего шеф-повара.
Огромный ресторанный зал обозвать едальней не поворачивался язык. Интерьер был выполнен в бело-золотых тонах, с хрустальной люстрой на три сотни магических кристаллов на потолке, наборным паркетом на полу и натуральным шелком на стенах. На столах стоял настоящий маримский фарфор с искусными цветами, распускавшимися на дне белых тарелок, а на вышитых льняных салфетках лежали начищенные серебряные приборы.
Подавальщик проводил меня за стол у окна, выходивший на мэрскую площадь, где под яркими лучами солнца, спустя двадцать лет, разбирали эшафот.
— Доброе утро, Катарина.
Я так увлеклась наблюдением за чернорабочими, что не заметила появления Кастана. Он уселся напротив, подозвал подавальщика и, не спрашивая меня, заказал два кофея.
— Вы ужасно выглядите, — заметил он, небрежным жестом отпуская прислужника.
У меня невольно вырвался смешок:
— Сегодня ваши комплименты выше всяких похвал, суним Стомма.
— После нашей последней встречи я решил быть с вами честным.
— В таком случае вы честно ответите на вопросы, приготовленные моим шефом, и мы попрощаемся.
Я достала из сумки немного смятый листок папиросной бумаги, блокнот и заправленное чернильное перо.
— Готовы начать?
— Хотите знать, почему я пригласил вас на встречу?
— Раз вы задаете этот вопрос, то вы вызвали меня явно не для того, чтобы осчастливить «Уличные хроники» своей гравюрой на центральной полосе.
— Вы правы. — Кастан пальцем пригладил уголок салфетки на столе, видимо, вычислял, как бы меня огорошить, потом перевел на меня расчетливый взгляд. — Я хочу предложить вам службу, нима Войнич.
