— Неужели так сложно делать то, о чём просят? — гневно спросил Клод, надеясь, что Анна испугается и уйдёт.
— Я хочу Вам помочь, — настойчиво произнесла девушка. — Дайте мне хотя бы сделать так, чтобы Вы не истекли кровью до прибытия врача.
— У меня есть основания верить тебе? — на секунду ей показалось, что его тон изменился, в нём прозвучало меньше режущих нот, но чувствовалось глухое разочарование. — Ты уже нарушила одно из правил замка.
— Я хотела помочь! — воскликнула Анна, защищаясь. — У Вас есть основания верить мне, потому что я теперь, пожалуй, одна из немногих, что не желают ни Вашей смерти, ни заключения здесь, — она перевела дыхание и добавила уже более спокойным голосом. — Я многое поняла о жизни в этих стенах и Вы можете доверять мне.
— Тогда чего желаешь ты, если не моей смерти и не моего заключения? — спросил он уже обычным насмешливым тоном, готовый поймать девушку на лжи. Аннабелль задумалась.
— Помочь. Чем могу и пока могу, — произнесла она, глядя на Клода полными сожаления глазами. Он смерил её обречённым взглядом. Жалость Аннабелль жгла, подобно калёному железу, и на её месте он всё ожидал найти презрение, скрытое за благовоспитанностью. Принц отпустил закрывавшую плечо руку.
— Приступай, — властно сказал он. Девушка довольно улыбнулась, какая-то диковатая, далеко не ангельская усмешка закралась в уголок её рта и на самое дно глаз.
Анна достала инструменты. «Видимо, нашла кабинет доктора», — подумал Клод, совершенно безучастно глядя на происходящее в зеркало, висевшее над камином. Жалость в глазах Аннабелль исчезла, появилось любопытство и то выражение, какое ему приходилось видеть лишь у доктора, сосредоточенное и хладнокровное, словно врач принял вызов невидимого противника и совершенно не сомневался в своей победе.
Лицо принца не изменилось, когда Аннабелль принялась зашивать вскрывшуюся рану. Казалось, что он совершенно далёк от происходящего, завис где-то на полпути к миру грёз, разрываясь между мыслями о заклятье, придворных и своей неуязвимости, и об Аннабелль, склонившейся над его плечом. Она умело накладывала шов и Клод почувствовал небывалое спокойствие, уверенный, что хотя бы в этот раз никто не попытается нанести ему новых ран, как это было раньше. Он по привычке провёл ладонью по животу, где был самый свежий шрам, пересекавший его тело, как от удара мечом. Собственно, это и был удар мечом. Не очень удачный и заживший практически мгновенно.
— Всё в порядке? — спросила Аннабелль, не отвлекаясь от своего занятия. Клод задумчиво перевёл взгляд на отражение девушки в зеркале. Она то и дело поднимала голову, бросая быстрые взгляды на своего пациента, настороженная его молчанием. Что он мог ей ответить, если смысл слова «порядок» у них крайне разнился?
— Как много ты знаешь теперь? Об этом месте и о том, что в нём есть, — спросил он её. Аннабелль задумчиво улыбнулась.
— Достаточно, чтобы опасаться этого места, но недостаточно, чтобы желать покинуть его, — произнесла она после секундного размышления. Клод обреченно посмотрел на её отражение, на лице девушки сияла довольная улыбка. Анна, несомненно, гордилась своим ответом, но Клод не мог разделить этого чувства. И всё же он пока не знал, что делать дальше — заклятье постепенно начинало сходить на нет, он чувствовал это: начинали болеть старые раны, а новые не спешили покидать его, и в связи с этим всё опаснее становились придворные.
— Кто сказал тебе приходить в мои покои? — спросил он, у Аннабелль задрожали руки: произошедшие события на мгновение пронеслись перед ней чередой тусклых, подсвеченных огнём свечи, образов. На секунду она опустила руки, чтобы унять дрожь, а через мгновение вновь взялась за иглу.
— Я готова вновь извиниться перед Вами, — сдержанно произнесла она. — Я знаю, что сделанного не вернёшь, и всё же я могу постараться…
Клод прервал её сдавленным, наполовину весёлым смехом и как-то совсем невесело посмотрел девушке в глаза, отвернувшись от отражения. Анна отступила на шаг назад и немного в сторону, не отводя глаз от лица собеседника. Тот обернулся к ней ещё больше, до боли в раненом плече.
— Я просто спросил. Сядь, — сказал он и указал на соседнее кресло. — Я не стану пытать тебя, — Аннабелль смерила его пристальным взглядом и заняла предложенное место. Она не боялась хозяина замка, равно как и не испытывала перед ним восхищения. Единственным, чего ей хотелось, это помочь ему, но при этом она не собиралась подставлять под удар остальных. До поры до времени она решила молчать о своём знакомстве с Эрвелин и беседе с Ювером. Клод почувствовал её замешательство.
— Я не желаю тебе зла, но сейчас в замке может стать опасно. Очень опасно, — он перевёл дыхание, подбирая слова. Ему казалось, что он пугает её вдвойне. — С твоим приходом очень многое изменилось и не всем это нравится. Зная, на что способны эти люди, я бы не советовал тебе ходить по замку ночью. Впрочем, я вижу, что запреты — лакомый кусок для тебя, — сказал он с хлёсткой язвительностью.
— Я прошу прощения за нарушения запрета, — ответила Анна, потупив взгляд. Она задумчиво посмотрела на Клода. — А на что они способны?
— Каждый по-разному. Но всё, что я тебе расскажу — ужасные вещи; есть ли у тебя желание слушать их? Если тебе нечем потешить своё воображение — поищи что-нибудь на полках библиотеки.
— Вы сами предложили, — напомнила Аннабелль. Клод усмехнулся и, разведя руками, указал на себя.
— Это, — он провёл ладонью по нескольким шрамам, раны на месте которых могли бы быть несовместимы с жизнью. Аннабелль вздрогнула и нахмурилась, думая, что не совсем верно поняла этот жест.
— Хотите сказать, что… это те люди так поступили с вами?
— Не все, — поспешил сказать он. — Но некоторые были решительны. Одна дама, крайне желая не ступать на охваченную революцией землю, уничтожала всякого человека, который, как ей казалось, мог помочь разрушить заклятие.
— Были ещё девушки? — спросила Аннабелль, стараясь не терять самообладания. По телу побежала крупная дрожь.
— Да. Придворные дамы. Некоторые от ужаса сходили с ума, другие сами сбегали. Только позже я узнал, чьих рук это дело, но к тому моменту ей было уже некого губить. Поэтому я советую держаться как можно дальше в первую очередь от Иветты.
— Но она же моя… родственница, — обреченно произнесла Аннабелль, про себя отмечая, что не чувствовала такого уж удивления.
— Дальняя? — уточнил Клод.
— Да, пожалуй. Мы никогда не были в хороших отношениях.
— И хорошо, — усмехнулся он. — По правде сказать, прошу прощения, если оскорблю родственнические чувства, но… она обладает редкой способностью портить всё, к чему ни прикоснётся, это относится и к людям, — он смерил девушку внимательным взглядом. — Однако тебя, видимо, это обошло стороной, — задумчиво произнёс он. — И славно.
— Ужасно, — покачала головой Аннабелль, глядя вдаль. — Я никогда бы не подумала, что Иветта способна губить других людей.
— Это болезнь, которой болен каждый, кто близок к власти. Кроме разве что Ювера. Он единственный, кому я доверяю, — сказал он, уверенный, что девушка прекрасно знает, о ком идёт речь. Вдруг он поймал себя на мысли, что, пожалуй, осведомлённость Анны не так уж и плоха; возможно, стоило рассказать ей обо всём раньше? Нет, пожалуй, теперь зная её характер, Клод был уверен, что знай она хоть что-то с самого начала, то обязательно ввязалась бы в какую-нибудь ещё более неприятную историю. Это совершенно не входило в планы хозяина замка, ему хотелось, чтобы хотя бы один человек невредимым покинул этот замок.
— Почему Вы тогда позволяете этим людям оставаться здесь, возле Вас? — спросила Аннабелль.
— Это мой долг, — ответил он, скорее, по привычке, чем от чистого сердца. — Я должен следить за ними, пока мы все — пленники замка, — он внимательно посмотрел на девушку, надеясь услышать что-то, но сам пока не знал, что. Та задумчиво рассматривала ковёр. Весь замок в её глазах превратился в жуткую шутку: в нём оставались те, кому это заключение стало невыносимо, они ненавидели друг друга и не боялись пойти на убийство, чтобы покинуть плен, но, освободившись, они стали бы мишенями для новой власти, поэтому они медлили. И медлил Клод, не готовый сбросить бремя ответственности за этих людей. Анна только покачала головой в ответ своим мыслям, не зная, стоит ли ей осуждать кого-либо. Каждый был по-своему прав.
