Мастер Клоэн был моим хорошим другом, и он достоит погребения по всем правилам, – он медленно разгладил бороду, постоял, словно хотел что-то добавить, а потом махнул рукой и вышел из комнаты.
Я повела плечами, расправляя жёсткий ворот алого платья. Вышивка золотыми нитями бежала по подолу и рукавам, сливаясь в цветочные узоры с лепестками-рубинами, блестящими и мелкими, как брызги крови. Если приглядеться к орнаменту, то можно было заметить среди цветов маленьких стрижей – у нас это вестники смерти.
Но оплакивать мёртвых не принято. Смерть – не повод для скорби, а повод радоваться, что дитя возвращается в лоно матери, чтобы через время снова явиться в этот мир.
Ничто не уходит в никуда, не теряется за чертой мироздания. Горы милостиво принимают к себе тела и души, сливаясь воедино, как повелось с самого начала времён, когда мы родились из плодов божественного древа.
В последний раз оглядев ритуальное платье, я застегнула на шее массивное ожерелье-ошейник, и отправилась на центральную площадь Антрима.
У меня ещё будет время подумать над лжепророчеством, принять то, что случилось. А пока долг не дремлет. Именно он выстуживает память о поцелуе, напоминая, кто я такая.
Всё было готово – деревянные носилки с телом старейшины Клоэна уложили на постамент из чёрного лавового камня. Смерть исказила его черты и, некогда сильный и гордый, Клоэн превратился в сморщенного старика. Лицо его походило на маску – глаза и щёки ввалились, кожа посерела. И так нелепо смотрелись рядом с ним крокусы, срезанные накануне и ещё живые. Женщины усыпали его последнее ложе сугробами белых цветов, а вокруг камня в ожидании столпился народ.
Антрим был спокойным местом, но сегодня напоминал растревоженный муравейник: многие работы встали, и я не слышала ни приглушённого перезвона инструментов в штольнях, ни ударов молотов в кузнях. Казалось, все пришли проводить старейшину в последний путь.
При моём приближении головы почтительно склонялись – кажется, слухи о том, кто будет следующей преемницей Верховной, уже витали над городом. А ведь совсем недавно жители бросали косые взгляды на девчонку с рыжими волосами, осуждали за дерзость и буйный нрав.
Стараясь не смотреть на знакомого, но теперь такого далёкого Клоэна, я переплела пальцы со стоящими по обе руки сёстрами. Круг замкнулся. Стихли все голоса, даже ветер присмирел. А мы затянули погребальную песнь – с каждым звуком тело пронизывали незримые плети, под кожей сновали искры, сосуды вибрировали, как струны. Казалось, ещё чуть-чуть, и тело разлетится рубиновой крошкой.
Ноты то взмывали до небес, то падали, ввинчиваясь в камни. Слова на древнем и почти забытом языке заставляли сердца колотиться быстрей. Не было больше озорной девчонки с копной непослушных медных волос – в кругу стояла древняя жрица, воплощённая Матерь. Наши с сёстрами души слились воедино.
Тело старика необратимо менялось, таяло в солнечных лучах. Становилось прозрачным, а потом и вовсе исчезло – лишь белые одежды остались вместо него.
С последними словами песни горы приняли Клоэна себе.
Глава 22.
Близилась середина лета, солнце заливало утоптанную площадку во дворе замка, вселяя веру в светлое будущее, и среди солдат то и дело звучали возбуждённые разговоры. Ребята надеялись отдохнуть и как следует разгуляться на празднике Маков.
– Вот веселье-то будет, я надеюсь встретить там Айну… – делился Лейн своими мечтами во время отдыха от тренировки. В битве с Красными Топорами он повредил колено, но уже успел оправиться. На этом парне всё заживало, как на собаке.
– А она хоть тебя ждёт? – ухмыльнулся Варди, присаживаясь рядом на скамью. – Или эта вертихвостка уже нашла себе другого дурачка?
Лейн набычился, стиснул пальцы в кулаки и рявкнул:
– Ещё хоть слово, северянин, и я…
И вдруг воцарилась тишина. Стихли разговоры, а головы, как по команде, повернулись в сторону замка. Я сразу понял причину заминки – к нам приближался лорд Брейгар собственной персоной. Оно и ясно, кто ещё мог заставить замолчать говорливых вояк? Только он.
Отец не простил мне неудачи. Я вспомнил разговор, который состоялся по возвращении, он отпечатался в сознании калёным железом, и, стоило вспомнить о нём, как браслет начал сжимать запястье, сворачиваться змеиным клубком. С каждым днём эта дрянь тревожила меня всё больше.
«Я умею ждать, Ренн. Я жду уже много лет. Так какая разница, сегодня или завтра? Я всегда добиваюсь своего».
Господину пока был нужен ценный зверь, поэтому он не стал меня наказывать за то, что я не принёс никаких сведений об Антриме. Тех, что могли помочь ему присвоить Скальный город.
– Ну, кто здесь самый смелый? Кто хочет померяться силами со своим господином? – глубоко посаженные глаза опасно блеснули.
Лорд сбросил рубашку и сапоги, оставшись в одних штанах. Ни у кого бы язык не повернулся назвать его стариком – тело, хранившее следы старых битв, было крепким и поджарым. Под кожей, усеянной каплями пота, играли мускулы, пальцы крепко сжимали рукоять меча. Настоящего, не тренировочного.
Я вышел вперёд – отец даже не удивился.
Победить лорда в поединке считалось плохим тоном. Очень плохим. Но сегодня плевать.
– Так я и знал, – сказал он вполголоса, мазнув по мне оценивающим взглядом. Азарт и предчувствие скорой победы захлестнули его.
Мы сошлись, как две волны, чтобы через миг отскочить в разные концы площадки. Дерево пружинило под ногами, пот заливал глаза. В глазах отца плясал шальной огонь – ему хотелось выпустить пар и позабавиться. Наверняка мечтает погонять меня как следует, чтобы потом опрокинуть, приставив клинок к горлу. Проучить зарвавшегося щенка.
Удар – удар – поворот. Уйти от атаки, пригнуться – выпад снизу.
Снова разойтись. Обойти по широкой дуге, примериваясь, выискивая слабые стороны, опять схлестнуться.
Он никогда не снисходил до того, чтобы тренировать своего бастарда. Для этого существовали специально обученные мастера, и уже много лет я не проверял твёрдость руки лорда.
В молодости он водил армию в бой, не наблюдал за сражением со стороны, но бился в первом ряду, вдохновлял своим примером воинов. Они славили его силу и доблесть, а враги склоняли головы или умирали. Казалось, лорд Брейгар навсегда застыл в величии той славы и не утратил ни духа, ни воли.
Мы друг друга не щадили, с каждым мигом бой только ускорялся, и, когда кто–то из нас оказывался в опасной близости от поражения, по рядам воинов нёсся возбуждённый рокот. Отец дышал тяжело, но движения оставались чёткими и уверенными, клинок пел в
